- На что хочешь!
- Тогда на мои ботинки, - говорит пацан и попытался посмотреть в сторону ног. - Больше не понадобятся.
- На хрен они нужны! - хмыкает Георгий, не уточняя - ноги или ботинки. - Помнишь, как Мересьев на протезах танцевал? А сейчас протезы совсем от ног не отличаются!
И принимается рассказывать про фильм, который все знают наизусть. И еще про то, что ползти Пашке никуда не надо, потому как "скорая" сейчас приедет. Одновременно понимая, что быстро не приедет, когда еще пацаны до телефона добегут, и опять же - поедет ли она по рельсам, не застрянет? Еще соображая, что с пацаном этим надо все время разговаривать - отвлекать, тетя Маша всегда так делает, когда укол надо поставить. Георгий только одно не понимает, почему пацан этот не орет от боли, он, Георгий бы, точно орал и ругался, и не знает - хорошо это или плохо.
Потом Георгий ни о чем не думает. Руки словно сами делают необходимое. Георгий "играет" в военного хирурга - дядю Валеру. Того самого, с которым дружит отец и частенько заходит к нему на "мензурку" спирта. У дяди Валеры есть книга-альбом, в которой много фотографий, рисунков и даже схем - что надо делать. Георгий часто ее разглядывает (он дежурный по мензуркам), и ему кажется, что некоторые вещи смог бы сделать сам. Не так оно и сложно. У дяди Валеры пальцы толстые, а у Георгия тонкие, ловкие. Можно было бы даже посоревноваться - кто быстрее.
- Затянуло! - жалуется пацан. - Само затянуло! Меня теперь батя за ноги убьет!
- Не убьет, - говорит Георгий. - Тут главное, чтобы хер не отрезало.
И тут же думает, что хер - это больнее, чем ноги.
Пока разговаривают, подходят еще пацаны, уже постарше. Георгий к этому времени перетягивает одну ногу выше колена - примерно на ладонь от месива, хваля себя за то, что когда-то накрутил дырок в ремне по всей его длине, и теперь занимается второй - выдергивает у Пашки из штанов тонкий ремень, едва ли не бечеву. Завязывает вокруг ноги узлом, крикнув, чтобы поискали палку. Находят. Велит отломать кусок. Ставят на рельсу - прыгают, ломают. "Как ногу..." - думает Георгий. Просовывает обломышь под петлю, накручивает и боится, что тонкий ремень лопнет. Чтобы палка не раскручивалась обратно, подвязывает ее шнурком от ботинка. Шнурок кто-то дает свой, хотя можно было бы взять и с Пашкиных ботинок. Но их побоятся трогать, даже смотреть на них избегают...
Когда мать в очередной раз ушла от отца, Георгий был уже не маленький, к частым переездам привык, даже ждал их. В каждом городке свои развлечения, нужно только правильно себя поставить, чтобы не было проблем с местными. Потому Георгий придумал для себя игру - играть того, кого хотят видеть. Сейчас взялся играть военного хирурга - приятеля отца, дядю Валеру, у которого частенько бывали, особо часто, когда отец с матерью поругается. Георгий увязывался - послушать взрослые разговоры и смотреть, чтобы больше двух мензурок-колбочек отец не выпивал - это у них такой давний договор был - две колбы и баста!
Пашку он сегодня запомнил именно по тому, как пьет. Большой компанией сбросились, и все пили синий мятный ликер, Пашка легко глотал, кадык двигался и матерился сильно. На других смотрел ревниво. Георгий, показывая свою взрослость, тоже лихо запрокидывал, зажимая отверстие языком, чтобы не лилось в горло. Но не пил, только изображал. Жутко не нравилось это сладкое, липкое...
...Пашка попросил сигарету - ему тут же дали, кто-то не пожадничал из новых дорогих с фильтром - болгарских. Минуты тянулись тягостно. Георгий посмотрел на часы и удивился, что так мало времени прошло.
Потом, вдруг, все покатилось быстро и без Гришкиного участия. Скорая помощь приехала, но по шпалам не рискнула. Притрусил маленький доктор и санитары с носилками. Один, толстый, неуклюжий, запыхался так, что даже уронил свою сторону. Маленький доктор на него заругался, а с Пашкой был ласков и очень вежливый. Называл его молодым человеком. Тут же спросил:
- Кто жгуты накладывал?
Показали на Георгия.
- Все сделал правильно.
И Георгий понял, что ремень ему не вернут. Жалко - офицерский ремень, от отца, а отец больше с мамкой не живет. Хотел попросить, но постеснялся, неудобно получается: ноги, да хоть бы и одна, пусть и чужие, такой хороший ремень как-то перевешивают...
Носилки на взрослого, и когда укороченного Пашку уложили, осталось много места, с другого края сложили ноги. Георгий отчего-то расстраивался, что их попутали местами - левую и правую, по ботинкам видно.
Тут Пашка уплыл глазами, закатил их так, что стали видны белки. И тогда все побежали. А Георгий остался и подумал, что толстый санитар опять запыхается и может носилки уронить... И еще про время подумал, про то, что "время" умеет так растягиваться и так разно бежать, словно ему можно приказывать. Быстро или медленно, а еще "было" и "есть". Пашка сейчас то, что "было", а он, Георгий, то, что "есть". Все, что вокруг него - "есть", а то, что не рядом - или "было", или "будет"...
Часть пацанов тоже остается и сразу же начинает спорить - пришьют или не пришьют ноги обратно. Большинство сходится, что пришьют - потому как ноги с собой забрали, а не здесь оставили, а находятся такие, которые говорят, что нет - не успеют, да и кровь вся из ног вытекла, надо было ноги ремнями перетягивать - быть теперь Пашке безногому, как тот самый Мересьев. И смотрят на Георгия, будто он виноват, что отрезанные ноги не перетянул.
- Не пришьют, там кость, а кости не пришивают.
- Сейчас клей такой есть медицинский - склеивают!
- Я знаю, есть такой клей медицинский - жжется!
- Это для ран, а для костей другой.
Кто-то поднимает осколок кости - маленький.
- Забыли!
- Отнести?
- Не догонишь.
- Догоню!
- Шуруй!
Срывается с места.
И принимаются спорить - пришьют или не пришьют ноги. Зачем-то ведь увезли, не бросили?
- А кому бросать? Собакам? Или чтобы мы сами Пашкиным родителям их отнесли?
Опять интересно - зароют на кладбище или в другом месте?
- На котлеты пустят! - говорит кто-то, и ему дают по морде.
Но потом еще кто-то принимается рассказывать страшную историю про котлеты, потом еще что-то, и про Пашку на какое-то время забывают.
Проходят мимо еврейского кладбища, обнесенного высокой глухой оштукатуренной стеной, поверх которой наторканы стекла - да так густо, словно стоит там что-то прятать, кроме закопанных покойников.
- Раз забор, значит, прячут! - говорит Коська, не уточняя - что именно.
Обычно этого места стараются избегать, нехорошие разговоры про это кладбище, потому ходят другой дорогой, а сейчас заболтались. Теперь идут тихо, хотя и не вечер. Лешка, понизив голос, рассказывает, что когда с младшим проходили здесь же - водил на отстойники показать ему "гудящую грязюку", то какой-то с улыбкой и нехорошими глазами подзывал их и обещал конфеты. Но не пошли - запросто могли внутри запереть. Ворота у них тоже глухие, что стена.
Жека тут же рассказывает, что какие-то в черной одежде и кепках повернутых наоборот, гонялись за ним по всему кладбищу, а он на дерево и с него через забор! Кто-то спросил - это какое-такое дерево там изнутри к забору прилегает? Жека тушуется, и все понимают, что он соврал - если и было, то не с ним.
Молчком проходят мимо ворот, один створ которых открыт, внутри виднеется бортовая машина, еще "Победа", из которых забирают какие-то коробки в упаковочной бумаге и заносят в приземистое (немногим выше забора) здание без крестов.
Георгию все время кажется, что у него сползают штаны, потому держит руки в карманах, подтягивая их кверху, и вид имеет независимый.
Опять вспомнают про Пашку. Почти каждый думает - что расскажет дома, если там узнали уже, и что ему за это будет?..
Позже Георгий свой ремень вспоминает часто. Даже приснился раз. Всякий раз почему-то кажется, что тот толстый неуклюжий санитар, который ему не понравился, теперь этот ремень носит, застегивая на крайние дыры. А может, и повезло - достался маленькому доктору - это было бы хорошо. Доктор главнее санитара - мог бы себе потребовать. Это вроде офицера, попробуй не подчинись. И Георгий еще раз думает, что будет офицером, а не кем-нибудь другим...
Про Пашкины ноги узнали - не пришили и даже не пробовали, должно быть, слишком поздно. Пашка как-то незаметно исчез с горизонта интересов, сначала учился на дому, потом перешел в другую школу, да и вообще был он не совсем с их района, жил на пограничье и теперь прибился к другому. Георгий слышал, что родители купили ему мопед "Рига", и теперь он иногда рассекает по лесопарку, и даже сбегал посмотреть. Все взаправду - лихо гоняет в редком сосновнике и по набитым дорожкам. Мопед у него действительно - "Рига", такие только что стали выпускать. Иногда Пашкины "ноги" соскальзывали и принимались болтаться по сторонам. А когда забуксовал на рыхлом и упал, сам подтянул мопед к дереву и стал на него карабкаться. Георгий подбежал, взялся помогать, но Пашка зло огрызнулся и обматюгал.
Георгий увидел, какое у него стало толстое круглое лицо и вообще сам как-то внезапно зажирел, должно быть, от того, что мало двигался. Георгия он не узнал, а быть может, сделал вид, что не узнал. Сам Георгий не стал ему напоминать и даже про ремень не спросил - у него теперь новый был. Отец с мамкой опять помирились - он привез и обещал с собой забрать, квартиру на это раз давали, а Георгию сказал, что прямо из окна видно как парашютисты прыгают. Это в каком-то учебном центре. Что его теперь туда и обратно по командировкам гонять не будут.
Еще он гулял с Георгием, и тот заметил, что отец старается не хромать и быстро устает, часто предлагает посидеть на скамейке, и особо ровно ходит при мамке.
Георгий спросил:
- Это от парашюта?