- Забастовка? - уперевшись руками в дверной косяк и изобразив таким образом и шлагбаум, и распятие, иронично спросил Жора Прокудин. - На моей фабрике - забастовка? И уже выдвинуты политические требования? Может, мне в отставку подать?
- Жора, у меня нет сил...
- А я, думаешь, свеж как огурчик?
Она отвернулась, прошла к пустому, незанавешенному окну. От ее узенькой спины, от левой ножки, то выпрямляющейся, то расслабляющейся в коленке, от слипшихся волос веяло неприязнью. А может, даже ненавистью. Женщины редко бывают половинчаты в чувствах. Если уж любить, то на всю катушку, если ненавидеть - то до смерти.
- А где Гомер современности? Где будущий лауреат Нобелевской премии? спросил о Бенедиктинове Жора. - Уже свалил? Уже покинул наши ряды?
- Я послал его за едой.
- А Топора я тогда зачем послал?
- Кильку в томате я есть не буду!
- В Горняцке, милая моя, акульих плавников в кунжутовом соусе не бывает. Здесь жизнь струится в первобытном ключе: хлеб, картошка, водка. Семгу здесь считают сортом семечек, а киви - огурцом...
- У меня твои остроты вот где сидят! - показала она ребром ладони на затылок. - Отдай мне мою долю, и я уеду в Москву.
- Ты лучше скажи, почему этот бледный пиит шастает за нами по всей стране?! На работу я его не брал. В нашем штатном расписании нет свободных мест! Понимаешь, нет!
- Пусть хоть один нормальный человек будет рядом. - Ах-ах-ах!.. Какие мы изнеженные!.. С чего ты взяла, что он - нормальный? Да у него на фэйсе написано, во-первых, что он крейзи, во-вторых, что он - тунеядец...
- Ну ты...
- А что? Не тунеядец? Он сам говорил, что как из института свалил, так нигде и не работал...
- Сейчас нет термина тунеядец. Это при социализме. Сейчас - временно безработный...
- Можешь, не волноваться! Он будет вечно безработным. Временник - я!.. До тех пор, пока свое дело в Штатах не открою! Въехала, психолог?!
- Отдай мне мою долю...
- Твою долю?
Он оторвал отекшие руки от косяка, вытащил из кармана джинсов мятые десять тысяч и, подойдя к Жанетке, положил их на пыльный подоконник. Купюра смотрелась крупным куском грязи.
- Это ровно одна четвертая часть от нашего золотого запаса.
- Ты врешь! - повернула она к нему вспыхнувшее лицо. - Мы продали видеокамеру перед отъездом!
- По демпинговой цене. "Бабок" хватило на четыре билета до славного города Горняцка и квартплату за месяц вперед спившемуся местному аборигену.
- В этом хлеву?
- На гостиницу, милочка, у нас точно не хватит. Вопросы есть? Вопросы просьба подавать в президиум в письменной форме...
- Я все равно уеду. Продам платье и уеду...
- Иди - продавай. Здесь половина местных теток всю жизнь мечтала ходить в прозрачном шифоне от Альберта Ферретти. Но ты учти: в провинции свой масштаб цен. Больше трех килограммов картошки и литра самогона первача за эту тряпку не дадут. Здесь в большем почете фуфайки и брюки на ватине...
- Хамло!
- В ярости ты мне нравишься еще больше.
Она на мгновение замерла. Женщина не способна без последствий для себя пропустить мимо уха сладкое слово "нравишься".
- Все равно хамло!.. Дай мне денег! Мне надоел твой Гвидонов и его мифические миллионы!
- Почему же мифические? Ты письмо помнишь?
- Босс и так уже ищет нас по всей Москве...
- В письме банкир прямо указывает: деньги - в надежном месте. Зачем ему врать дядюшке?.. "Мой дядя самых честных правил..."
- Виза уже открыта, а мы до сих пор не в Америке...
- В горняцке - бардак. Они уже снесли те дома, где жила девочкой мать Гвидонова. Адресные книги утеряны. На кой ляд Сталин придумывал прописку! У нас даже по прописке не найдешь человека!
- Значит, мы возвращаемся в Москву?
В уголках ее глаз блестели слезинки. Жору Прокудина никогда до этого слезинки не трогали. А сейчас что-то оцарапало душу, и он даже посмотрел себе на грудь. На майке с гербом Приморска следов крови не было.
С хрупаньем и хряском провернулся ключ в замочной скважине. Не обитая дверь открылась со странным звуком. Наверное, так зевает голодный лев перед охотой. Выспаться выспался, а в желудке - ветер.
- Жанюсик, ты где? - под грохот двери спросил из прихожей Топор.
- Ты не можешь без этих звуков?!
- Чего?
- Не захлопывай дверь! Прямо по мозгам! У меня разваливается голова... Надвое... От всех вас...
На стол, сиротливо стоящий в углу комнаты в окружении сонма из четырех погнутых и засаленых раскладушек, Топор вывалил из сумки полиэтиленовые пакеты молока, две буханки серого хлеба, палку вареной колбасы диаметром с голову ребенка и семь банок кильки в томате.
- Идиот! - не сдержалась Жанетка. - Ты будешь кильки в томате запивать молоком?
- А что? - искренне удивился Топор. - Разве не вкусно?
Зубами он отгрыз угол синего, медузой переваливающегося на ладони пакета, и жадно отхлебнул.
- А вы уже здесь? - перепугал компанию поэт Бенедиктинов.
Никто даже не услышал, как он вошел. Будто сквозь замочную скважину просочился.
- Вот. Я принес, - бережно выложил он на стол банку крабов и пакетик с нарезкой германской солями. - Икры в этом городе, к сожалению, нет. Я не знаю, почему...