- Фел казак-кел.
- Казаккел - это руки? - уточняет Петька-Казак.
- Да - две руки.
- Точно! Точно казаки наши там побывали - наших рук дело - учили их смыслу!
- Они и у нас побывали, - говорит Извилина. - В Великую Отечественную. Пол миллиона пленными нам оставили и примерно столько же "удобрениями". И в Отечественную от 1812-ого года тоже гостевали, "поуланили", но тем учет никто не вел ни в каком их виде...
- И в следующую Отечественную тоже придут, - ворчит Седой. - Как новые дурни нарастут, так и придут.
- Ты хорошего о них скажи.
- Это - к Казаку, я не скажу.
- Хлебосольные! - сразу же, не задумываясь, отвечает Казак. - И в этом отношении русскости у них больше, чем в иных русских. А какой гуляш варят!
- Какой? - спрашивает Миша-Беспредел.
- Всякий - мясной и рыбный.
- Уху?
- Какую уху! Говорю тебе - рыбный гуляш, совсем иная технология.
- Сварим?
- После первого цикла, - говорит Командир. - Если ноги не протяните.
- И что такого нам страшного удумали?
- Доживете - узнаете.
- Опять литовцев-эстонцев дразнить будем? Погранцов?
- Это когда Седой повторялся? Помнишь такое?
- Можно радар в Эстонии расколоть на черепки! - шутит кто-то.
- Тогда и в Молдове заодно! - не понимает шутки Петька-Казак.
- Поставят новые блюдца - еще крупнее. Усилят охранение. Мыслите скучно! - отзывается Седой.
- Ладно, не гадайте, так что там насчет гуляша?
- Если приблизить к нашим технологиям, то тут, прежде всего, голова карпа нужна, такая, чтобы только-только в ведро помещалась, в котором варить будем. Нос пусть торчит - это неважно. Седой - есть у тебя такое ведро?
- Спросили бы - есть ли у меня такой карп? - ворчит Седой. - Сварили б лучше нашей ухи, тройной ущицы из окуньков, ее потом можно и холодненькую. Очень с утра пользительно. Или борщ! Сергей, как ты насчет борща?
- В настоящий борщ надо заложить дифференциальные функции нескольких переменных, - рассеянно говорит Извилина.
- Понятненько... Извилину в наряд по кухне не ставить!
- Казак опять мешок змей приволочет, - ябедничает Замполит.
- Пусть сам и жрет! - немедленно реагирует Седой, предпочитавший самое простое - вареную картоху, хорошо прожаренные шкварки, да соленый огурец с хрустом.
- Так есть карп?
- Найдем, - обещает Седой. - Свожу на одно озерцо. Только самого маленького придется выбирать - у тех голова в ведро никак не поместится.
- Действительно, - говорит Миша-Беспредел, - что нам с одного ведра? По тарелочке? Банный котел возьмем. Можно?
- Еще подумать надо - как тех карпов брать. Моими сетями таких свиней не возьмешь!
- Как Сашкиного золотого карася!
- Нет, - протестует Петька-Казак. - Голову вредить нельзя. Там весь вкусовой смысл в мозгах.
- Подумаем, - говорит Седой. - Это еще не послезавтра. Так будем париться или нет? Болтуны!..
...Эх! Хороша баня! Под "ух!", под "ах!", под разочарованное "эх" - когда пар уже не "тот"...
Выходят на холодок. Благодать!
У бани перевернутая широкая лодка "дюралька" нагретая солнцем - садятся на нее. Седой разжился недавно - хорошая лодка, разбирающаяся на секции, из тех, что вполне выдерживает четверых взрослых мужиков со снаряжением. Лодка необыкновенно легкая, но, к сожалению, гулкая - неосторожный удар по корпусу, и звук разносится далеко. Правда, Сашка тут кое что придумал, пропустил рейки по борту, от них куски прорезины, свисающие до воды, что превратило лодку в нечто бесформенное, совсем на нее не похожую, внутри также сделал каркас из реек, чтоб "не звучало", приятнее стало, теплее - это не на металле сидеть, еще и тент наверх сделал такой же, а поверх него маскировочную сетку - да чтобы все это убиралось в ящик на корме, и можно было натянуть моментально, одним движением, тяня веревки.
Седой постоянно подмазывает зеленой краской содранные места - река своеобразная, некоторыми местами приходится проталкиваться по реке и протоками между озер, проходить над притопленными деревьями, упавшими своими макушками чуть ли не на другой берег, а также и под нависшими, где сучья кинжалами торчат в стороны, цепляясь за все...
Казак смотрит на клетку, что свисает на ржавой цепи, перекинутой через раздвоенный ствол черной кривой ольхи наклонившейся над водой. Человечье чучело, действительно, весьма и весьма правдоподобное - на одной "ноге" кроссовка, из штанины другой (что свисает сквозь прутья) торчит кость...
Ковыляя подходит хозяйская собака, подволакивает задние ноги. Петька-Казак бросает вареного рака - нюхает, но не ест.
- Ишь, разборчивая, - удивляется Петька.
Собака смотрит в глаза и выпрашивает-таки кусок булки. Также неловко уходит в сторону и заваливается на бок, зажав булку в передних лапах.
- Машина сбила? - сочувствует Казак.
- Весной в змеиную свадьбу влезла, в самый ее клубок. А какие тут машины - сам видел! - одна-две в неделю. Только в сезон - охотники, но те зимой, вот ягодники, эти уже чаще, есть такие, которые как промыслом занимаются - на продажу. Но постоянных-злых отвадил - пусть руками собирают, "комбайном" уже нет - после них ягода не растет семь лет, если скребут своими совками. Корневую поддергивают, не жалеют... В людской природе тоже так.
- Так это ты плакатики понавешал?
- Какие? - хитрит глаза Седой.
- Такие же, как твоя реклама над рекой - тот же стиль, та же рука: "За сбор ягод комбайном - расстрел на месте! - согласно распоряжению месткома за номером девять..."