Зина осеклась на полуслове: голос Пал Палыча упал, болезненно скрипнул.
— Да нет, не надо. Всего доброго.
Умер.
Молчали. Грустно было. Обидно за Серова, да и за себя тоже. Дело о тяжком членовредительстве превратилось в дело об убийстве. Надлежало передать его в прокуратуру. Закон.
Заканчивать следствие будет кто-то другой. Откроет папку — постановление о возбуждении уголовного дела «по факту ранения гр-на Серова А. В.», протоколы допросов, сухие формулировки, черно-белые фотографии. Тот, другой, не склонится над телом, ловя неровное, убывающее дыхание. Не увидит, какой алой была кровь, которая не растеклась пятном (потому что пол был сально-грязен), а держалась выпуклой густой лужицей. У Пал Палыча и сейчас это перед глазами, как в первый миг. Даже надпись на стене в подъезде: «Ленька трепло и стукач».
Другой закончит дело. Вероятно, вполне грамотно. Возможно, лучше Знаменского. Нет, несправедливо! И никто не запретит сейчас вот, немедленно…
— Саша, поехали!
Зина поняла, вскочила:
— Я с вами!
— Не выдумывай! — воспротивился Томин.
— Нет, я виновата, я и буду разговаривать. А вы лучше вообще посидите в машине!
По дороге Зина взяла-таки верх. Согласились отпустить ее одну — авось Никишины будут откровеннее. Томину удалось выпросить машину у дежурного по городу.
И вот стук в дверь и голос Игната: «Вход свободный».
— Вы? — ахнул Афоня. — Вот так сюрприз!
— Боюсь, не слишком приятный.
— Ну что вы! Проходите, пожалуйста. Счастливы видеть. Тем более без сопровождающих лиц.
— Не мельтеши, — оборвал Игнат, ощутив в повадке гостьи некую боевую готовность.
Она машинально оглядела стену, машинально отметила светлое пятно на месте «Бала у Воланда».
— Ваш визит вызван интересом к живописи? — осведомился он.
— К сожалению, нет. У меня серьезный разговор.
— Вот беда — не в чем, а то вам бы я с удовольствием признался, — широко ухмыльнулся Афоня.
Она подняла странные свои желтые глаза, смуглое лицо с бархатными родинками нервно дрогнуло подобием ответной улыбки.
— Сейчас такая возможность появится, было бы желание… Давайте все-таки сядем… Выражаясь громко, я нарушила свой профессиональный долг. И вы тому причиной.
— То есть? — спросил Игнат.
Ее напряженность постепенно заражала и ребят.
— Вы использовали во зло мою откровенность. Надеюсь, невольно.
Нет, Никишины не догадывались, к чему она клонит. Это свидетельствовало в их пользу.
— Ребята, кому вы пересказали наш разговор на Петровке?
— Кажется, никому, — осторожно ответил Игнат.
— Постарайтесь вспомнить! Речь зашла о криминалистике, я перечислила несколько экспертиз. Кому вы их потом назвали?
— Только если Серге… — Афоня вопросительно обернулся к брату.
— Погоди! — перебил Игнат. — Больше ты ни с кем не трепался?
Кибрит почувствовала, что легче дышится: намечалось нечто определенное, одна ниточка вместо бесформенного клубка, который возник бы из ответа типа: говорил в классе.
— Так кому вы рассказали? Какому Сергею?
Игнат попытался защититься от ее напора:
— Нас ведь не предупреждали, что сведения секретные!
— К вам нет претензий. Мне только необходимо знать, кто он. Необходимо!
— Зачем? Это имеет отношение к следствию?
— Да.
Неужели не ясно, что имеет? Иначе она не прибежала бы. Парень тянет время, ищет отговорки.
Игнат закурил, затянулся так, что запали щеки.
— Это порядочный, интеллигентный человек. Он не представляет для вас интереса.
— Чепуха какая-то! — вторил Афоня брату.
— Я должна его увидеть!
Кибрит не допускала возражений, от нее исходила властность и ребята невольно сдавали позиции.
— Очень странно, — пожал плечами Игнат. — Ну, хорошо, я попробую с ним завтра связаться.
— Нет, Игнат, надо ехать сию минуту! Внизу ждет машина.
Тот вскочил.
— Да вы смеетесь!.. Поймите, он наш друг. Он много делает для нас с Афоней. Никто нам столько не помогал! И ни с того ни с сего мы ворвемся к старому человеку с милицией! У него даже телефона нет, нельзя предупредить!