— Вика, как ты думаешь, мог Заур Абашидзе убить Настю?
— Вы сбрендили, извините! — возмутилась девушка. — То с ножом на милиционера, то своих душить… Глупость какая.
«Она права, — подумал Ермолаев. — Не туда нас с Серым понесло, не туда — теперь это окончательно ясно».
— А вот ты говоришь, Настя упоминала про Роберта, фотографа. Как бы этого Роберта найти?
— Не знаю… — Вика покачала головой.
— Попробуй вспомнить что-нибудь. Где они встречались, например…
— Ой! Наська говорила, что он в казино бывает, вроде бы.
— Хорошо. А где мастерская у него, не говорила?
— Н…нет. Не помню. Кажется, у него серебристый джип есть. Или не у него, но ее один раз катали. Не знаю.
— Ну вот, уже кое-что, — подбодрил ее Ермолаев. — Вика, ты не хотела бы к сестре съездить на недельку?
— Опять? То на дачу, то к сестре…
— Ну что еще за капризы — разве тебе на даче не понравилось?
— На дачу — согласна, а к сестре — ни за какие коврижки.
«Ничего, пусть будет так, — прикинул Ермолаев. — Вряд ли ему придет в голову туда явиться во второй раз, если он вообще там был…»
— Хорошо, езжай на дачу.
У входа в казино стояло много машин, в том числе и серебристый джип. Миновав человека с металлодетектором, Ермолаев зашел в бар и взял мексиканского самогона с солью и лимоном.
Бармен, услышав вопрос про Роберта-фотографа, хрюкнул и покачал головой.
На втором этаже у двери без надписи ошивались двое типов неприятной наружности, коротко стриженные и с полным отсутствием шеи, что делало их похожими на матрешек. Быстро следуя мимо, Ермолаев резко рванул дверную ручку и тут же оказался обездвижен железной хваткой.
— Ты чего, мужик?
— А вы ч-чего? — Ермолаев старался говорить заплетающимся языком. — Мне Роберта надо. Фоторг…рафа.
Хватка не ослабевала. Дверь приоткрылась — видна была только холеная рука с толстыми пальцами, украшенная массивной золотой печаткой.
— Э, в чем дэло? — прозвучало из глубины комнаты.
— Да ничего, Джабраил Ишханович, тут какой-то хмырь заблудился, — ответил один из церберов, и дверь закрылась.
— Давай, вали отсюда… — Ермолаев почувствовал такой мощный толчок, что смог затормозить лишь у самой лестницы.
«Так, ладно, спущусь пониже», — он опять зашел в кафе, чтобы обдумать план действий и на всякий случай примелькаться посетителям. Впрочем, посетителей было немного, и среди них — ни одного кавказской внешности.
Для антуража пришлось взять пива и водки.
Через пять минут к Ермолаеву бесцеремонно подсела молодая и сильно накрашенная брюнетка.
— Молодой человек, пригласите меня танцевать.
— Так ведь музыки нет, — удивленно ответил Ермолаев.
— Ой, верно. Тогда угостите папироской.
— С удовольствием. Бросил.
— Ну тогда…
— Кока-колы желаете?
— Я не проститутка, между прочим, — нескладно ответила брюнетка. — Просто вижу — молодой человек интересный скучает, а я тоже ужасно одинокая.
«А это мы проверим, путана ты или шпионка, — подумал Ермолаев. — Да и про фотографа этого чертового хотелось бы узнать».
Он принес из бара бутылку вина и наполнил фужеры.
— Ой, а я хочу орешков! — капризно заявила брюнетка.
— Сию секунду-с, — Ермолаев встал и направился к стойке, высматривая какую-нибудь отражающую поверхность. Наверняка красотка сейчас насыплет ему в рюмку вредный для здоровья порошок.
Как назло, все было матовое, и даже вместо картин в застекленных рамках висели бумажные произведения с иероглифами.
Когда он вернулся, брюнетка подняла фужер.
— Э, нет, я — пива…
Она прикусила губу.
— По рекомендации лучших собаководов и докторов, — пояснил Ермолаев, — Нужно соблюдать порядок.
— Не поняла.
— То есть сначала пьется пиво, потом вино, потом водка.
— А потом? — кокетливо поинтересовалась брюнетка.
— Потом кофе. В постель.
— Нет, лучше в чашку, — она захихикала.
«Бездна остроумия, — подумал Ермолаев, — С кем приходится общаться…»
Осушив стакан пива, Ермолаев потянулся к водке.
— А вино?.. — она покосилась на его нетронутый фужер.
«Непрофессионалка, — успокоился он, — С такой быстро разберусь».
— Да ну его, вино, — сказал он. — Это не для настоящих мужчин.
После минутного молчания она пожелала бутерброд с красной рыбой.
«Так, теперь и водку хочет отравить», — думал Ермолаев, медленно идя к буфету.
Возвращаясь, он ловко споткнулся и сбросил рыбу на ее ажурные колготки.
— Ай-яй-яй, ой-ей-ей, какие же бывают неуклюжие моменты в моей нелепой жизни, — запричитал он и подал салфетку.
Брюнетка что-то пробормотала и перегнулась вниз, пытаясь оттереть пятно.
Ермолаев мигом схватил ее фужер, опрокинул в рот не глотая (вино оказалось сладким и приторным), перелил ей содержимое из своей посуды, точно соблюдя уровень, и выпустил к себе в фужер то, что не успел ненароком проглотить. Было бы проще поменять емкости, но он заранее определил незначительную разницу в форме подставки. Кто знает, может у нее тренированная зрительная память — а береженого, как говорится… Хорошо, что никто не видит, а то что бы подумали…
«А корма у нее примечательная», — отметил он, наблюдая сверху за ее манипуляциями.
— Фух, — с раскрасневшимся лицом дамочка, наконец, возникла над столом.
— Клянусь, в последний раз. А выпью-ка и я вина.
— Давайте.
— До дна, до дна.
— И вы до дна.
— А как же…
Через минуту Ермолаев потер себе виски и огляделся, изобразив расфокусировку взгляда:
— Двоится чевой-то, хм… А не поехать ли нам в номера?
— Поедемте, — она согласно закивала и резко встала, покачнувшись.
Он подхватил ее и вывел на улицу.
— Вот моя машина, — она махнула рукой, и ее повело в сторону.
— Спокойно, спокойно, — он помог расстегнуть сумочку, — Давайте ключ, я поведу.
— Нет, я сама, ты не смож-ж…ик…
«Вот уже и на ты перешла, — отметил Ермолаев. — Только бы не вырубилась раньше времени…»
Он пристроил ее на сиденье, завел двигатель и еще раз оглядел улицу. Ничего подозрительного.
— Адрес давай, куда ехать?
— М-м-м… — она уже не реагировала.
Ермолаев потер ей уши, но тщетно.
Он выехал на большую дорогу.
— Ого, а вы время зря не теряли, — почесал затылок Мещеряков.
— Да нет же, это не тот случай… — Запыхавшийся Ермолаев скинул брюнетку на тахту.
— Все так говорят, — Мещеряков укоризненно покачал головой.
— Ладно уж, «облако морале». В штанах. Скотч есть?
— Шотландский уиски? По-моему, ей уже достаточно.
— Сил моих больше нет, — Ермолаев закатил глаза и рухнул на стул.
— Шутник я, шутник, — Мещеряков порылся в ящике стола и добыл огромную бобину липкой ленты.
Ночью Ермолаев часто просыпался, но брюнетка очнулась лишь под утро.
— О-ой, голова…
— Без мозгов, — констатировал Ермолаев.
— О-о-ой…
— Что ж ты всякую дрянь в питье сыплешь, так ведь и здоровье надорвать недолго.
— Я не виноватая.
Мещеряков приблизился к женщине и грозно навис над ней:
— В глаза мне смотреть! Кто послал, с какой целью? Или я тебя раскаленным утюгом пытать буду.
— Погоди, Серый, — забеспокоился Ермолаев. — Она и так скажет. А утюгом не надо. Знаешь, какой пойдет шмон от горелого мяса? Да и электроэнергии нащелкает…
«Вот уж действительно — не знаешь где найдешь, — размышлял Ермолаев. — Словоохотливая шлюшка оказалась. Одно непонятно — если такая мелкота столько знает, что же органы-то местные пребывают в благодушии? Итак, подведем итоги. Тот самый Джабраил у них всем заправляет. Игорный бизнес, торговля наркотиками, похищения — полный набор. Чернопопый спрут и сюда дотянулся. И все же больше вопросов, чем ответов. Допустим, Настю Крымову убрали как ненужного свидетеля чего-то. Впуталась по глупости, скорее всего. С другими жертвами неясно, но можно предположить, что и они имели отношение к вертепу. Все-таки Заур Абашидзе каким-то боком здесь замешан. Насчет Баскакова есть вопросы. Что же касается Вики… А действительно ли ее хотят устранить? Мотивов-то не видно, вообще ничего, одни эмоции. Ладно, пусть пока отдыхает. Главное другое — ниточка насчет радиоактивного вещества. Ну, Серый, видать, и ты дождался…»
— Пока не убедимся, что адрес правильный, останешься здесь, — погрозил он путане. — Какой пароль?
— Не пароль, а купюра, — простонала брюнетка.
— Так, понятно, купюра. Крупная купюра-то?
— Десять долларов…
Ермолаев открыл сумочку модели «ночи Кабирии» в поисках кошелька. Там в большом количестве лежали сотенные рубли. Замызганная десятидолларовая бумажка обнаружилась в боковом кармане.
— Вот, Серый, эта банкнота и есть пароль.
Милиционер брезгливо отдернул руку.
— Тьфу, какая грязная…
— Можешь в химчистку сдать, — Ермолаев опять протянул купюру.
— Да ну, не надо, я с женщин денег не беру.
— Может, ты вообще взяток не берешь? — поинтересовался Ермолаев.
— Давали б, брал бы — а так не приходилось.
— Свежо придание… Ладно, не валяй дурака, бери деньгу.
— Десять долларов у меня свои есть, новенькие.
— Ага, только что нарисовал… Причем тут твои — может, надо именно эту?
— Да вряд ли, — Мещеряков с сомнением покачал головой. — Какая разница?
— Ну, не знаю…
— Вот именно. Да будь ты проще, — милиционер достал портмоне, пошелестел бумажками и спрятал. — Ну вот. Ладно, давай и эту. Да не боись — все будет нормалек, даже если меня там кто-то узнает. Ну и что, что милиционер, им же нужна милицейская крыша — вот я и предлагаю свои услуги. Все, чем мы рискуем, — он перешел на шепот, — тем, что этой телке потом язык подрежут. А это не наша забота…
— Баскакова пока не беспокоить? — спросил Ермолаев, когда Мещеряков уже собрался выходить.
— Нет, — тот покачал головой. — А что, думаешь, надо?
— Как раз не надо. Терзают меня сомнения…
— По поводу?
— Да как сказать… Ладно, потом обсудим, а сейчас надо спешить.
— Какие сомнения-то? Думаешь, не одобрит?
— Вот рапорт представишь, одобрит. А пока сами разберемся. Давай, давай…
— Даю, даю.
Поднимаясь по лестнице, Мещеряков приготовил купюру. Он решил, что будет надежнее, если бандиты увидят ее сразу. По крайней мере, сразу будет ясно, по реакции — наколола бандитка или нет. В случае чего успеет сделать ноги.
— Кто? — спросили за дверью.
— Дед Пихто. Да свои, свои, открывай, — развязно ответил Мещеряков и несколько раз дернул ручку.
Щелкнул замок и дверь отворилась.
— От Баскакова? — спросил его горбоносый.
Мещерякова бросило в жар. «Причем тут Баскаков? Как они узнали?» — лихорадочно соображал он, выискивая пути к отступлению.
— Ну-ка, — кавказец взял десятидолларовую бумажку, внимательно посмотрел на нее, сунул в карман и скрылся на кухне.
— Э, пароль-то отдай, — запротестовал Мещеряков.
Краем глаза он увидел, как кто-то стал у двери за его спиной. Из кухни вышли двое. Одного из них Мещеряков сразу же узнал. Это был тот самый тип, которого он задержал около школы, и за которого получил от Баскакова нагоняй.
— Ствол есть?
— Нет, — Мещеряков развел руки, и тот, кто стоял сзади, быстро его обыскал. — Да нет оружия…
— Жалко, что нет.
— Почему жал… — хотел спросить Мещеряков, но в этот момент получил сильный удар в солнечное сплетение.
Сгруппироваться он не успел и рухнул на пол.
— Ну что мусор, купюра-то не та, — ехидно заявил кавказец.
«Ах, идиот, надо было Ермолаева слушать, — подумал с досадой Мещеряков. — Дело дрянь».
— Ошибся я, — ответил он. — Здесь другая, в кармане.
— Ошибся ты, ошибся. Кто тебя послал, мусор?
— А пошел ты сам… — презрительно ответил Мещеряков.
«Что могло произойти? — недоумевал Ермолаев. — Легенда была безупречна. Что теперь? К Баскакову? Не уверен. Пока надо разведать ситуацию, а Серый — парень не промах, так просто не пропадет…»
Ермолаев пристроился на скамейке в скверике и, раскрыв газету, стал наблюдать. Его почти скрывали деревья, так что можно было просидеть довольно долго, не привлекая внимания.
Из дома вышла бабушка с огромной сумкой. Через полчаса в подъезд вошел потрепанного типа мужик. Не то. Вскоре в поле зрения оказалась знакомая фигура. Это был Баскаков.
Чтобы полковник не заметил его, когда будет выходить из дома, Ермолаев перебрался в дальний уголок сквера.
Баскаков вышел не один, а в сопровождении человека в черной кожаной куртке. У подъезда они распрощались и разошлись в разные стороны.
Прикрываясь случайными прохожими, Ермолаев по-индейски вполуприпрыжку преследовал человека в черном, который ускорил движение и через пару кварталов юркнул в подвал пятиэтажки. «А если он заметил слежку, и сейчас с нетерпением замер под лестницей с кирпичом в руке? Тут надо осторожнее», — Ермолаев скользнул взглядом вдоль стены. Четыре подъезда, четыре подвальных двери. Если гад проберется по трубам, то его не поймать. Некогда раздумывать. Ермолаев осторожно отворил дверь и шагнул на ведущую вниз лестницу.
Еще не привыкнув к желтоватой полутьме, он почти физически ощутил столб белого света, накрывший его со спины — кто-то третий распахнул дверь с улицы. Ермолаев едва успел вжаться в темный закуток, погрузившись ногами во что-то мягкое, как мимо, почти касаясь, проследовал шуршащий плащ и скрылся в глубине подвала.
Ермолаев прислушался. Тихо, как кошка, он подобрался ближе и медленно выглянул из-за перегородки. Оба собеседника стояли к нему спиной. Словно почувствовав посторонний взгляд, один из них резко оглянулся. Ермолаев спрятался, не успев разглядеть лица. Нет, с двумя ему сейчас не справиться. Мысли путались, Ермолаев неровным шагом направился к выходу, но зацепил какую-то металлическую конструкцию, и она с оглушительным грохотом и эхом рухнула на бетонный пол. «Эк я неловок, старею, наверное, — сказал себе Ермолаев. — Однако бежать прочь и как можно скорей… черт побери, египетские приключения, серия вторая». Грохнули выстрелы, и штукатурка рассыпалась пыльным облаком.
Выбежав на улицу, Ермолаев свернул за угол. Изрядно поплутав и оторвавшись от преследователей, он перевел дыхание и пошел не торопясь.
Его нагнал милицейский «уазик» и резко затормозил в двух шагах впереди. Лязгнула дверца, и оттуда буквой «Г» вывалился гигантского роста милиционер с пистолетом в руке. Сообразив, что это по его душу, Ермолаев кинулся в подворотню. «Стой, стрелять буду!» — закричали сзади диким голосом. Какой фальцет у этого дяди Степы, удивился Ермолаев. Щелкнул выстрел. Врешь, не возьмешь, прошипел Ермолаев любимую чапаевскую фразу. Двор оказался проходным, но местная милиция наверняка в курсе всех возможных лазеек. И он нырнул в первую же парадную. Это было рискованно, но оставляло шанс — например, выбраться на крышу. На втором этаже он приостановился. Может, позвонить в какую-нибудь дверь? На ближайшей красовалась фотография собаки при медалях. Занятно. Оттуда свирепо залаяли. Мигом перескочив на третий, Ермолаев выбрал самую обшарпанную и позвонил. После томительного ожидания и какой-то возни на пороге возник мужик в тельнике с хабариком, руки перемазаны разноцветным.
— Проходи, браток — как ни в чем не бывало пригласил морячок.
Ермолаев важно кивнул и вошел.
— Две комнаты, санузел, кухня, чулан, — продолжал мужик. — Сейчас Глаха придет, сеструха. А у тебя что?
— Да типа есть варианты, — пробормотал Ермолаев.
Все кругом было завешано картинами. Видать, сестра Аглафера не любит искусство и сопутствующий ему запах скипидара, догадался Ермолаев, вот и разъезжаются. Чтобы потянуть время, он указал на самую большую картину, изображающую рыбу неведомой породы:
— Это форель?
— Сам ты форель, — возразил мужик. — Это символ Иисуса Христа.
— Это почему, — искренне удивился Ермолаев. — Он что, вегетарианец был?
Мужик слегка рассердился:
— Сам ты ветерен…ветера…рианец.
— А что?
— Ну там как бы… Рыба. А черт его знает, почему.
Ермолаев провел пальцем по очень реалистично нарисованной раковине:
— А это символ чего?
— Да так, раковина. Иностранцы хорошо покупают. Давеча сразу две взяли, и еще просят. Только ты рукой не того…
— Да, как живая. А ты что, академию закончил?
Художник презрительно скривился:
— А на хрена? Академия что дает — всех под одну гребенку. Губит идиви… индивидуальность. Выпить хочешь?
— Нет, спасибо. Вот от чаю бы не отказался.
— Извини, браток, чая нема. Во — гриб есть. В наличии.
— С удовольствием.
Мужик нацедил из трехлитровой банки стакан древнего напитка. В замочной скважине заскрежетал ключ, и вошла «сеструха Глаха» — женщина лет тридцати. Заметные морщины вокруг рта придавали ей недовольное выражение.
— А вот тут насчет обмена товарищ, — засуетился хозяин. — Вот, смотрим.
Женщина, не поздоровавшись, скрылась в дальних апартаментах.
Художник почесал затылок:
— Она у меня того, со странностями, артистка, одним словом.
— А что так?
— Да вот, разъезжаемся. Говорит, лучше буду бездомных животных держать, а я их не люблю.
— Ну, это нормально, — успокоил его Ермолаев. — Все артистки после заката своей карьеры начинают проявлять необыкновенную заботу о зверушках. Бриджит Бардо, например, или Ванесса Редгрейв.
— А-а-а… Ну, так как насчет этого? — спросил мужик, проведя разрисованной рукой вокруг.
— Да так, подумать надо.
— А, ну давай, думай.
Ермолаев подошел к окну и глянул на улицу. Двор был пуст. Наверное, можно идти.
Внизу ожидал неприятный сюрприз — спускаясь по лестнице, он увидел кружок милицейской фуражки. Мигом вернувшись на третий этаж, Ермолаев позвонил в ту же дверь. Из квартиры доносилась брань, а открывать не спешили. По ступеням застучали тяжелые милицейские ботинки. Ермолаев рванул наверх. Люк, выходящий на крышу, украшал огромный и заржавленный амбарный замок. Там, на третьем, забубнили голоса — очевидно, дверь наконец открыли, и мужик в тельняшке сейчас беседует с милицией. Черт возьми, ну и забавное положеньице. «Куды крестьянину податься?» И тут произошло чудо. Одна из дверей бесшумно распахнулась, и явился ангел в образе длинноногой, голубоглазой и рыжеволосой девушки. О Бог, ты — есть, воскликнул про себя Ермолаев. Вслух же он произнес приглушенным голосом:
— Здравствуйте. Можно от вас позвонить?
— Здравствуйте. А почему шепотом?
Похоже, она совсем не испугалась, увидев на лестничной клетке незнакомца.
— Да там, внизу, один товарищ, с которым неохота встречаться, — ответил Ермолаев, верный своему принципу говорить правду, если не знаешь, что сказать. — Собственно, он мне даже не товарищ, а так, коллега.
— Ну, проходите. Каин, сидеть.
— Ой, спасибочки, выручили, — искренне обрадовался Ермолаев, на ходу пытаясь понять смысл последней фразы.
Долго соображать не пришлось — за порогом он чуть не сел верхом задом наперед на крупную черную собаку с пристальным взором. Так вот почему девушка такая смелая. Не было бы собаки, так и не пустила бы.
— Воспитанная у вас собака, не лает, — заметил Ермолаев.
— Какое там… Совершенно невоспитанный пес — в кровать прыгает, вчера пирожное стащил.
Столь интимные подробности собачьей жизни сделали атмосферу непринужденной, и Ермолаев предложил:
— А давайте познакомимся. Я — Ермолаев.
Каин слегка зарычал.
— Тихо, Каин. Дина, — ответила девушка, приветливо улыбнувшись и протянув руку.
Кожа на ладони была нежная и прохладная.
— Дина, я вас прошу мне помочь, — произнес низким голосом Ермолаев, — я сотрудник уголовного розыска…
Улыбка моментально сбежала с лица девушки. Ее глаза расправились и стали неинтересными. «Ну зачем, зачем я сказал глупость, — ругнул себя Ермолаев, — и вовсе я не сотрудник уголовного розыска, и удостоверения нет, даже липы». Чтоб выиграть время, он решил наперво позвонить в «контору», а уж там видно будет.
— Комбинат, — ответили на том конце провода строгим женским голосом.
— Хм… Барышня, соедините, пожалуйста, с Титовым.
— Титов на объекте.
Ермолаев тихо выругался.
— Когда будет?
— Сегодня не будет.
— Вот что, передайте-ка ему, пожалуйста: звонил сотрудник Ермолаев, у него важные сведения по Семринску.
— Поняла вас, — тем же металлическим голосом ответила секретарша.
Дина не хотела признаться себе, что этот Ермолаев ей все же чем-то понравился.
— А у меня вчера был День Рождения, — сказала она. — Хотите шампанского?
Ермолаев хотел отказаться, но от простых слов на душе стало уютно, и он ответил:
— С удовольствием.
Разговор неспешный и ни о чем… Ермолаев почти успел забыть о своем приключении, и только в глубине сознания что-то говорило ему, что здесь он в безопасности, и можно не торопиться покидать приют беспечной рыжеволосой феи.
— …А тогда почему мужчины предпочитают глупеньких дурочек? — продолжала она.
— Неправда. При первой встрече красивая внешность — это как, гм… как золотой ключик, а дальше… Через три дня глупая надоест.
— Обязательно надоест?
— Бывает «всепоглощающая страсть» — вот она длится дольше. Ну, скажем, полгода.
«Вот уж экспертом-психологом не приходилось быть доселе, — подумал он. — Что ж, пока неплохо выходит».
— А если женщина умная, но некрасивая?
— Классики говорят, что это хорошо, — отметил Ермолаев. — Но мне кажется, что некрасивые женщины редко бывают достаточно умными.
— Это почему? Разве ум как-то связан с красотой?
— Во-первых, да. У ума нет лучшей спутницы, чем красота: и то, и другое сопричастно высшему совершенству. Во-вторых, некрасивые преступно растрачивают свой ум на борьбу с несправедливостью природы.
— Тогда что же делать некрасивым?
— Быть добрыми. И добродетельными.
— А красивые могут быть глупыми, но добродетельными?
— Наверное, не могут: добродетель у глупых обычно принимает форму этакого лицемерия — глупые ведь все опошлят.
— Так как же некрасивая и не очень умная женщина может быть истинно добродетельной?
— Если найдется человек, который искренне сочтет ее красивой, и она в это поверит. И она действительно станет красивой — ее такой сделает любовь. Если эта любовь бескорыстная.
Девушка задумалась и пригубила шампанского.
— А я… — нерешительно заговорила она спустя некоторое время. — Я красивая, как вы думаете?
Ермолаев ответил не сразу. Нос у нее длинноват, кажется, да и подбородок какой-то, веснушки… Но вот глаза… Ее лучезарный взгляд, пышные золотые волосы, стройная фигура… Сказать ли правду? И он сказал правду:
— По-моему, вы удивительно красивы.
Дина почувствовала бы фальшь. Но ей ответили искренне…
Ермолаев провел ладонью по ее волосам, она закрыла глаза, он приблизился и жадно вдохнул аромат ее кожи…
Из прихожей раздался звонок. Каин поднял голову. Дина тихонько подошла к двери и посмотрела в глазок.
— Все в порядке, это соседка снизу.
Ермолаев, взглянув на вошедшую, слегка растерялся — это была «сеструха Глаха». Та сразу узнала его:
— А вас, товарищ дорогой, мусора уже обыскались, утомились и смылись. Так что шли бы вы подальше. А ты, милая, я вижу, совсем рехнулась.
— Послушайте, — вмешалась Дина. — Все не так, как вы думаете.
— Ой, Диночка, — пропела соседка, — добрая душа. Наивная ты дурочка.
Та покраснела. Ладно, подумал Ермолаев, мне пора.
— Ну, я двинулся, — начал он прощаться. — Аглафера, рад был познакомиться, Дина, если позволите, я к вам позвоню (он так и сказал — «к вам», имея ввиду дверной звонок, поскольку не успел спросить номер телефона).
Он отвесил поклоны и вышел. Дина нагнала его уже в подворотне, когда он осторожно выглядывал на проспект.
— Вот, — протянула она бумажку. — Это адрес моего брата. Он тебе поможет.
Ермолаев взял листок, молча поцеловал Дине руку и удалился. Девушка зарделась и упорхнула как стрекоза. «Втрескалась по уши! — подумал Ермолаев. — А почему бы и нет, ведь я парень хоть куда…»
Бросив шипящую таблетку в стакан с водой, Титов долго соображал, чего это вдруг звонил Ермолаев.
Ох, погуляли… Не каждый день делегация из Канады. Тоже крепкие мужики. «Мимо бегут канадцы, режут коньками лед, а на воротах Зингер песенку поет…» — прохрипел Титов вполголоса, но в голове зашумело, и он прилег на диван. «Однако, хоть сотрудник он и молодой, но зря суетиться не станет. Три-четыре, па-а-адъем…» — Титов встал и подошел к телефону. Палец никак не хотел попадать на нужные кнопки. «Ладно, терпит», — от положил трубку и неровной походкой вернулся к мягкому кожаному дивану.
— Добрый вечер, я от Дины.
— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! — взял под несуществующий козырек молодой человек, похожий на Гарольда Ллойда.
— Но я не лейтенант… даже, — изобразил смущение Ермолаев.
— Это ничего, — успокоил хозяин и отрекомендовался, щелкнув каблуками и уставившись в пол. — Шапиро. Брат Дины. Родной. Почти.
Загадками говорит, подумал Ермолаев и, приложив ладонь к пустой голове, ответил:
— Ермолаев. Животновод.
Шапиро удивленно поднял глаза, но ответил невпопад банальность:
— Да-да, Динка много о вас рассказывала.
Единственная комната была завалена книгами — они громоздились даже на подоконнике и в пересохшем аквариуме. Мебели мало, на полу — древняя радиола.
— Я тоже книжки люблю, — заявил Ермолаев.
— Вот за это и выпьем, гражданин начальник.
— Лады, вот только позвонить надо.
— Телефона нет.
А ведь врет, что сестра обо мне успела рассказать, подумал Ермолаев, только вот почему он меня назвал лейтенантом?
Когда по полу покатилась первая пустая бутылка и была откупорена вторая «Столичная», чистая как слеза, Ермолаеву стало совсем хорошо, и он спросил:
— Как ты думаешь, Дина за меня пойдет?
— Пойдет. А может, и не пойдет. Пойми этих баб.
— Но ведь она твоя сестра…
— Э-э-э… Да.
— Слушай, друг, а как тебя зовут?
— А Шапиро…ик.
— Как-как?
— Шапиро.
— Да нет, не фамилия, а, типа, имя.
— А…имя.
— Ну да, типа, имя.
— Ну… Шапиро и Шапиро.
— Нэ поэл, — Ермолаев разлил по граненым, — Шапиро энд Шапиро? Что-то знакомое.
— Давай выпьем.
— Давай.
Вот и во второй осталось на донышке.
Шапиро подошел к проигрывателю.
— «Поющие сердца» хочшь? Атикварый…ный дисок, — непослушным языком вопросил он. — Люблю все антикр…, ну это, старое. Раньше все было лучше.
— Ес-тес-сно, — с аналогичной дикцией ответствовал Ермолаев, вовсе не думая передразнивать, а просто так получалось.
«Стучись в любую дверь, когда беда подступит…» — складно запела радиола. На глаза навернулись слезы. Шапиро принял торжествующий вид, словно он и был автором песни, закатил глаза и начал подпевать. «Стучись в любую дверь, тебе откроют двери», — разложили они на два голоса.
— Шапиро, дружище, извини, не знаю, как твое имя-отчество, — заплетающимся голосом проговорил Ермолаев, — Э…забыл.
— А, ну и хорошо, — ответил Шапиро.
— Ну, а все-таки, — поинтересовался Ермолаев, — Нет, а все-таки… А как Дина рассказывала об-обо мне, у тебя т-телефона нет?
— А голубиная почта?
— А-а-а.
— Бэ-э-э.
Шапиро поднялся, в меру пошатываясь, и через минуту притащил старинного вида книгу в потертом кожаном переплете.
— Видал?
Ермолаев сфокусировал взгляд и с удивлением обнаружил над фолиантом сияние. Галлюцинация? Да нет, просто пыль в лучах света. Эффект дифракции и интерференции, как учили еще в школе.
— Видал? — повторил безымянный Шапиро и уронил книгу на пол.
Ермолаев встал, но пол предательски зашатался, как при лиссабонском землетрясении, и он опять сел.
— Во, — сказал Шапиро, указывая логтем на книгу, — здесь все написано.
— Напечатано? — задал глупый вопрос Ермолаев.
— Чернилами…ик, — ответил уже совершенно окосевший брат красавицы, погрозил пальцем в пространство, затем вяло провел рукой в воздухе и упал на раскладушку.
Ермолаев почувствовал, что он очень устал. Утро вечера мудренее, подумал он вслух и заснул на полу, подложив несколько книг под голову, вместо подушки.
Ему приснилась Дина в свадебной фате. Дико звучала лезгинка.
Марк еще раз нажал кнопку дверного звонка. Ничего. Он уже хотел развернуться, когда щелкнул замок и его как куклу зашвырнули вовнутрь.
— Да это свой, француз, убери ствол, — услышал он голос Ахмеда.
— А, извини, дорогой…
Передав посылку, Марк маялся уже полчаса, не решаясь уйти. В воздухе стояло напряженное молчание. Мрачные лица кавказцев, захваченный милицейский агент — все это заставляло его нервничать. «А милиционер, кажется, уже умер», — подумал он. Словно прочитав его мысли, тот пошевелился.
— А сычас я пакажю, как ми расправлаимса са шпионамы, — наконец произнес Иса.
Он достал большой кинжал изогнутой формы, схватил связанного за волосы и начал медленно перерезать ему горло. Кровь хлынула широким ручьем. Тураншо ощутил, что сердце его готово лопнуть как мыльный пузырь…
А Иса все резал и резал, пока мертвая голова не завалилась назад, держась, как показалось Тураншо, на одном тонком лоскуте.
— Ну што, поныравылос? — Иса смеялся, показывая ряд золотых зубов. — Да нэ боиса, ты — наш.
«Что значит «ваш»?…» — подумал Тураншо.
— Да, — зачем-то сказал он вслух.
— Ну, а кто убирать будет? — спросил Ахмед.
— Какой убирать, ноги надо делать, — ответил Саид. — Квартира засвечена, непонятно, что ли… Ахмед, ты — к мусору на фатеру, разберись, что и как, и живо.
«Прочь отсюда, прочь, — повторял про себя Тураншо. — Уже через неделю буду дома, все расскажу — пусть только попробуют не выплатить вознаграждения за моральный ущерб».
Дверь квартиры Сергея Мещерякова была взломана. Брюнетка лежала на полу с простреленной головой. Увидев это, Ермолаев понял, что и самого Мещерякова уже нет в живых.
«Полный провал, — думал он, идя по улице. — Путану почему-то не жалко. Что же до Серого, так он всегда был рисковый парень… А ведь это свинство — то, что я сейчас себе говорю. А, может, и не свинство. Кто виноват? Коррумпированный Баскаков и местная мафия. Если Титов не объявится и не пришлет спецназ, меня тоже шлепнут и — концы в воду…»
Он сам не заметил, как подошел к тому дому, где накануне нашел спасение от преследовавших его милиционеров.
Он позвонил, и дверь тотчас отворилась. Дина по-кошачьи уцепила его за рукав и увлекла в квартиру.
— А где Ксерокс… то бишь Каин, — Ермолаев недоуменно посмотрел по сторонам.
— Так он не мой, мне его во временное пользование давали.
— Ну и как, попользовалась? — Ермолаев чувствовал себя здесь легко и непринужденно, и не испугался грубо пошутить.
— Фи-и-и, какой пошляк вы, товарищ.
— Пардон, натура такая. Так значит, нам никто не помешает?
— А как бы он помешал?
— Ну… — замялся Ермолаев. — Приревновал бы или что…
— И что?
— Ну, укусил бы за… То есть зарычал бы и вообще.
— Ой, как страшно. Собачка зарычала и наш герой бросился наутек, — низким голосом обрисовала Дина сцену, взъероша Ермолаеву волосы.
Он расценил это как сигнал и медленно обвил ее рукой за талию.
— Сейчас… — девушка мягко отстранилась и вышла из комнаты.
Она появилась через несколько минут, которые Ермолаев провел как под гипнозом. Он не ожидал, что все произойдет так быстро и просто.
Она по деловому разделась и повалила его в кровать.
Баскаков оказался мерзавцем, Титов не давал о себе знать, шефу Ермолаев позвонить не решился. В очередной раз топорно сработав, он рисковал получить «полное служебное несоответствие».
«Такое ощущение, как будто погружаешься в трясину, — думал он. — Кто поможет? Вика отпадает, а что насчет Дины Шапиро?..»