Руки Рыкова все-таки победили руки Марченко. Хозяин квартиры сумел ухватить непрошеного гостя за воротник джинсовой рубашки и ударить затылком об угол прикроватной тумбочки.
- А-а! - вскрикнул Марченко. - Больно же! Там - больно!
- Успокоился? - сквозь одышку спросил Рыков.
Из его рта несло диким запахом чеснока. Марченко сморщился скорее от вони, чем от боли в затылке.
- Я подам на тебя в суд, - успокаиваясь, произнес он.
- А я на тебя. За хулиганство и ограбление квартиры...
- Какое ограбление?
- Ты залез через окно... Ко мне домой залез... Это уже покушение
на частную собственность. И это... мебель, люстры и все такое...
Ты заплатишь за разрушения...
- А та... ты - за издевательства!.. Как фамилия этого гребаного сыщика?
- Ляля, уйди! - потребовал Рыков. - Здесь мужской разговор.
- Как его зовут?! Где он живет?!
- Уйди, твою мать! - швырнул Рыков в нее куском абажура.
- Сумасшедшие... Вы оба - сумасшедшие, - решила она.
Хлопнула дверью, и стало тише, чем в зале суда перед оглашением приговора.
Пальцами Марченко ощупал затылок. Они стали мокрыми и липкими, но кровь еле просматривалась на грязных, измазанных автомобильными маслами пальцах.
- Хорошо, что не мозги, - решил он.
Не менее часа он полз вместе со стулом к двери гаража. И наверное, не менее трех часов лупил ногами по этой двери, пока не расслышал голос. Жилистый мужик в промасленной фуфайке спилил дужку амбарного замка, впустил в гараж свет и показался Марченко ангелом. Фуфайка на его спине и впрямь смотрелась сложенными крыльями. Только очень насалидоленными. Той же ножовкой мужик перепилил наручники, по инерции перепелил же и веревки и поинтересовался, не вызвать ли врача. Или милицию. Марченко обнял его, повисел на плечах, вволю нанюхавшись едким запахом его фуфайки, и поплелся по смеркающейся гаражной улице в единственно магнитном направлении - к Рыкову.
- Ты все равно скажешь, как зовут этого морального урода! - уверенно сказал он. - Он купился на мой перевод денег за границу. Он - дурак. Я не крал твоих капиталов. Это не в моих правилах. Я доказал ему это, но он не отпустил меня. И это еще раз доказывает, что он просто садист...
- Я не могу назвать его... Я...
- Можешь не называть. Я его сам найду. Было не очень хорошо видно, но я заметил: у него нет пальца на одной руке. Точно? Нет?
- Я не знаю...
- Врешь! Знаешь!
- Олег, скажи честно: ты не крал? - с детской наивностью в голосе спросил Рыков.
- А ты еще не понял? Думаешь, я бы появился у тебя после того, как еле сбежал от твоего садиста-наемника? Если бы я был вором, ты не увидел бы меня никогда! Слышишь - никогда!
- Ну,ты это...
- Мне надоели ваши свинские рожи. Вы забыли обо всем в жизни, кроме одного: что нужно хапать, хапать, хапать! Любой ценой! Любым способом! Я так не могу... Я вышел из игры. Я не хочу дикого леса. Душа просит цивилизации. Я уезжаю в Европу...
- Ну конечно! Ты же не рисковый парень. Тебе нужны гарантии в бизнесе. А какие могут быть гарантии в начале того, что мы строим!
- Назови его имя!
- Олег, я верю тебе... Знаешь, я не поверил, когда сыскарь
сказал , что украл ты.
- Имя!
- Я хочу тебе добра... Уезжай, если уезжаешь. Если ты свяжешься
с ним, он убьет тебя. Не обязательно своими руками. Но точно убьет. Уйди с его пути. Я уже сам временами жалею, что нанял его...
- Так выгони! Избавься от него!
- Контракт, - еле выговорил Рыков.
- Порви его!
- Не выгодно. Слишком большие потери...
- Этого, значит, ты боишься. А того, что вы затеяли с Барташевским? Думаешь, я не знаю о продаже одних и тех же метров по второму разу?
Рыков первым поднялся с пола, обмотал живот простыней и на время превратился в древнегреческого философа. На его лице читались удивление и страх. Он будто бы первым из философов на земле сумел только что осознать, что жизнь - это наказание, а не поощрение.
- Ты... знаешь?
- Потому я и уволился! А не по семейному... Нет у меня семьи! И ты сам это знаешь!
- А эта... Наташа... Она хорошая девушка. Ты был бы счастлив с ней...
- Она отказала мне, - ответил Марченко и ощутил невероятное бессилие.
Три слова выжали из него больше, чем пытки в гараже, нудные часы
в плену и драка с десятипудовым Рыковым. Почудилось, что он даже
не сможет встать.
Но он встал.