— А, Ермолаев, — шеф устало взглянул на молодого сотрудника. — Вечером летишь…
— В Париж?
— В Париж… Хм, «летишь-Париж», — задумчиво повторил шеф. — Да нет, пока в Каир. Надо подсобить Романову, совсем запарился, бедняга. И, если получится, без египетских приключений. Кстати, — он взял со стола несколько картонных папок, — отнеси в отдел, пусть положат в «приостановленные». Леденец хочешь? Мятный.
— Спасибо, я не курю…
Что на этот раз? У статуи фараона обменяться с резидентом контейнерами, или выстрелить смуглокожему эмиссару в широкую задницу из спецавторучки, или опять с утра до вечера перекладывать бумажки? Ермолаев вышел в коридор, выкрашенный по плечо вечнозеленым, и в голове его пробежали кадры из глупой «Полицейской академии», где все было весело и беззаботно. А здесь, в этой конторе — сплошная рутина, и шеф со странностями, и тяжеленная пишущая машинка вместо компьютера. И постоянное ощущение собственной непригодности. Тяжелая штука — жизнь.
«Романов — трудолюбивый и исполнительный, старше меня на пяток лет. Ну и что же? А я — поэт своего дела. Каждый служит отечеству как может, и неизвестно, что важнее», — убедительно констатировал он и попытался перехватить груз, уловив коварное движение в пачке.
Одно из «приостановленных» дел выскользнуло и, зашелестев бумагами, рассеялось по большому радиусу. «Стоп!» — запоздало приказал он папке, но картонная дура не послушалась.
«Трудно было скрепить, что ли? — заворчал Ермолаев, собирая листки. — Видело бы цивилизованное человечество, объятое страхом и трепетом перед нами, какой тут содом и гарем…»
«Семринск…» — промелькнуло на одной из страниц знакомое название. «Это какой Семринск? — удивился Ермолаев. — Уж не моя ли далекая родина, черт побери?» Устроившись на корточках, он стал торопливо читать.
Действительно, в деле говорилось о том самом богом забытом уральском городке: с закрытого предприятия исчез контейнер с металлическим порошком «уран-235», расследование зашло в тупик, дата хищения не установлена, при пожаре в своем доме погиб ведущий сотрудник лаборатории по фамилии Назаретов. Количество похищенного вещества незначительное и, по заключению экспертов, недостаточное для применения в террористических целях. Вот и все.
Опасаясь, что его застанут за чтением секретных материалов, Ермолаев собрал бумаги и направился к лестнице. «Ну, а почему это оказалось у нас? — подумал он. — Вроде банальная уголовщина…» Он остановился, чтобы еще раз посмотреть дело, но сзади скрипнула дверная ручка. «Шеф идет», — испугался он и ускорил шаги. Семринск — в прошлом, а теперь — в Африку.
Каирский аэропорт встретил влажной духотой и большим количеством полицейских в нечистых мешковатых штанах. Усатый пограничник пристально изучил документы и небрежно бросил их на стойку. Пробившись сквозь толпу надоедливых таксистов, Ермолаев подошел к двери. Он сразу заметил молодую египтянку с табличкой.
— Мас аль хаир, — поздоровался Ермолаев. — Я — Ермолаев.
— Здравствуйте, — ответила она по-русски, но с небольшим акцентом. — Я от Русского Культурного Центра. Меня зовут Ясмина Жауи.
На улице стояла относительная прохлада. В небе сиял горизонтальный месяц. Девушка сама села за руль и непринужденно начала разговор. Это приятно удивило, при том что выглядела египтянка архаично: длинная и узкая серая юбка, черный жакет из толстой ткани, на голове — темно-синий платок. Все же облегающая одежда не скрывала достоинства ее фигуры, весьма приятные для глаза.
Ермолаев прогнал посторонние мысли и начал спрашивать про мелькающие за окном дворцы и мечети. Пару раз инстинктивно уперся ногами в пол, когда «Фиат» совершил фантастические маневры в хаосе автомобильного потока. «Похоже на компьютерный симулятор гонок», — отметил он про себя.
По пути Ясмина рассказала, что она — крымская татарка, сама родилась еще в СССР, а сейчас учится в Исламском Университете, одновременно работает в обществе египетско-российской дружбы.
Весь день Ермолаев провел в отеле с бумагами, периодически поглядывая на часы. Когда пыльную атмосферу города разрезали истошные завывания муэдзина, он посмотрел на себя в зеркало, похлопал по карманам и вышел.
Вечерний Каир обдал жаром и сыростью. Поток машин на дороге, проходящей прямо у подъезда, не ослабевал. Черно-белая «копейка» остановилась прямо перед носом, когда Ермолаев уже сделал шаг, чтобы перейти улицу.
— Не надо такси, давай, крути свою баранку.
Но машина не тронулась. С заднего сиденья раздался женский смех.
— Ясмина? Вы уже здесь?
Ермолаев сел рядом и попытался захлопнуть дверцу. Это удалось только с третьего раза. «Что у нас машины-то такие несуразные…»
— Вот, — сказал он вслух. — Знакомая конструкция. Кастрюлька с шурупами.
— Гуд «Лада», вери гуд, — откликнулся шофер.
«Телепат он, что ли? — подумал Ермолаев. — Хорошо, что я сдержался, и не сказал минуту назад — проезжай, мол, басурманин…»
— Как поживаете? — с губ Ясмины не сходила улыбка.
— Почему бы не жить как-нибудь? А куда мы поедем?
— Так ведь сегодня в Русском Культурном Центре концерт учащихся.
— Ах, да! — встрепенулся Ермолаев и чуть не хлопнул себя ладонью по лбу.
«Идиот, — сказал он себе. — Такие вещи надо знать, а то моментально засыплюсь…»
Зрительный зал был заполнен многочисленными родителями, дядями и тетями учащихся. Они закусывали, пили лимонад и громко галдели, как на птичьем базаре. Вышел директор центра и начал речь. Микрофон отчаянно сопротивлялся, то пунктирно отключаясь, то свистя как нож по стеклу, и не давал разобрать слов. Когда директор ушел под жиденькие аплодисменты, зашипели громкоговорители и под глухую, с трудом узнаваемую музыку Петра Ильича Чайковского, на сцену с топотом выбежали разного роста ученицы в пачках. Несколько минут они нестройно изображали балетные фигуры, с усилием стараясь попасть в такт. Гвалт в зале не ослабевал. Зрители громко обсуждали последние новости и житейские проблемы, и лишь десяток из них — очевидно, родственники выступающих, стоя махали руками и громко кричали приветствия в сторону сцены, периодически ослепляя балерин вспышками фотоаппаратов.
Ермолаеву вспомнились концерты школьной самодеятельности. «Да, сто лет я не был в театре — подумал он. — И еще сто лет не пойду. Только если прикажут…»
— Когда это кончится? — повернулся он к Ясмине.
— Еще час. А вам что, не нравится?
— Нравится, но уж очень шумно.
Она засмеялась.
— Ну, пойдемте, если хотите.
— Хочу, — обрадовался Ермолаев. — Пойдемте.
Сгустились сумерки, и стало свежо. Они зашли в кафе.
Возникший из жаркого аромата пряностей трактирщик в давно не стиранном халате, беззастенчиво косясь на Ясмину, чуть не пристроил тарелки мимо стола. А посмотреть есть на что, подумал Ермолаев — девушка и круглолица, и черноброва, и стандартные красотки европейских журналов поблекли бы рядом с этой настоящей восточной красотой.
Она довольно откровенно, словно оценивая, рассматривала Ермолаева, что совершенно не соответствовало расхожим представлениям о скромном поведении женщины в исламской стране. «Сразу видно, — подумал Ермолаев, — что она нездешняя, а наша, советская, хотя… — он всмотрелся в ее лицо. — Совсем ничего татарского, да и акцент, кстати, чисто арабский. Почему так?..»
У подъезда она резко остановилась, и Ермолаев коснулся ее всем телом, чуть не задохнувшись от экзотического аромата духов, который показался ему знакомым. И тут же отпрянул, ощутив очертания ее фигуры, и с трудом сдержался, чтобы не обхватить девушку за тонкую талию. «Шайтан меня побери, до чего сексуальная эта татарка. Эх, почему я не хан…» — и Ермолаев чуть не покраснел от крамольных мыслей.
И Ясмина, как ему показалось, почувствовала это. Она вдруг посерьезнела и отвела глаза.
«Наверняка я ей тоже понравился, — предположил Ермолаев. — Как же к ней подступиться? Надо на досуге перечитать Шариат…»
— Приколись — у меня в клавиатуре муравьи поселились, кусаются, собаки. Я их и пылесосом, и дымом — хоть бы что!.. — Романов был бодр, весел и обмахивался тетрадью. — Уф, какая жара! А мне еще жуликов ловить… Ну, как вообще дела?
— Да так как-то, брат Романов… — Ермолаев сохранял невозмутимость. — Год был неурожайный, скотина плохо перезимовала.
— Да, времена выдались неспокойные, — коллега согласно закивал, но тут же сменил тон. — Такая петрушка получается, товарищ. Пока ты по бабам шляешься…
— По каким бабам? — возмущенно перебил его Ермолаев. — У меня инструкция.
— Ага, мне б такую. Так вот…
— Поживи с мое, тоже получишь.
— Да ладно, шучу, не бери в голову. Дай сказать, наконец. Дело серьезное. Есть одна личность подозрительная, некий Саид из Петербурга. В последнее время что-то зачастил в Фаюм. Родственников там у него нет, мы узнавали. Есть предположение — он связан с международной сетью. Твоя задача — проследить и узнать адресок, куда он наведывается. И вообще интересна любая информация.
— Местного послать нельзя?
— Как раз местного нельзя. Они там все друг друга знают, может вызвать подозрение. А ты — обыкновенный турист, или ученый-египтолог, сам решай. Изучаешь местную культуру или древности, заблудился и так далее. Слона-то, как водится, не приметят. И арабским владеешь.
— Да, пожалуй, — согласился Ермолаев. — Да нет, я с удовольствием, а то надоело по бабам шляться…
— Вот пропуск. До Фаюма тебя довезет наш человек, а дальше — сам. Пасти начнете прямо здесь, у развилки, в тенечке под пальмами постоите. В машине кондиционера нет, но ждать придется недолго. Надеюсь. Это самое… Что еще…так, смотри сюда. Здесь отмечено. Там дорога одна, вы его не потеряете. Вот его физия, «у фас, у профыль» и три четверти. По телефону предупредим, какая марка машины и во что одет…
Миновав последний блок-пост, автомобиль свернул на каменистую дорожку и через полчаса остановился у оросительного канала со склонами, обильно покрытыми мусором. На берегу женщины стирали белье. Превозмогая тошноту от невыносимого запаха, Ермолаев вышел из машины и направился к просеке между пальмами, за которой была видна каменистая пустыня. К нему подбежали невероятно грязные дети и стали хватать за локти, с жадностью заглядывая в лицо. Он вытряс из кошелька всю мелочь и бросил на дорогу, быстрым шагом двинувшись по направлению к развалинам. Дети бросились поднимать монеты, галдя как вороны.
Ермолаев приблизился к древнему обломку, не упуская из вида человека в черном.
— Вэр а ю фром? — раздалось за спиной.
Это говорил высокого роста араб в национальной одежде, которого Ермолаев поначалу принял за сторожа. Он знал, что эти декоративные фигуры с ненормированным рабочим днем умело изображают специалистов по древностям, в действительности же с трудом могут отличить пирамиду от холма.
— Я из… э-э-э… Польши, — ответил Ермолаев по-английски.
Араб расплылся в улыбке, продемонстрировав огромные плоские зубы:
— О, Польша! Я так люблю Польшу, поляки — мои друзья!.. — И произнеся еще два слова на тарабарщине, поманил пальцем, приглашая к путешествию за немалый, надо полагать, бакшиш.
«Надо было назваться американцем, — досадливо поморщился Ермолаев. — Тогда бы он, скорее всего, отстал. Хотя нет, умножил бы вознаграждение втрое. Ладно, пройдусь — так больше сойду за туриста».
— Пирамида! — заявил гид через сотню безмолвных шагов, указывая на груду камней.
— Мастаба! — произнес он через минуту.
Ермолаев вежливо посмотрел в яму, изображая интерес.
— А там — гробница. Но только она закрыта на замок. Если дать бакшиш моему другу, который ее охраняет, то мы можем туда попасть. У него есть ключ. Вам очень повезло, — произнес араб речь на смеси английского и швабского, и как из под земли выросли еще три ряженых, пониже ростом. Получив деньги, они исчезли, и гид подвел Ермолаева к полуразрушенному строению с прямоугольным входом. Двери, на который можно бы было навесить замок, не оказалось и в помине. Внутри, в полумраке, удалось различить остатки иероглифов — как показалось Ермолаеву, подкрашенных совсем недавно. Когда он вышел, гид с широкой улыбкой тер пальцы, интернациональным жестом изображая пересчет невидимых купюр. Получив их уже материальными, он быстрыми шагами удалился, оставив Ермолаева наедине с историей.
«Любят денежки, души в них не чают, — думал Ермолаев. — А помнится, когда я впервые оказался на Востоке, ожидал увидеть здесь людей таких же, как мы. Откуда эти легенды про сходство менталитетов? Нет, мы с ними не похожи. Наоборот — что Восток, что Запад — все едино. Если я раскрываю душу перед американцем, то он слушает, кивает, а сам кумекает: «Сколько я могу на нем сделать денег?», а распинаюсь перед арабом, так тот думает: «Как мне ему угодить, чтобы получить бакшиш?» И там, и там торгашеская психология. Вот и получается, что Россия — между двух огней. Если кто-то заблудился в русском городе, прохожий подскажет дорогу и будет по-человечески рад, что помог. Если тебе подсказали дорогу в арабском городе, то плати. Любая услуга стоит денег. И на Западе за все надо платить, и часто за простое человеческое участие. Не обязательно деньгами, но мало кому в голову придет делать добрые дела в тайне, разве религиозно экзальтированным, да и то у них своя выгода — Царствие Небесное. Где найти человека, сейчас, на Земле? В какой фантастической стране?»
Ермолаев оглядел окрестности.
«Однако, куда делся тот черный таракан?» — подумал он и пошел в сторону слоеного холма. Забравшись по нерукотворным известковым ступенькам, он, почти достигнув вершины, посмотрел по сторонам и увидел крохотную черную точку.
Незнакомец приближался к ложбине, где виднелась редкая растительность. Ермолаев дождался, пока тот скроется среди пальм, и, еще раз осмотревшись, быстро сбежал вниз.
Он торопливо миновал открытый участок пустыни и просунул голову между двумя каменными плитами. Внизу среди колючего кустарника открылся прямоугольный вход — очевидно в древнюю гробницу, рядом с которым дремал, упершись подбородком в ствол автомата, человек в арабской одежде.
Ермолаев тихо подошел к входу, не спуская глаз с «Калашникова». Когда он неосторожно шаркнул камешками, охранник пробурчал что-то неразборчивое и вовсе улегся на землю, подложив приклад под голову.
«Обкурился», — предположил Ермолаев и нырнул в отверстие.
Путь шел вниз под углом. Цепляясь за шероховатости камня, Ермолаев миновал приличное расстояние, пока не оказался почти в полной темноте. Здесь было намного прохладнее. Он продвинулся еще и нащупал сбоку ответвление. Еще одно отверстие обнаружилось сверху. Согнувшись в три погибели, он пробрался вглубь бокового хода и вскоре заметил впереди слабое свечение. Коридор закончился, Ермолаев посветил вниз и разглядел широкую каменную площадку. Он спрыгнул с глухим звуком, оказался в каменном зале, и прислушался. Раздались чьи-то шаги. Едва успев заметить огромный саркофаг у стены, он погасил фонарик, перемахнул через стенку и скрылся в большой каменной выемке. «Сейчас Лара Крофт появится», — подумал он, чуть-чуть выглянув наружу. Тотчас в помещение вошла женщина в арабской одежде с большим фонарем.
Ермолаев вжался в стенку саркофага. «Роста она небольшого, — прикинул он, — если заглянет сюда, то увидит только дальнюю часть, а меня не заметит».
— Ну, что там? — раздался вдалеке мужской голос. — Или это мумия была? — и эхом раскатилось истеричное ржание.
— Никого нет, — ответила женщина, голос ее показался Ермолаеву знакомым. — Может, что-то случилось?
— Конечно — его мумия схватила, — мужчина продолжал гоготать.
«Вот сейчас вылезу с завываниями, будет вам мумия, — подумал Ермолаев — Однако, по-английски говорят, значит, мужик — не египтянин, а, видимо, Саид и есть. Кого-то еще ждут, и хорошо что не меня».
Шаги удалились, наступила тишина.
«Кажется, ушли…» — Ермолаев вылез и нагнулся к проходу, но в глаза ему ударил луч мощного фонаря. Он отпрянул и прижался к стене. Заметили или нет? Если заметили, можно изобразить придурковатого иностранца. Но это крайний случай. А сейчас — сыграть в прятки.
Неизвестные разговаривали недолго и слишком тихо, чтобы можно было что-то разобрать. Вскоре они ушли.
Выждав около получаса, он вылез из убежища и обследовал сопредельное помещение. Оно оказалось наполовину заставлено ящиками. У самого входа — пара канистр. В ящиках — оружие и боеприпасы, догадался Ермолаев. А в канистрах? «Опиум, может быть», — Ермолаев открутил крышку. Нет, похоже, обыкновенный керосин.
«Вот что, голубчики, так мы это дело не оставим», — Ермолаев наклонил канистру и обильно полил ящики горючей жидкостью. В воздухе разлился едкий аромат. Он отошел к дверному проему и достал спички.
Когда раздался хлопок и дохнуло жаром, Ермолаев ускоренным темпом пробирался к выходу. И — о, ужас — наверху он наткнулся на невесть откуда взявшуюся решетку. Убедившись в ее прочности, он ринулся назад, навстречу горячей волне. Надо успеть к тому, другому ходу, ведущему наверх, который он видел раньше.
«Раки любят, когда их варят живыми…» — вспомнилась Ермолаеву забавная фраза из старинной поваренной книги. Задыхаясь, он нащупал отверстие и ухватился руками за край. «Мумия, мумия, жареный мужик…» — замелькала в голове бессмысленная дразнилка. Ноги предательски заскользили по каменной стене, не находя опоры, и все же инстинкт самосохранения заставил быстро подтянуться и забраться наверх. Лаз оказался таким узким, что пришлось двигаться по-пластунски.
Спереди потянуло холодком, но ползти становилось все труднее — проход явно сужался. «Ну, не тощее же я древних египтян, — думал он, упорно продвигаясь вперед. — И обратной дороги все равно нет — я же не кальмар какой-нибудь, чтобы продвигаться ногами вперед. И вовсе не хочется в юные годы присоединяться к компании Тутанхомона…» Когда плечи заклинило между каменных стенок, он слегка запаниковал и, уже повинуясь не разуму, а генетической памяти древних прародителей-земноводных, из последних усилий проскользнул вперед и очутился в помещении, поначалу произведшем впечатление огромного зала, но где, как оказалось, можно было встать, лишь подперев спиной потолочный свод. Он сел на холодный каменный пол и расслабил онемевшие мышцы. Чуток отдохнуть и — вперед.
И тут он с радостью обнаружил, что из щелей каменной кладки сочится свет. Ермолаев подошел, выставил ладони, отчаянно надавил и с грохотом вывалился наружу, на миг ослепнув от яркого африканского солнца. Свобода! Ты действительно сладкое слово…
В этот момент земля задрожала, и из-под земли послышались гулкие удары. Сориентировавшись на местности, Ермолаев торопливо двинулся по направлении к поселку.
Как назло, ни одного такси… Он увидел, как три человека подозрительного вида, вышедшие из-за угла, по-деловому направились к нему. Что-то подсказывало Ермолаеву, что идут они не с добром.
Судьба послал Ермолаеву почти новенькую Яву, затормозившую около расписанного вручную киоска Кока-Кола. Мотоциклист, с солидным животом и одетый, несмотря на жару, в пуховик с логотипом американского университета, не успел заглушить двигатель, как Ермолаев быстро подошел, сделал ему подсечку, и тот с причитаниями скатился в канаву. Оседлав железного коня, Ермолаев со стрекотом и ветерком помчался по дороге, и только перед поворотом оглянулся. За ним бежала шумная толпа, которая была теперь уже достаточно далеко.
— Повезло тебе, Ермолаев. Вечером летишь — отгадай, куда.
— В Париж, — брякнул наугад Ермолаев.
Шеф удивленно поднял брови:
— Откуда знаешь?
— От… то есть, работа такая… — ответил Ермолаев и почему-то явственно представил себе облезлого египетского верблюда.