Ну разумеется, она вспомнила эти слова. И глаза ее засияли, и она улыбнулась этой своей улыбкой, которая делала ее похожей на Мону Лизу, слопавшую канарейку.
— Бернард… — сказала она. Хотя, конечно, сказала она совсем не так. «Бир-наард», вот как она сказала.
А я сказал:
— Рад тебя видеть, Илона. Я по тебе скучал.
— Бир-наард…
— Ты одна? Я думал, ты придешь не одна.
— Я решила зайти первой, — ответила она. — Чтоб убедиться… ну, что здесь… э-э… правильные люди.
— Посмотри на этих людей, — сказал я. — По-твоему, они неправильные?
Я и сам посмотрел на них, и это, доложу я вам, было зрелище. Чарли Уикс, уже без головного убора, вскочил на ноги и улыбался загадочнейшей из своих улыбок. Царнов вставать не стал, но сдернул с головы черный берет и держал его теперь на коленях. И смотрел на Илону так, словно раздумывал, под каким соусом ее лучше подать к столу. Расмолиан тоже снял свою панаму, подержал немного в руке, потом снова нахлобучил на голову. А в глазах его светилось голодное и безнадежное томление, и я прекрасно представлял, что он сейчас чувствует.
Выражение глаз Уилфреда я истолковать не мог. Его маленькие цепкие глазки отметили ее, оценили, но не отразили ничего.
Одному Богу ведомо, что подумала Илона, глядя на всю эту компанию, но, очевидно, не усмотрела в ней ничего, нарушающего ее планы.
— Я сейчас вернусь, — сказала она и вышла на улицу, а через несколько секунд снова возникла в дверях в сопровождении Майкла Тодда. Он был в сером переливчатом пиджаке и без шляпы, зато на галстуке красовалось с дюжину, если не больше, маленьких разноцветных шляпок, разбросанных по красному полю.
— Микаэ-эль… — протянула она (у нее вышло нечто среднее между «Майкл» и «Михаил»), — это Бернард. Бернард, я бы хотела познакомить тебя с…
— Но мы уже знакомы, — перебил ее Майкл. — Вот только звали его не Бернард, а… — Он на секунду задумался. — Билл! Билл Томас!
— Томпсон, — уточнил я. — Но все равно впечатляет! Вот уж не думал, что вы запомните.
— Это он приходил тогда, — объяснил он Илоне. — Ну, вчера утром. Собирал пожертвования. — Тут глаза его сощурились. — Во всяком случае, утверждал, что собирает.
— Да, для «Американской ассоциации по борьбе с дисплазией тазобедренного сустава», — сказал я, — и именно туда отправились ваши деньги, если уж это так вас волнует. Чертовски благородное начинание. Не верите, спросите у мисс Кайзер. Уверен, она будет просто счастлива просветить вас по этому вопросу.
— Но вы ведь не мистер Томпсон? Вы — мистер Бернард?
— Мистер Роденбарр, — ответил я, — но можете называть меня просто Берн. Почему бы вам не присесть? Присаживайтесь! Вы… — тут я сделал паузу, — и ты… Илона. Я думал, что с вами придет еще один человек. Вообще-то мы договаривались, что он за вами заедет, и я немного удивлен, что вы пришли без него. Мне не хотелось бы начинать, пока он не явится, так что, возможно, мы…
— Можете начинать! — сказал Рэй Киршман, распахивая дверь.
Он вошел в лавку, холодно оглядел всех присутствующих и, остановившись у стеллажа, оперся локтем о полку. На нем был новый, неизвестный мне и, как всегда, скверно сидящий на нем костюм, и еще, будь я неладен, шляпа! Мягкая фетровая шляпа!.. Мне всегда почему-то казалось, что все полицейские в штатском обязательно должны носить шляпы, как в кино, но в реальной жизни этого не наблюдалось. А уж Рэя, насколько мне помнится, я никогда прежде не видел в шляпе. Надо сказать, она очень ему шла.
— Нет, ей-богу, Берни, — начал он, — страшно признателен тебе за то, что вы хотели меня дождаться и все такое прочее. Может, представишь меня всей честной компании?
И я прошелся по кругу, по очереди называя имена, и последним настал черед Рэя Киршмана.
— А это Рэймонд Киршман, — сказал я, — нью-йоркская криминальная полиция.
Реакция присутствующих была довольно любопытной. Глаза Чарли Уикса заблестели еще ярче, а улыбка стала еще шире. Царнов помрачнел и выглядел почти несчастным, Расмолиан смиренно поник, хотя вряд ли упоминание должности Рэя было для него сюрпризом — ведь до этого они уже дважды встречались. К тому же Рэй вообще имел привычку возникать именно здесь как раз в тот момент, когда Тигги заглядывал ко мне в лавку.
А вот Уилфред нисколько не удивился, и, как мне показалось, причина крылась в том, что он успел раскусить Рэя еще с порога. Он вообще производил впечатление парня, способного учуять легавого за милю. Хотя, с другой стороны, выражение его лица вряд ли изменилось бы, даже представь я Рэя как первого вице-президента банка «Чейз Манхэттен», ответственного за ремонт банкоматов. Физиономия Уилфреда, похоже, вообще редко меняла выражение, по крайней мере там, где это могут заметить.
Самая бурная реакция оказалась у Илоны и Майкла, которые тут же начали запинаться и заикаться, словно Рэй являлся представителем не полиции, а всех иммиграционных служб вместе взятых.
— Интересное дело… — протянул он. — У всех тут такое впечатление, будто я оговорился и сказал ИНС[26] вместо НКП. А в общем, один фиг, простая комбинация начальных букв, с тем же успехом могло бы получиться, скажем, НАТО. Но Берни не ошибся, я действительно полицейский, а потому чисто для проформы позвольте зачитать вам следующее. — Он поднес к глазам маленькую, размером с портмоне карточку и прочел: — «Вы имеете право не отвечать на вопросы…» — ну и так далее, до конца, напугав присутствующих, как мне показалось, до полусмерти.
— Я все же не понимаю, — сказал Царнов. — Следует ли отсюда вывод, сэр, что все мы под арестом?
— Да нет, — ответил Рэй. — На кой мне кого-то там арестовывать. Пока что не видно, чтоб кто-то из вас нарушил закон. А если б даже и нарушил, опять-таки сто раз бы еще подумал, прежде чем арестовывать. Попробуй в наши дни арестовать человека, так просидишь как проклятый часов двенадцать, а то и все пятнадцать, оформляя разные бумажки. Кстати, когда шел сюда, видел, какой-то пацан свистнул у Берни книжку со столика. Так что же мне его за это — арестовать?
— По всей видимости, нет, — сказал я.
— Конечно нет. А потому, если у кого из вас, собравшихся в этой комнате, спрятано оружие, причем не важно, имеется на него разрешение или нет, и ежели вы не станете извлекать его на свет божий, беспокоиться не о чем. Или же, допустим, имеется личность с просроченной повесткой в суд, тоже пусть себе живет спокойно. Я не за этим сюда явился.
— Тем не менее вы зачитали нам наши права, — не унимался Царнов.
— Но это же чистая формальность, — заметил Чарли Уикс, — пойми ты это наконец, Григорий. Читается это только для того, чтобы мы поняли: отныне все сказанное здесь может быть использовано как свидетельство. По крайней мере, теоретически. Хотя не представляю, что это может дать адвокату или судье.
— Адвокату это даст лишний бакс, — сказал Рэй, — они такие ребята. Что надумает судья, этого вообще никогда не знаешь. А прочитал я вам «правило Миранды» лишь в том смысле, что шутки в сторону, пусть даже я здесь не официально, а просто пришел навестить своего старого друга Берни и поглядеть, какой сюрприз он вытащит из своей шляпы на этот раз. Обычно у него там оказывается кролик.
Он подготовил мне почву, и я не преминул воспользоваться этим обстоятельством. Я собирался начать свое выступление со слов: «Вы, очевидно, удивлены, зачем это я собрал вас всех здесь…» Однако если в прошлом они производили надлежащий эффект, то сегодня казались не совсем подходящими. Присутствующие знали. Они знали или, по крайней мере, считали, что знают.
— Хочу поблагодарить вас за то, что пришли, — начал я. — Знаю, люди здесь собрались занятые, а потому постараюсь отнять у вас как можно меньше времени. Так что позвольте перейти прямо к делу.
Я бы перешел, но как назло в этот момент какой-то полудурок сунулся в дверь.
— На табличке написано, что вы закрыты. — В голосе его звучало нескрываемое ехидство.
— Да, — ответил я. — Сегодня здесь частные торги. Приходите завтра в обычное время.
— Но на улице столик с книгами, — заметил он. — И к тому же дверь не заперта.
— Сейчас мы это исправим, — сказал я и, захлопнув дверь прямо перед его носом, запер ее на задвижку. Он окинул меня злобным взглядом и отвалил. Я снова обернулся к своим гостям.
— Прошу прощения, — сказал я. — Маугли, если кто-то опять…
— Я об этом позабочусь, — кивнул он.
— Спасибо. Итак, на чем я остановился?
— На том, что пора перейти к делу, — подсказал Чарли Уикс.
— Правильно, — сказал я и прислонился к стеллажу с книгами. — Я хотел рассказать вам одну историю. Правда, придется перескакивать с одного предмета на другой, потому как события начинались в разных местах и в разное время. А корнями своими они уходят в девятнадцатое столетие, когда на землях, подвластных Австро-Венгерской и Оттоманской империям началось национально-освободительное движение. Как раз одно из таких балканских движений способствовало развязыванию Первой мировой войны, когда некий молодой серб застрелил австрийского эрцгерцога. Ко времени окончания войны вопрос о самоопределении наций стал притчей во языцех в странах западного мира. По всей Европе прокатилась мощная волна движения за независимость. И вот в числе этих наций, провозгласивших независимость, появилось суверенное государство Анатрурия. Самоопределилось оно как королевство, а монархом был провозглашен король Влад Первый.
Для присутствующих это не явилось новостью, кроме Рэя и Маугли, ну и еще, возможно, Уилфреда. Однако они продолжали внимательно слушать.
— Анатрурийцы делали все, что было в их силах, чтобы придать весомости и обоснованности своим декларациям о суверенитете, — сказал я. — В Будапеште были напечатаны марки, целые серии марок, некоторые из них даже имели почтовое хождение на территории Анатрурии. Были выпущены также образцы монет и переданы друзьям нового государства, хотя в обращение монеты так и не поступили. Также были отчеканены медали с изображением нового короля, их тоже дарили, в основном людям, поддерживающим движение за независимость.
— Редкость и диковина, вроде как у рыбы зонтик, — заметил Царнов. — И так же нужна серьезным коллекционерам.
— Надежды Анатрурии рухнули в Версале, — продолжил я, — когда Уилсон и Клемансо договорились перекроить карту Европы. Гипотетическую Анатрурию разделили между Румынией, Болгарией и Югославией. Королю Владу и королеве Лилиане суждено было провести остаток дней своих в изгнании, однако они по-прежнему служили средоточием надежд для всех продолжавших верить в возрождение Анатрурии. Однако в целом движение угасло.
— Угольки остались, — тихонько произнесла Илона. — Они никогда до конца не угасали.
— Может, и нет, — согласился я. — Однако бывают времена, когда для того, чтобы даже вскипятить на них чайник, требуется изрядное терпение. А вот во время Второй мировой войны партизанское движение в Анатрурии заметно оживилось.
— Все они были оппортунистами, — вставил Царнов, — только и глядели, на чью сторону переметнуться. То сражались бок о бок с Анте Павеличем и его хорватскими усташами, убивали сербов, то вдруг переходили на сторону сербов и вырезали целые хорватские деревни. Я до сих пор не пойму, были они за Гитлера или против него. Всякий раз по обстоятельствам.
— Они были за Анатрурию, — сказала Илона. — Сражались за нее каждый день, каждый час, каждую минуту.
— Они были сами за себя, — заметил Тиглат Расмолиан. — Да и кто, скажите мне, нет?
— Когда война закончилась, — продолжил я, — государственные границы в этой части света в основном остались неизменными, но в составе и форме правления произошли существенные перестановки. Советский Союз быстро распространял свое влияние на всю Восточную Европу, и Трумэну стоило немалых усилий отстоять Грецию и Турцию, которые остались по эту сторону железного занавеса. Несколько американских разведывательных служб, в частности УСС, старались выправить баланс сил в этой стратегически важной части земного шара. — Я нахмурился, раздраженный собственным тоном. Несмотря на все фильмы, просмотренные мной позже, мой голос звучал как закадровый дикторский текст к документальным репортажам послевоенных времен в исполнении знаменитого Эдварда Р. Мэрроу. — Среди множества нелегальных групп, заброшенных в этот регион… — черт, я все равно продолжал говорить точь-в-точь как Мэрроу, — там весьма активно действовал отряд из пяти американских агентов.
Тут я на секунду запнулся, но Чарли Уикс прочитал мои мысли.
— О да, все они были американцами. Стопроцентными американцами, родными племянниками своего Дядюшки Сэма. Знаменитый десант, знаменитое шоу «Боб и Чарли».
— Да, пятеро американцев, — торопливо подхватил я. — Роберт Бейтмен и Роберт Ренник, Чарльз Хоберман и Чарльз Вуд и, разумеется, Чарли Уикс.
— Чарли Уикс? — переспросил Рэй. — Так это он и есть тот парень?
— Да, тот самый парень, — ответил Уикс.
Тут я для разнообразия решил объяснить, что Роберты стали Бобом и Робом, Чарльзы — Кэппи, Чаком и Чарли.
— И еще, — сказал я, — у всех у них были клички по названиям животных.
Маугли удивился:
— Животных? Извини, Берни, что перебиваю. Просто хотел убедиться, что не ослышался.
— Да, животных, — подтвердил я. — Ты не ослышался. Кодовые подпольные клички. Бейтмен был Кошкой, а Ренник — Кроликом.
— Вообще-то, — встрял Уикс, — это он так, к слову. С тех пор прошла куча времени, и никакого значения это теперь не имеет.
— Замечание принимается. Хоберман был Бараном, Чарли Уикс — Мышью.
— Пи-пи… — пропищал Чарли Уикс.
— Ну а тотемом Чака Вуда, что само по себе уже достаточно символично, стал Вудчак. Случай единственный в своем роде, потому как кличка основана на чистой игре слов, а не на личном сходстве со зверем. Но она ему очень подходила. Кстати, теперь мне кажется, что Вуд придумал ее себе сам.
— Ха! — воскликнул Уикс. Потом задумчиво возвел глаза к потолку, словно стараясь припомнить что-то. — А знаешь, — сказал он наконец, — думаю, ты прав, Ласка.
— Ласка? — с удивлением переспросила Кэролайн.
Я пропустил это мимо ушей.
— Итак, — продолжил я, — пять американцев, и все с подпольными кличками. Занимались они подрывной деятельностью на Балканах. Работали вместе с партизанами, диссидентами самого разного толка, и все это с целью дестабилизировать обстановку… в Югославии? Румынии? Болгарии?..
— В любой из этих стран, — подсказал мне Уикс. — Или во всех вместе взятых. Славно, не правда ли? И каждый был гордостью нашего зоопарка, именуемого «Зверинцем Ганнибала»… — Он подмигнул мне. — Кстати, еще одна кличка, бывшая у нас в ходу. Я вам не рассказывал, нет? Так звали Адамса Моргана, старину Моргана, который нас курировал. Его подпольная кличка была Ганнибал, а мы между собой прозвали его Слоном. — Он молитвенно сложил ладони. — Все, Ласка, больше не буду мешать. Ты хозяин, тебе и слово.
И я сказал так:
— Им удалось нащупать одно из возможных средств воздействия на движение за независимость Анатрурии. Недовольство в этой части света никогда не умирало, просто порой дремало на протяжении жизни одного-двух поколений. Королю Владу было уже за семьдесят, овдовев, он проживал на Коста-де-Нада с чередой сменявших одна другую экономок, а вся его светская жизнь сводилась к бесконечным выпивкам и карточным играм с другими бывшими коронованными особами, поддерживавшими его на протяжении сорока лет. Он являлся весьма важным символом былого величия Анатрурии, но вряд ли согласился бы присоединиться ко вновь ожившему патриотическому движению. Последнее, чего бы ему хотелось в жизни, так это променять солнечную Испанию на убогое прозябание на задворках Европы, где-нибудь в безлюдных анатрурийских холмах.
— Горах, — поправила меня Илона.
— Но у Влада с Лилианой был сын. L’aiglon,[27] как сказали бы французы. Кронпринц, наследник трона.
— Жеребенок, — вставил Уикс. — Самого старика мы называли Жеребцом, между собой, конечно. У него были такие длинные лошадиные зубы, и ведь потом, к концу дней своих, он удалился в стойло, на покой. А потому сына его прозвали Жеребенком.
— Звали его Тодор. Тодор Владов, именно так принято в Анатрурии. Сперва имя, потом отчество. Отца звали Влад, а потому фамилия у сына получилась Владов. Ну вот как в твоем случае тоже. — Я обернулся к Илоне. — Илона Маркова. А это значит, что отца ее должны были звать Марко.
— Не понял, — перебил меня Тиглат Расмолиан. — Почему вы сказали, что его должны были звать Марко? Что же помешало ему быть Марко? И как его звали на самом деле?
— Но его и зовут Марко! — возмутилась Илона. — Марко Стоичков. И он никогда не менял имени. Он никогда не пошел бы на такое.
Итак, с этим мы разобрались, хотя как это удалось, сам до сих пор не пойму.
— Тодор Владов был еще ребенком, когда отец его принял корону Анатрурии. Ему было за тридцать, когда независимостью Анатрурии вплотную занялись люди из шоу «Боб и Чарли».
— Время, сэр, — многозначительно заметил Царнов. — Оно никого не щадит, и колокол звонит по всем по нам…
— Что он хочет этим сказать? — насторожился Расмолиан. — Чего это он там плетет, специально чтоб никто ничего не понимал, а?
— Если бы твое умственное развитие не остановилось на той же ранней стадии, что и физическое, — ядовито заметил толстяк, — тогда, возможно, ты бы понял смысл этого достаточно простого высказывания.
— Обжора! — огрызнулся Расмолиан. — Жирная черкесская свинья!
— Грязная подстилка, единственное оправдание турецкого геноцида!
— На какой подстилке лежала твоя мамаша, когда зачинала тебя с верблюдом?
— А твоя в вонючей луже с хряком валялась, когда ее муженек снес эту подстилку на базар…
Они обменялись еще несколькими любезностями, смысл которых остался для меня тайной. Похоже, каждый из них говорил на каком-то своем языке, и я вовсе не уверен, что один понимал другого. Но суть, очевидно, была им вполне ясна, потому как рука Расмолиана снова скользнула в карман плаща, а головорез Царнова вновь полез в карман своей бейсбольной куртки.
— Давайте-ка лучше на этом остановимся, — заявил Рэй, и будь я неладен, если в руке у него не возник неведомо откуда табельный полицейский револьвер, старый добрый «смит-вессон». Не уверен, что сам Рэй помнил, когда в последний раз стрелял из этого чудовища — в гневе или просто так, для тренировки; и еще мне показалось, что эта дура может запросто бабахнуть, стоит ему только нажать на спуск, но остальным это было невдомек. Тигги втянул голову в плечи и еще глубже погрузился в свой макинтош, однако руку из кармана вынул. Уилфред тоже извлек на свет божий пустую ладонь, но в остальном сохранял все то же характерное для его очаровательной физиономии отсутствующее выражение.
— Вернемся к Анатрурии, — бодро начал я. — Старый король Влад давно распрощался с мечтами о балканском королевстве, но его сын Тодор захвачен этой идеей. Ему удалось вступить в контакт с американскими агентами и, воспользовавшись их помощью, нелегально проникнуть на территорию Анатрурии, где он провел несколько встреч со своими потенциальными сторонниками… Семена народного бунта были посеяны…
— Ничего бы у них не вышло! — вмешался Чарли Уикс. — Да вы вспомните только, что устроил русский Иван в Будапеште и Праге! Правда, и сам огреб за это от западной прессы. — Он вздохнул. — В том и заключалась наша цель. Мы должны были подбить анатрурийцев к мятежу, чтоб затем русские его подавили. — На губах его зазмеилась хищная улыбка, но тут он вдруг увидел, что Илона смотрит на него с ужасом. — Простите, мисс Маркова, мы просто подчинялись приказам, в том и заключалась наша работа. Заварить кашу, действовать обманом и хитростью, сталкивать людей между собой. В этом мы мало чем отличались от Вернера фон Брауна[28] с его ракетами. Его задачей было заставить их оторваться от земли, а уж куда они приземлятся, это решало другое ведомство. Кстати, знаете, как он озаглавил свою автобиографию? «Моя цель — звезды». — Он усмехнулся. — Может, и так, Вернер, но только мишенью почему-то стал Лондон.
— Анатрурийскому восстанию так и не суждено было оторваться от земли, — продолжил я. — Обнаружилось предательство…
— Работа Вудчака, — заметил Уикс. — По крайней мере, так мы всегда считали.
— Американцы разбежались, — продолжил я, — и оставили страну расколотой. Правительства тех стран, в состав которых вошли анатрурийские земли, переловили всех возможных возмутителей порядка и отправили за решетку. Некоторые из них были приговорены к длительным срокам заключения, несколько человек казнены. Ходили слухи, что и Тодор Владов тоже получил пулю в затылок тайно и был захоронен в какой-то безымянной могиле. Но на самом деле ему удалось бежать, перейти границу, и после этого он уже никогда не возвращался в Анатрурию.
Рэй поинтересовался, сколько ему может быть сейчас лет.
— Было бы восемьдесят, — ответил я, — но в прошлом году он умер.
— А казна? — спросил Царнов. — Что стало с королевской казной после смерти Тодора?
— Казной?
— Ну да. С неприкосновенным запасом, — нетерпеливо подхватил Расмолиан. — С анатрурийской королевской казной.
— Сподвижники старого Влада успели прибрать к рукам немало ценностей еще до того, как начался развал Австро-Венгерской и Оттоманской империй, — объяснил Царнов. — И разочаровавшись в Версальском пакте, они упаковали чемоданы и поспешили в Цюрих, где основали швейцарскую корпорацию и вложили в нее свои средства. Вся ликвидность корпорации была помещена на номерной депозитный счет, сохраняющий анонимность вкладчика, все остальное — в сейф.
— И большая часть этих средств лежала без всякой пользы, — глухо заметил Расмолиан из глубины своего плаща. — Царские облигации, закладные на разного рода имущество, экспроприированное диктаторами правого и левого толка. Акционерные капиталы, вложенные в мертвые корпорации…
— Ассириец прав, сэр, — кивнул Царнов. — Большая часть этих средств действительно лежала без движения, а потому особой ценности не представляла. Но это вовсе не означает, что она вообще ничего не стоила. Напротив, она вполне могла оказаться практически бесценной. Действительные обязательства, акции преуспевающих компаний. И в то время как облигации и валюты павших режимов представляли собой ценность лишь для коллекционеров, права на финансовую собственность, а также на недвижимость, захваченную коммунистами, заслуживают более пристального внимания, особенно теперь, когда коммунистические режимы ушли в небытие.
— Теперь невозможно сказать, сколько все это стоит, — подхватил Расмолиан, и пятна на его щеках стали еще ярче.
— Именно, сэр. Невозможно сказать, ни сколько денег осталось на номерных счетах, ни какой ликвидностью обладают эти корпорации. Сколько удалось выжать из них старому Владу? И что досталось его сыну, Господь да упокоит его душу?
— У Влада был свой постоянный доход, — сказал Уикс. — Следует помнить, что люди, посадившие его на престол, не на помойке его нашли. Он доводился дальним родственником королю Швеции, а по материнской линии, согласно собственным его утверждениям, вел свой род от австрийской императрицы Марии-Терезии. А королева Лилиана приходилась какой-то внучатой племянницей королеве Виктории. Да, они были не столь богаты, чтоб откупить, допустим, Конго у Леопольда Бельгийского, однако на дешевых распродажах Лилиана себе платьев не покупала. У них был доход, и они вполне сносно на него существовали.
— А Тодор?
— О, то же относилось и к Жеребенку. Его не удалось заманить в Анатрурию, как мы ни размахивали у него перед носом пачкой денег. Он зарабатывал себе на жизнь сам, возглавлял инвестиционный синдикат в Люксембурге и чувствовал себя в полном порядке. — Он усмехнулся. — Мы поймали его на другую наживку. Тщеславие… Он решил, что корона ему будет очень к лицу.
— Он был патриотом, — сказала Илона. — Это не тщеславие! Прийти на помощь своему народу. Это самопожертвование!
— Но что вы можете знать о нем, дитя мое? Ведь он покинул Анатрурию задолго до того, как вы появились на свет?
Похоже, Уикс не ждал ответа на свой вопрос, и его действительно не последовало. Я сказал:
— Давайте все-таки вернемся из прошлого в настоящее. Я хотел бы рассказать вам о человеке по имени Хьюго Кэндлмас. Необычное имя, верно? И он, следует признать, был необычным человеком, весьма эрудированным и замкнутым. В начале этого года он приехал в Нью-Йорк и поселился в доме на Ист-Сайде, а несколько дней тому назад явился ко мне в лавку и представился. И предложил мне ограбить одну квартиру в нескольких кварталах от его дома и забрать оттуда кожаный портфель.
— Тебе, Берни? — Вопрос этот исходил от Маугли, который был, пожалуй, единственным в этой комнате человеком, не знавшим, чем я промышляю в свободное от торговли книгами время. — Но с чего это он взял, что ты годишься на такое дело?
— В тот момент, — продолжил я, — я ему поверил и думал, что он действительно слышал мое имя несколько лет тому назад от одного человека, одного общего знакомого, джентльмена по имени Абель Кроув… — И Расмолиан, и Царнов вздрогнули при упоминании этого имени, что не слишком меня удивило. — До самой своей смерти Абель Кроув являлся высочайшим мастером своего дела, а сводилось его ремесло к торговле краденым.
— Да, он был скупщиком краденого, — подтвердил Рэй. — От тебя только и требовалось, что передать ему барахло, а уж он пристраивал его по первому разряду.
— А я был взломщиком, вором, — сказал я. Глаза Маугли расширились, однако он промолчал. Возможно, потому, что в этот момент Кэролайн ткнула его кулаком в бок. — И лишь позднее я понял, что все обстояло не так просто. Абель никогда не называл ему моего имени.
— Абель умел хранить тайны, — заметил Царнов.
— Да, умел, — согласился я, — и даже если когда-то упоминал мое имя, как мог Кэндлмас вспомнить его спустя долгие годы, когда ему понадобился вор? Нет, думаю, он действовал по другой схеме.
— Может, нашел тебя на «Желтых страницах»? — предположил Чарли Уикс.
— Не думаю, — ответил я. — Думаю, он просто следил за мной.
— Две недели тому назад, — обратился я к Илоне, — ты вошла в мою книжную лавку. Я все время пытался понять, как это могло случиться. Что-то не верилось в простое совпадение. К тому же тогда и совпадать особенно было нечему, верно?.. Я еще ни разу не видел Кэндлмаса, никогда ничего о нем не слышал. Я понятия не имел о существовании этой маленькой страны под называнием Анатрурия. А ты просто хотела подобрать что-нибудь почитать. И выбрала книгу, и мы разговорились. И выяснилось, что оба мы являемся страстными поклонниками Хамфри Богарта. А как раз в это время в городе проходил ретроспективный показ фильмов с участием Хамфри Богарта, и ты знала об этом, и мы договорились встретиться у кинотеатра тем же вечером. И не успели оглянуться, как стали ходить туда каждый вечер, смотрели по два фильма кряду, ели попкорн из одного пакетика, а потом расходились в разные стороны.
Я заглянул ей в глаза, и представил себе Богарта, и попытался позаимствовать у него капельку благородства.
— Ты — красавица, — сказал я. — И я бы мог не на шутку в тебя влюбиться, получи я хоть капельку поощрения, но этого не случилось. С самого начало было ясно: у тебя кто-то есть… Ладно, ничего. Я и с этим готов был смириться. Мне было хорошо с тобой, да и тебе, думаю, неплохо, но истинная наша любовь и преданность сосредоточилась на экране.
В глазах ее теперь появилась благодарность и одновременно — облегчение. И что-то еще. Неужели нежность?
— Не знаю, следил ли за тобой Кэндлмас, когда ты появилась у меня в лавке, — продолжил я. — Скорее всего — нет. Но если следил, то рано или поздно непременно бы на меня наткнулся, поскольку семь вечеров в неделю мы проводили в кино. И он неизбежно захотел бы узнать, кто я такой, а выяснить это не составляет труда. Причем люди, которых он стал бы расспрашивать, принадлежат к вполне определенной категории, и им известно мое побочное занятие.
— Это торговля книгами твое побочное занятие, — буркнул Рэй.
Я проигнорировал его ремарку.
— Кэндлмасу нужен был вор, — продолжил я. — И, возможно, он действительно знал Абеля Кроува, который провел войну в концентрационном лагере, а прежде чем попасть сюда, несколько лет скитался по Европе. И вот Кэндлмас узнал, что я очень хороший вор…
— Лучший, — снова встрял Рэй.
— И использовал имя Абеля, чтобы добиться цели. Он осторожно прозондировал почву и, когда понял, что адрес квартиры мне ничего не говорит, сообразил, что Илона ни слова не сказала мне о человеке, который там живет.
— А кто это был? — поинтересовался Рэй.
— Главный мужчина в ее жизни, — ответил я. — Человек, за которым гонялся Кэндлмас. Он здесь, среди нас. Мистер Майкл Тодд.
— Продюсер «Вокруг света за восемьдесят дней» — заметил Маугли. — Классная киношка! Но разве он не разбился в авиакатастрофе?
— Майкл Тодд, — повторил я. — Вы говорите на хорошем английском, без всякого акцента, Майк, и вполне естественно, что и имя ваше звучит по-американски, верно? Но вы переделали его на английский лад давным-давно, я не ошибся? Почему бы не пояснить присутствующим, как вас звали прежде?
— Не сомневаюсь, что вы это сделаете лучше, — кивнул Тодд.
— Михаил Тодоров, — объявил я. — Единственный сын Тодора Владова, единственный внук Влада Первого. И если можно так выразиться, законный претендент и наследник престола Анатрурии.
Иммиграционно-натурализационная служба.
Орленок (фр.).
Немецкий, а с конца 1940-х годов — американский ракетостроитель, изобретатель германской ракеты «Фау-2» и создатель американских баллистических ракет.