- Так, это Инна Костина. А это кто такой? Господи, да это же...
- Это Лычкин Михаил, мой помощник по фирме.
- Да, действительно, Миша. Ну..., - развел руками Сидельников. - Раз она сама прислала это вам, то, пожалуй, это действительно не имеет отношения к делу, а только к ней самой. Но зачем она это прислала, не могу взять в толк.
- Чтобы сделать мне больно.
- Но почему?
- Отомстить решила. Недавно я принес ей боль, теперь она мне. Заслуженно, Петр Петрович. Я на неё не в обиде. И не будем больше об этом. Давайте к делу...
- Да, Матросская тишина не лучшее место, чтобы делать человеку ещё больнее... Впрочем, это и впрямь не мои проблемы. Что же до дела, то тут тоже неладно. Этого Сытина нашли на пустыре с пробитой головой. Мертвого... Пил он, говорят, много... Так что этого свидетеля в вашу пользу тоже больше не существует...
- Я так и думал, - словно робот произнес Алексей. - Так и должно было быть...
- Но почему вы так думали? - засуетился Сидельников. - Вообще, вы что-то недоговариваете. Кстати, каким образом удалось уладить то дело с наездом на вас в феврале? Насколько я понимаю, бандиты были настроены весьма агрессивно. И то, что вы дали им отпор, и то, что приехали ваши друзья, не должно было отпугнуть столь серьезных людей... Ведь кто-то вмешался, не так ли? И наверняка, кто-то из преступного мира, иначе они бы не отстали...
- Я не знаю. Этим делом занялся Сергей Фролов.
- Узнаю у него, мы с ним постоянно контактируем, он ваш второй адвокат, общественный, так сказать... Тут, понимаете, какая петрушка получается, Алексей Николаевич, я человек опытный, порой защищал на процессах криминальных авторитетов. И вижу здесь тоже признаки столкновения кланов, интересов. Правда, вот к какому клану принадлежал этот самый Дырявин-Мойдодыр, мне пока установить не удалось. А это крайне важно. Я наводил справки в колонии, где он сидел. Там все единодушно говорят, что он был одиночка, сидел за убийство с ограблением восемь лет. А вот к какой группировке принадлежали те люди, которые наехали на вас, я знаю...
- Ну и к какой же? - этот вопрос заинтересовал Алексея и он насторожился.
- Они принадлежали к преступной группировке, возглавляемой неким Славкой-Цветом. И именно в феврале Цвета арестовали. Ну арестовали по наводке, разумеется. Сделали у него дома обыск, нашли оружие и наркотики. Ему предъявлено обвинение по сто восемнадцатой статье. А двое из этой же группировки некто Большой, который именно и явился к вам в офис во главе этой банды, по словам моих источников, куда-то бесследно исчез... А? Чувствуете, чем дело-то пахнет, Алексей Николаевич? То есть, на вас наехали, а им тут же круто отомстили... Я ведь знал об этом головорезе Большом уже давно, но хотел услышать это от вас... А вы мне, простите, морочите голову. Как я могу защищать вас при таком недоверии с вашей стороны?
- Куда это вы клоните? - сузил глаза Алексей.
- Послушайте, нас никто не слышит, я ваш адвокат, я защищал таких людей, которым вся эта шушера и в подметки не годится... У них руки не по локоть, по горло в крови... Но это моя профессия защищать. Я защищал убийцу-маньяка, и он, благодаря мне вместо расстрела, который он, вне всяких сомнений, заслужил, поехал в психушку, откуда через год сбежал. И где он сейчас, никто не знает. Кого я только не защищал... Так если вы убили этого мерзавца отморозка Мойдодыра, что я вас, осуждаю за это? Да я как человек благодарю вас за это! Таким, как он не место на земле! Вы ветеран Афганистана, вы основали фирму, у вас есть, как и у всех, так называемая, крыша. На вас наехали, грубо наехали, обокрали вас на крупную сумму, потом стали требовать украденные ими же самими деньги... Вы, понятно, обратились к своей "крыше". Вам помогли, и Большой, шантажировавший вас, уничтожен. Его труп нашли на пустыре в Жулебино уже давно. Опознали только совсем недавно, буквально на днях. Возвращены ли вам деньги, этого я не знаю. Но подозреваю, что нет. И вполне возможно, что этот Мойдодыр был подослан вашими врагами.
- Что значит, возможно? Не друзьями же он подослан.
- Я придаю своим словам несколько иной, более узкий смысл. Это разборка, обычная разборка. И вы убили своего врага, который достал вас. Это один вариант. Другой - это вы требовали с него своих же денег. И в горячке, не желая слушать уловки наглеца, придушили его... Разве такого быть не может, Алексей Николаевич?
- Может. Но этого не было. Я не знаю, из какой группировки этот Мойдодыр. Но я ни к какой группировке не принадлежу. И я не убивал его, я только бросил в него насос, когда он наставил на меня пистолет. Я тысячу раз вам повторял одно и то же, а вы все не верите. Имеет ли смысл вам работать со мной, если вы мне не верите?
- Я вижу, вы имеете весьма приблизительное представление о профессии адвоката, Алексей Николаевич, - снисходительно улыбнулся Сидельников. - У нас всякие варианты возможны. Полагаете, все мои клиенты выкладываются передо мной, как на исповеди? Тогда работать нам было бы так просто, что мы бы не получали столь солидное вознаграждение, какое порой имеем...
- Я не знаю, что скрывают от вас другие клиенты, но я рассказал вам об этом деле все. А если я что позабыл, то наверняка добавил Сергей Фролов, который в курсе всех моих злоключений...
Он говорил монотонным голосом, а сам думал только об одном - об этой фотографии... И она была беременна, так что же получается? Беременна от кого? От Лычкина? Видимо, он и был тем человеком, от которого она до знакомства с ним сделала аборт... И они встречались снова, за его спиной... Какая мерзость... И при этом она устроила сцену ревности у Ларисы...
- Вы что, Алексей Николаевич, не слушаете меня, что ли? - услышал он громкий голос Сидельникова.
- А? Что? - очнулся от своих мыслей Алексей. - Да, да... Петр Петрович, я не в состоянии сегодня говорить с вами. И вообще... Мне все равно. Если хотите, можете вообще ко мне больше не приходить.
- Что за ерунда? Что вы раскисли как барышня? Вы же боевой офицер, бывали в таких передрягах, мне рассказывал о вас Фролов. А тут... Что? Женщина изменила? Ну и что? Держитесь! Свидетель погиб? Другого найдем... Я работал и буду работать с вами. А мои вопросы, сомнения, вы не обижайтесь, поймите, они необходимы... Всегда надо помнить главную задачу - вы должны быть не здесь, а на свободе. И чем скорее, тем лучше. Под подписку о невыезде вас освободить невозможно, по таким статьям не освобождают. Так что теперь надо ждать окончания следствия и суда. А моя задача - чтобы вы шли не по сто третьей, за умышленное убийство, а по сто пятой статье, за превышение пределом необходимой обороны и получили бы два года, желательно, условно, или два года исправительных работ... А там, на воле, разберетесь со своими проблемами. Ну а сегодня я вас покидаю, возьмите себя в руки...
17.
... Следствие длилось до конца лета. Ознакомившись со своим делом, Алексей понял, что дела его из рук вон плохи, и что он непременно будет осужден по сто третьей статье Уголовного Кодекса за умышленное убийство. Сидельников пытался ободрить его, но он в последнее время перестал верить ему. В его голове происходило что-то странное, он словно потерял почву под ногами. Кому верить? Кому верить? Что происходит вокруг? Похоже, этот мир сошел с ума... У всех на уме только одно - деньги, нажива, а отсюда предательство, преступления, убийства... И даже Инна, которой он верил как самому себе, предала его, более того - решила поиздеваться над ним, прислав ему в отместку свою фотографию с Лычкиным. Да, наверняка, она была беременна от него. И все равно, он сочувствовал ей... Она так хотела ребенка, кто же так напугал её, что у неё произошел выкидыш? То аборт, то выкидыш... А, ладно, что о ней теперь думать? Теперь надо думать о себе... Да и о себе тоже скучно...
Его, как ни странно, утешали от безоговорочного черного отчаяния только воспоминания. Он все чаще и чаще вспоминал свою Ленку, вспоминал её постоянные упреки, её печальные глаза. Как им было хорошо вместе...
Он вспоминал танцевальную площадку в Белгороде, когда он, молоденький новоиспеченный лейтенант пригласил на танец худенькую белокурую девушку, очень смущавшуюся от его приглашения. "Все пройдет, и печаль, и радость", пел голос в репродукторе. - "Все пройдет, так устроен свет..." А он, обняв её за талию, медленно переступал сапогами по площадке и вдыхал запах её волос.
Он прекрасно помнит их первую ночь, её смущение от этой близости... Как же им было хорошо вдвоем...А рождение Митьки... Он принимал его из роддома, этот маленький теплый комочек жизни, которую дал ему он, Алексей, помнит как сейчас этот волшебный запах детского тельца, помнит складочки на его ручках и ножках... Ленка... Митька... Что с ними сделали...
И тем не менее, как ни больно вспоминать о них, это единственные светлые воспоминания, которыми можно теперь хоть как-то отогреть душу. Это единственная точка опоры в этом омерзительном кровавом хаосе, неизвестно кем устроенном... Впрочем, известно - окаянной человеческой паскудной душонкой, её жаждой наживы, жаждой обогатиться за счет других... И никакие реформы не исправят положение. Мерзавцев и скотов на свете всегда будет гораздо больше, чем хороших людей, таков закон природы, и поменять его никто не сможет, ни Бог, ни царь и не герой...
Ленка была единственным близким ему человеком... А Инна... Она только внешне немного похожа на нее. Да и то не очень. Это тогда ему так казалось... А внутренне она подла и ничтожна... Как ему теперь стыдно и перед собой, и перед памятью Ленки и Митьки за свои признания ей в любви, за свою нежность и откровения...
И все же что-то не сходилось... Ну неужели она так подла, что в такой момент послала ему с адвокатом такую фотографию без всяких комментариев. Что бы там не было, не похоже все это на нее, совсем не похоже. Могло быть письмо с упреками, с проклятьями, но только не это... И тут же кто-то напугал её, лишил ребенка...
А может быть, это все же был ребенок не от Лычкина, а от него? Эта мысль все чаще и чаще приходила к нему в голову. Инна послала ему ещё одно письмо с Сидельниковым, но он прямо при нем разорвал конверт на мелкие клочки. А потом пожалел о своем поступке. Надо было прочитать, может быть, там и было разъяснение всем этим странным вещам?
Сидельников продолжал гнуть свою линию, въедливо расспрашивать о том, какая преступная группировка все же была так называемой "крышей" для малого предприятия "Гермес". А Алексей практически перестал работать с ним, он отвечал односложно и отрицательно, так как по этому поводу он ответить ничего не мог. Через Сидельникова он порой передавал Сергею Фролову письма, в которых намекал ему, чтобы он не был бы с ним очень откровенен. Хотя прекрасно понимал, что все это совершенно бесполезно - все письма читались Сидельниковым, это он прекрасно понял, и информацию, изложенную в них, особенно информацию Сергея он использовал в своих, непонятных Алексею целях. И впрямь - написал Сергей о свидетелях Щербак и Сытине, как тут же была насмерть запугана Щербак, отказавшаяся от показаний, а пьяница Сытин был убит. Что это - случайность? Навряд ли...
Но тем не менее наивный Алексей не знал того, что и его письма и письма Сергея давно уже не передаются друг другу, а их искусно подделывают и пишут в них совсем другие вещи, умело используя его информацию. А сам Сергей, к сожалению, не сумел понять всей коварной игры адвоката и продолжал быть с ним откровенным. Он поведал ему, что, действительно, связался после наезда с вором в законе Черным, который своим авторитетом прекратил начавшуюся было разборку. Это-то и было нужно Сидельникову, каким подарком для его игры было это откровение...
... - Эх , Алексей Николаевич, Алексей Николаевич, - качал головой адвокат. - Я не могу работать с вами при вашей полной неоткровенности со мной. Вот ваш друг Сергей Владимирович сообщил мне, что тогда, после наезда в ваш офис, он обратился за помощью к крупному преступному авторитету Григорию Красильникову по кличке Черный, который и прекратил готовящуюся разборку. Я даже подозреваю, что Ростислав Расцветаев по кличке Славка-Цвет был арестован не без помощи Черного, а уж в том, что Большой был ликвидирован его людьми, я просто-таки уверен. Безусловно, этот Дырявин был членом преступной группировки Славки-Цвета и был подослан, чтобы убить вас. Но вы поняли, в чем дело, и сами... того... Это же совершенно естественно, Алексей Николаевич, и непонятно, почему вы от меня скрываете совершенно очевидные факты. Я просто не смогу вам помочь, вот чего я боюсь больше всего, - говорил он, имитируя раздражение и досаду. А делать это он умел превосходно. - И это не только ваш большой срок, это и мое поражение, для такого опытного адвоката, как я, это фиаско, провал... Поэтому я порой бываю несдержан с вами, и вы должны извинить мою горячность...
Мутными, безразличными ко всему глазами глядел на Сидельникова Алексей. "Сколько дадут, столько и дадут", - думал он. - "Не жилец я на этом свете, да и жизнь моя никому не нужна. Раньше она была нужна Лене и Митеньке, а теперь? ... К тому же я предал их память, за то и получил от Инны по заслугам..."
Кроме писем Сергея, он получил и письма от родителей. Но уж эти послания адвокат передавал ему в целости и сохранности. Почему-то и отец и мать были уверены в том, что Алексей впутался в скверную историю, занялся бизнесом, что по их мнению было равносильно тому, чтобы заняться организованной преступностью, и при разборке убил какого-то уголовника, угрожавшего ему. До ареста они видели Алексея крайне редко - сначала его краткосрочный визит в октябре, когда он показался им чужим, озлобленным от своего горя и не вполне вменяемым человеком, затем он посещал их пару раз, довольно веселый, возбужденный. Приехал на собственном "Жигуленке", что по их понятиям тоже было странно, как это за такой короткий срок можно было заработать на новую машину, на которую в застойное время люди копили годами. Он рассказывал им о созданной фирме "Гермес", о том, как они торгуют продуктами питания, закупая их в Китае и продавая по российским регионам.
"Не нравится мне все это, сынок", - пробасил отец, всю жизнь проработавший мастером на заводе. - "Торговать, перепродавать... На народном горе наживаетесь... Мы верили в Ельцина, он говорил, что сам на рельсы ляжет... Обманул он нас, со своим Гайдаром... Освободили цены, все появилось на прилавках, а кто теперь все это может купить? Еще хуже стало, раньше хоть не видели своими глазами, а теперь - видит око, да зуб неймет... Смотрим и облизываемся, купить-то не на что. Вот, Сашеньку толком ни накормить, ни одеть не можем. А у него в классе тоже дети торгашей учатся, так смеются над ним...
"Я могу помочь, я, кстати, и приехал, чтобы дать вам денег", возражал подавленный таким приемом Алексей.
"Не надо", - кривила тонкие губы Татьяна. - "Я полностью поддерживаю папу, ограбили ваши демократы-дерьмократы народ, и вся эта купля-продажа мне не по душе... Только папа по своей привычке сильно все преувеличивает, никто над Сашкой не смеется, пришел он как-то в школу раз в рваных брюках, которые сам же порвал, подравшись с кем-то перед занятиями, кто-то и назвал его оборванцем. А так мы все работаем, на себя тратим мало, и наш Сашенька вполне сыт и прилично одет. Сам погляди, неужели он похож на голодающего?"
Сытый упитанный пацан действительно выглядел вполне прилично. И тем не менее, Алексей тайком от отца и сестры сунул матери деньги. Та боязливо оглянулась по сторонам и взяла.
Потом он приезжал ещё пару раз и снова привозил матери деньги. А в феврале после ограбления склада и наезда скупо поделился с матерью своими проблемами, о чем потом очень пожалел.
- Сыто живешь, сынок..., - упрекнула его, как всегда, она. - Людских забот-печалей не ведаешь...
И тут он взорвался, не выдержал. Рассказал ей о том, как напали на их офис, о том, как нагрели их на огромную сумму.
- Они нам тоже, как видишь, не даром даются, эти денежки, - прибавил он в конце рассказа.
- А не занимались бы всякими махинациями, не было бы и налетов, парировала мать, сразу же истолковав все в пользу своей и отцовской мысли о том, что все, что в настоящее время происходит - сплошное преступление против народа.
- Так что, ты полагаешь, что раньше жили лучше? - еле сдерживая себя, спрашивал Алексей.
- А неужели нет? - всплеснула руками мать, даже поражаясь бестолковости сына. - Все у нас было, что надо, не голодали, никому не завидовали, никто никого не резал, не убивал, разве что по пьяни да ради хулиганства. А нынче что творится? Да ты и сам знаешь, - вздохнула она, вспоминая, что как-никак у сына совсем недавно произошла страшная трагедия. - Сыночек, - вдруг заголосила она. - У тебя же у самого и женушку, и Митеньку, внучонка нашего ненаглядного убили. А кто? Вражины эти черномазые, поили, кормили их семьдесят лет, почитай, что с деревьев сняли. А они что? Правду люди говорят, сколько волка не корми, он в лес смотрит... Развалил Ельцин страну, тут и началось... Взрывы, убийства, то ли ещё будет, попомни мое слово... Ты делом занимался, офицером был, танкистом, а теперь что? Торгашом стал, на своей машине ездишь, людей добрых обманываешь, у которых и на проездной не всегда деньги найдутся. Стыдно перед людьми, перед соседями стыдно, Лешенька... Ты не серчай, кто тебе, кроме родной матери правду скажет?