- Значит, точно он был у тебя! - наконец-то склеил весь сюжет в одну ленточку Дегтярь.
- Кто? Ключ? - перепугался дед.
- Поехали ботинки посмотрим, - предложил майор.
Пустым невидящим взглядом Дегтярь провел по лицу следователя, потом на такое же неощутимое лицо деда и вдруг почувствовал, что вряд ли когда-нибудь увидит лицо хитреца, подкинувшего ботинки Кузнецова в сундук, а потом приведшего их к главарю березовских бандюг. Рука потянулась к нагрудному карману. Под пальцами хрустнули новенькие стодолларовые купюры. Их предстояло отдать. А отдавать не хотелось. Дегтярь стиснул зубы и ему почудилось, что кто-то сейчас следит за ним через окна кухни и громко-громко, ехидно-ехидно смеется.
Он резко обернулся, но окон не нашел. Их в кухне не существовало. Кроме одного - раздаточного. Из него был вид на перегородку. А на той перегородке висела картина красноярца Сурикова "Меншиков в Березове". От картины, от обледеневшего окошка, от тулупа Меншикова веяло вселенским холодом. Дегтярю тут же захотелось в Москву, захотелось под лучи солнца, и он с трудом сглотнул это желание. Он не знал, в каком именно Березове отбывал ссылку Меншиков, но явная похожесть на красноярскую Березовку напомнила о машине, оставленной напавшими на Кузнецова-младшего, напомнила о подкинутых ботинках, и Дегтярю еще сильнее захотелось уехать в Москву. Здесь, в Красноярске, конечно же был след, но его стерли, как стирают пыль с полки. Кузнецов-младший исчез и, скорее всего, навсегда.
Глава тридцать первая
ВСЕ КАРТЫ ВРУТ
Жора Прокудин смотрел на счетчик такси, выхлестывающий все новые и новые цифры, и совершенно не мог придумать, как бы не платить за проезд. В Москве это у него получалось в десяти случаях из десяти. Как правило, он убегал из такси на светофоре сразу после того, как красный свет сменится на оранжевый. Но мог и попросить таксиста подождать у подъезда какого-нибудь дома, а тем временем улизнуть через черный ход или крышу.
Обернувшись, Жора Прокудин окинул хмурым взглядом расположившуюся
на заднем сиденьи "Волги" троицу, и они все показались ему еще
противнее, чем до этого. Именно они мешали ему сбежать от
таксиста. Жанетка сидела с лицом пластиковой куклы. Странное
чувство жалости, которое Жора испытал к ней во время погони по переулкам Приморска в чужих "жигулях", было намертво уничтожено их ссорой. Топор, уронив опухшую голову ей на плечо, дремал. Таксист, посадивший компанию недалеко от их временного пристанища, так и не поверил в россказни, что у Топора аллергия на морскую соль. Жора бы сам не поверил, если бы ему наплели такую чушь. Справа от сладкой парочки гвоздем сидел бледный поэт по фамилии Бенедиктинов. Жанетка назло Жоре не отпустила его до утра, а утром этот чудик-рифмоплет, заикаясь и запинаясь, предложил свою помощь в отъезде. Помощи от него было не больше, чем от мухи, мечущейся сейчас по салону "Волги", но Жанетка все-таки посадила его в машину. Бенедиктинов символизировал ее победу над Прокудиным. Он был ее знаменем. А знамя победы всегда нужно держать на виду. Впрочем, Бенедиктинов по своей худобе скорее напоминал древко от знамени, чем весь стяг целиком. Он сидел с прямой спиной, с ладонями, плотно сжатыми коленями, и с каждой минутой все сильнее походил уже не на древко, а на сфинкса.
- А чего ты в объезд рванул? - удивил Жору Прокудина левый поворот "Волги" в узкий проулок. - К вокзалу же прямо!
За день лежки на раскладухе во дворе он не только сжег намертво пузо и бедра, не только сладко выспался и не только побывал во сне в царстве денег, но и почти наизусть выучил карту Приморска. В ночь перед отъездом ему больше ничего не снилось, кроме этой клятой карты. Улицы выглядели глубокими канавами, площади ямами, извилистая желтая полоса пляжей оврагом, а сам он, превратившись в муравья, ползал по этим канавам, ямам и оврагу, не в силах найти выход и выбраться к спасительной морской синеве. И только на рассвете, встреченном им все на той же раскладушке во дворе, только после пробуждения до него дошло, что муравьи погибают в воде. Ему стало до того страшно, что он решил уехать из Приморска. Тем более, что улиц, начинающихся на "Пр" и заканчивающихся на "я", здесь действительно не осталось.
- Ты чего, не слышишь? - так и не получил ответ Жора Прокудин. Какого ляда мы свернули?
- Ремонт дороги, - ответил таксист.
Каждое слово далось ему с неимоверным трудом. Чувствовалось, что таксисту легче разобрать свою оранжевую "Волгу" на детали, а потом опять собрать, чем говорить минут десять.
- Я за объезд платить не буду! - отрезал Жора. - Деньги - ум, честь и совесть нашей эпохи! Врубился?! Я совесть не разбазариваю!
Таксист молча вывернул на оживленную улицу и уперся в стоящий на остановке рейсовый автобус.
- Ты понял, не буду! Мы так не договаривались! Ты уши по вечерам моешь, гонщик века?!
- Жора, не жлобись, - тихо потребовала Жанетка.
- Одножнацьно, - добавил Топор.
По мере выздоровления его акцент менялся. Если вначале речь Топора напоминала говор то ли чукчей, то ли коряков, то теперь приблизилась к чему-то похожему на монгольский язык.
Бенедиктов ничего не сказал. Он права голоса здесь вообще не имел. Всего третий раз в жизни он ехал в такси, а рядом, всего через одного пассажира от него, сидела очаровательная, сладко пахнущая девушка, и в эти минуты он вроде бы даже утратил способность рифмовать.
- А здесь тоже объезд? - не сдержался Жора Прокудин в тот момент, когда таксист свернул вслед за рейсовым автобусом влево.
Таксист поерзал и отрывисто, одним словом ответил, но Жора ничего не услышал. Перед глазами плавала, то удаляясь, то приближаясь, маршрутная доска на заднем стекле автобуса. Справа от крупного номера тремя строчками тянулись названия: "Сан. "Алмаз" - пл. Большевиков - ул. Ленина - стад. Им. XXV с. КПСС - ул. Пр. Яблонского - сан. "Мечта" - п/лаг. "Зорька".
- Стой! - вскрикнул Жора.
Таксист подчинился, и доска поплыла от "Волги". Буквы слились и перестали читаться.
- Чего ты встал?! - еще громче вскрикнул Жора Прокудин.
- Ты же сам сказал, - ответила за таксиста Жанетка.
- Езжай за автобусом, - скомандовал Прокудин.
- Так он это... влево того... свернет, а нам это... вправо, - ответил шофер, и на его лбу блеснул пот.
- На автобусе написано: "ул. Пр. Яблонского", - вспомнил Жора. - Что такое "Пр"?
- Пырр? - издав звук извозчиков начала века, переспросил таксист. Ну, это как бы имя...
- Какое имя?
- Ну, Прохор...
- А кто такой Прохор Яблонский? - не останавливал допрос Жора Прокудин.
- Ну это... репрессированный.
Последнее слово весило не меньше тонны. Таксист выжал его из себя и опустил руки с руля.
- Такой улицы у вас не было! - распахнул дверцу Жора Прокудин и вынырнул на тротуар.
От таксиста таким манером уже сбегали не меньше десятка раз, и он, стремительно бросив взгляд в зеркало заднего вида, тоже выскочил из "Волги".
- Открой багажник! - совсем неожиданно для таксиста выкрикнул Жора.
Таксист подчинился. Открыть багажник было гораздо легче, чем бежать за должником по переулкам Приморска.
Из черной спортивной сумки, купленной по случаю отъезда, Прокудин выскреб измятую карту, разложил ее прямо на тротуаре и с корточек снизу вверх спросил водителя:
- Где находится эта улица?! Где?!
- Вот тут, - пальцем с черным ободом на ногте показал таксист.
- Где? - не понял Жора.
- Вот тут.