- Их, если брать по грубому отсчету, навязали в 1996 году, а вот когда хорваты стали войну проигрывать, в 1999 штатовцы вмешались - обомбили там все, включая мебельные фабрики. Но опять получилось не так, как хвалились. По ходу, сербы их хваленые невидимые неуязвимые "Стелс" стали один за другим в унитаз спускать, заставили снять "на доработку", тогда-то ООН вошли в игру по самой полной, - говорит Извилина и поясняет специально для Лехи: - "Голубые" - это он про голубые каски!
- Точно-точно! - восклицает Петька. - Еще те уродцы! Снайпер с той стороны нашего добровольца подранил, так французский офицер, что со своим взводом назначен был миролюбие поддерживать, запретил его в госпиталь на вертолете - мол, это есть бандит, террорист, и одним словом - русский!.. На своем джипе ни за что бы не довезли - у него в живот было ранение - там дороги хуже наших. Тут как раз раненый серб умер, так сербы - молодцы! - подсуетились, французу сказали, что это "русский" умер, голову бинтами замотали и под сербским именем отправили. Джурич того серба звали. Сашка - случай будет - свечку поставь! Ты знаешь, как правильно... Какой там у нас с сербами общий святой?
- Георгий!
- Смотри-ка, и Командира так зовут!
- Он воинский святой, - говорит Сашка.
- Командир? - изумляется Петька.
- Тьфу! Прости, господи...
- Угу... Понял... Я француза не убил - не хотелось на сербов неприятностей навешивать, только морду расквасил малёхо, как уходить пришлось. Так вони случилось, словно с какого-то генерала! Вот отсюда и круголя писались. Потому как, только дурак пойдет той стороной, где его дожидаются. А когда в Австрию попал, даже обрадовался. Давно мне тот самый Суворовский "Чертов Мост" хотелось посмотреть - сто против одного, что кто-то из моей родни его штурмовал! Только австрияки там настолько тупые, настолько... - сколько не допрашивал - показать так и не смогли!
- Это не те Альпы! - неуверенно говорит Леха.
- Как не те? - искренне удивляется Петька-Казак, незаметно подморгнув Извилине.
- Тебе итальянские Альпы были нужны.
- Матка боська - холера ясна! - изумляется Казак. - Следующий раз в Сербию пойду другим маршрутом!
"Пятый" - Сергей, по прозвищу Извилина, знает, что следующего раза не будет, смотрит на Петьку-Казака и думает о том, что религии оживляют мучениками. Чем больше мучеников, тем живее религия. Всякая нация имеет свой собственный градус крепкости. Крепкость нации (учения, религии, системы) определяется тем - сколько ты готов за нее отдать, чем за ее торжество готов заплатить. Но всякая нация хранится в открытой посуде, выдыхается, ее градус надо поддерживать. Недаром всячески навязывается, что русским нечем козырять более поздним, чем Великая Отечественная, но и ту, не дождавшись, пока умрут последние ее свидетели, мажут грязью, перевирают. Замалчиваются проявление героизма и самоотрешенности в Чеченских войнах, Афганской и, тем более, добровольцев в Югославии. И это не имеет отношение к проблеме стыда - телевидение без всякого стеснения продает всяческий товар... Опустили градус, следя, чтобы не заквасилось нечто новое на этих "подконтрольных территориях", чтобы общность свою не ощутили...
--------
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
12 апреля 1993-го десяток русских добровольцев и несколько сербов, защищая ключевую высоту Заглавак, выдержали серию атак мусульман. В пелене снежной бури озверевшие от крови и близости победы моджахеды неоднократно бросались на позиции русских. Бой длился четыре часа. Обороняясь в полуокружении, добровольцы понесли свои самые тяжелые, в рамках одного боя, потери: трое бойцов было убито и еще трое получили тяжелые ранения. Впоследствии мусульмане признали гибель в ходе боя более семидесяти своих бойцов, в том числе командира бригады. Около сотни "турок" получили ранения. По меркам той войны такие потери ударных подразделений считались серьезными. Как признают сербы, именно русским принадлежит заслуга в том, что Вишеград сейчас не в руках мусульман. Всего в Вишеграде сейчас девять могил русских добровольцев, одна из улиц города носит имя Козачка - она названа в честь казаков, воевавших там в 1993 году.
(конец вводных)
--------
- А что, во времени точно путешествовать нельзя?
- Нет. Пока нет.
- Жаль. У меня на одной станции счет не закрыт, - вздыхает Петька-Казак, чей ломаный когда-то нос сросся неправильно и стал с кривинкой.
Есть люди, для которых возраст, когда жизнь нисколько не важнее достоинства, так и не проходит. И ради него можно положить на весы шальной удачи собственную жизнь...
ПЕТЬКА - 60-е
Родители Петрова младшего уже в возрасте, а про него в деревнях судачат: Надо же, поздний, но удачный - наколдовала Петровна! - Это про мать так говорят, ее дар поминают, от которого отказалась. Есть времена, когда лучше от дара отказаться, чем от жизни, а есть времена - когда наоборот.
- Порох надо! - говорит отец - Петров старший и смотрит на младшего.
...На сельском дворе работа каждодневная, неостановочная. Это также естественно, как дышать. Еще и на "барщину" ходи! - изредка подшучивает старший Петров, называя "барщиной" колхоз - бестолковое для этих мест хозяйствование, где постоянный неурожай, и выжить способны только редкие хутора, разбросанные по "хлебным" местам - угодьям.
Колхоз "Рассвет" из отстающих - денег не платит нисколько, по трудодням выделяет немолотое зерно (и того мало) - мели сам себе. Но как-то справляются, даже привыкли.
Каждый в жизни ищет свой приварок. Петька с отцом ходят в лес - бить лосей и кабанчиков. Без "приварка" не выживешь. К соседям приходил агент, описывал хозяйство. Забрал ручную швейную машинку. Пропал "приварок"...
С каждого хозяйства по налоговому сбору положено сдавать сколько-то яиц, даже если не держишь кур, шерсть, не имея овец, молоко, а сверх этого специальный государственный налог деньгами, и еще (это непременно) свиную кожу - должно быть, в армию.
Отец едва не пошел на вторую отсидку, когда чуть было не "доказали", что он порося зарезал, а кожу с него не снял, не сдал. Но двоюродный брат в городе выручил - тут же зарезал своего недомерка и привез кожу.
Крестьянство, подрастерявшее уверенность в двадцатые, а остатки воли в тридцатые, выкобельство власти сносило покорно, как всякое иго. Когда-то дед, а потом и отец, пытались ставить заставы всякой новой глупости, что вроде настырной бабы, выставленой в двери, лезет в окно. Но деду это аукнулось по полной, а отцу сошло - подвалила война.
- Дурное время, дурное, - говорил дед меж двумя отсидками. - Бабы подстать ему - на горло берут. А потом обежаются, что не то взяли. Горластые времена. Песенные, только песни не те. Смысл вроде свой, а слова чужие, с чужих слов поются...
Лихо не ходит тихо. За ним вопли, и считай, что повезло - осталось чем вопить, не укоротили. В начале пятидесятых вышли послабления, ожидали новых, поговаривали, что разрешат иметь паспорта...
По лесу меж болот и озер "по-умному" разбросаны хутора. Непременно у чистой воды - ключа, чтобы лесная поляна для выпаса, рядом огород, защищенный лесом и озерком. Всякий хутор ставился на реке или лепится к озеру. Лучше, если с одного бока река, и тут же озерко, соединенное протокой - ручьем. Хорошая земля к огороду - кол воткнешь - зацветет. Озерок заморозки оттягивает, те утренние, что случаются здесь едва ли не до середины июня, в реке вода кристально чистая, по ней же куда хочешь добраться можно, срезать много быстрее получается, чем дорогами, обходящими вкруговую распадки, болотца и такие же озерки. Опять же и рыба...
В войну сожгли, после войны отстроились, правда, уже не все.
Старший Петров в родные места вернулся поздно. Сразу же женился, взяв женщину, как и он, в возрасте, и тут же состряпал младшего Петрова.
Отец Петрова Младшего успел захватить войну: последние ее два года, частью прослужил в полковой разведке, частью (уже в самый конец войны) в штрафбате. Сказались наследственные сложности с чинопочитанием, передавшиеся от деда. Потом дослуживал на Чукотке, где, волею Сталина и государственной необходимостью, была сосредоточена целая армия отчаянных людей с биографиями. С приказом, если американцы начнут бомбить ядерным Москву и Ленинград, самостоятельно, не дожидаясь никаких дополнительных указаний, перебираться на Аляску, оттуда канадским побережьем, не ввязываясь в затяжные, обтекать заслоны, идти громить северную часть Штатов, их промышленную зону, сеять там смерть и разрушения.
Поели, как рассказывал, у себя на севере всех олешек, и только тогда вернулся домой. В общем, Петров младший появился на свет, когда отец был уже немолодой - сороковник разменял.
В те же, начало пятидесятых, один из последних восстанавливал свое хозяйство, разобрав сгоревшее, рубил новую хату светлыми ночами - не венец, так хоть бревнышко накидывал, случалось, тут же и засыпал с топором в руке... А с утра до вечера с тем же топором на скотнике - спешно крыши ставили под телятники. Ожидалось, что мясомолочное хозяйство здесь будет, разведут коров, да телят. То, что кормов на такое в этих местах не хватит, кругом неудобицы, косилка не пройдет, а вручную на такое хозяйство не выкосишь, никого не спрашивали.
Только начали жить, дождались нового. Сокращения личных приусадебных хозяйств. Вынуждали собственных коров не держать, а если больше одной, то уже рассматривалось едва ли как районное ЧП. Создавали комиссию, допрашивали: где берет траву под сенокос? Ворует? Обкашивать лесные поляны и запущенные неудобицы запрещали - пусть хоть на корню сгниет! - спускали наряд: сперва накосить-насушить столько-то тонн сена на колхоз, потом разрешать на себя... В один покос не проживешь, ломали и вязали на зиму веники - подкармливать скотину. Места дождливые. Не успел ухватить сенца - сгноил. Самому же, на свое хозяйство - плохонькую коровенку, словно назло, выделяли места до которых топать и топать. В общем, не один сломался, сжег себя на этой работе. Старший Петров чернел лицом, и изнутри его словно что-то палило, пекло - есть мог только хлеб и простоквашу. Иногда говорил, словно убеждал самого себя:
- Горе - когда зимой в лохмотьях, беда - когда нагишом, а это всего лишь неприятности...
Тут новая беда подкосила. Выполняя Хрущевский приказ "Об укрупнении", все хозяйства хуторов и маленьких деревень принялись рушить и свозить в "центральные усадьбы", выделяя под огород кусок пустой земли. К тем, кто не желал, всячески оттягивал неизбежное в надежде, что обойдется, приезжали на тракторе - цепляли и обваливали крышу... От своих отстреливаться не будешь, те тоже подневольные - спущен наряд - попробуй, не подчинись!
Старший Петров общей участи не избежал. Единственное, уговорил, что переедет не в новую спланированную Центральную Усадьбу, куда пальцем тыркнула чья-то равнодушная чиновничья душа, где сплошной песок, ни озера, ни реки, ни даже родника, а чтобы добраться до воды, надо рыть колодцы - дело в этих местах небывалое, а деревеньку под названием Новая Толчея - она в планах на ликвидацию не стояла, хотя домов осталось мало. До войны деревня была на тридцать с лишним дворов, но только пять восстановилось. Не в том дело, что немцы сожгли, а в том - восстанавливать было некому, повыбило мужиков. Иные же, вернувшись, мельком глянув на порушенное, рассосались по родне, другие, подписав контракт, в спешно сколачиваемые бараки при заводах и огромных стройках... Но деревня Толчея по картам и документам числилась еще как крупная. По вросшим угловым камням можно было разобрать - жили широко, не теснились один к одному, а разбросом вдоль реки, тут и поля, за рекой - бор и все озера.
Всем деревня не выйдет: вода близко, так лес далеко, лес от двора, так магазин в другой деревне, магазин под боком, так по пьяному делу окна бьют, управа колхозная здесь же - всем пьяницам указ, так с глаз не спрячешь сколько накосил, сколько в собственном огороде времени провел, а не в колхозном скотнике, где и заведующий - скотина...
Старший Петров предпочел деревню малую, едва ли не хутор, только без общей ограды и полоской протянувшийся вдоль плохонькой непроезжей дороги с которой едва-едва видны огороды прилепившиеся к реке. Зато с огорода всякий чин на дороге, что прыщ на неудобном месте - сразу же зудит, можно, если что, и в реку отшагнуть...
Младшему Петрову на новом месте не так нравится, как там, где прежде, где боровики прямо у хаты росли. Здесь, чтобы в нормальный лес попасть, надо через речку ходить. Речка та же самая, только странность находил - здесь ниже по течению, а мельче, в школе на "Природоведении" учили, что должно быть наоборот. Рыба тоже мельче, хоть и клюет, как оглашенная, но надоедает. Ребятня тоже как оглашенная, заводные по пустякам, но приняли за своего - Петровы, если разобраться, всякому родня. До войны много Петровых было...
- Надо ружье от дяди Ермолая привезти, он свое ружье отдает, как и обещался - двустволку.
Этого давно ждали. Двоюродный брат отца на богатой работе, и охотничий билет у него есть. Давно грозился новое ружье купить, деньги на него собирал, а как купит, обещался старое свое ружье отдать. Значит, купил...
Двустволка без регистрации. К ней концов не найти. Она и войну между стенок пряталась, и, может, в гражданскую - это еще раньше. Хорошая двустволка, тульская, старой работы.