- Ага - сейчас! Сиськи утромбую, свисток намалюю и пойду!.. Сиротки? - в который раз спрашивает Пелагея, словно все еще не верит.
- Сиротки! - горестно подтверждает Седой, смотрит, вздыхает, но как-то неправильно радостно. - Тут и к бабке не ходи - сиротки! А иначе были бы здесь?
- Хотенье причину всегда найдет. Только тебе и радуются. При родителях получил бы гарбуза, шельмец!
- Всякому добру нужен хозяин.
- Не всяк, что на хозяйстве, хозяйствовать умеет! До них за кем-нибудь ухаживал?
- Вот те крест - только за скотиной! - уверяет Седой и тут же сомневается - Или тебя тоже считать?
- А тряпкой по роже?
Малый смех - не велик грех...
- Когда женщина молчит, слушал бы ее и слушал.
- Ладно баюкаешь, а сон не берет.
- Не всяк орущий имеет право голоса!
- И про вашу спесь пословица есть!
- Свободу тебе выбора типуна на язык!..
Пошли бодаться присказками. Пелагея Седому каким-то боком родня, но едва ли погодка - помнит его еще босоногим, пытается наставлять и сейчас, и оба, словно с того времени не могут и остановиться, отставить детство, продолжают давнюю нескончаемую игру-спор, к всему лепя определения, которые по негласному уговору нельзя повторять. Русский язык богат, как никакой другой, и вероятно лишь по причине того, что его невозможно обокрасть, его убивают, словно все еще работают "расстрельные тройки" Троцкого, тайком изымая, приговаривая, пряча слова навсегда - без права обжалования, "без права переписки".
Седой возвратившись домой, первым делом снимает с полки один из толстых, тяжелых, еще дореволюционных томов словаря Даля, открывает наугад - любой странице, и погружается в полузабытые слова, наслаждаясь их простой ясной красотой и силой. И словно впитывает с ними в себя их здоровье, дух и мощь.
Русский язык благодатный, мягкий, озорной, щедрый, бесхитростный, чистый, гибкий, искрометный, насмешливый, образный, роскошный, свободный, усладительный, сочный, чудный, горячий, сердечный, мятежный...
- Молвя правду, правду и чини!
- Твоя давно в починке нуждается!
- Велик кулаками, да узенек плечами!
- Модная пенка с постных щей!
- Пряди свою пряжу!..
Русский язык: язвительный, свежий, мощный, богатый, неповторимый, дерзкий, крепкий, многогранный, самобытный, острый, естественный, народный...
- С благим концом я к вам, Пелагея Абрамовна!
- Не выкобенивайся! По делу, али как?
- Договорился я - деньги "на сиротство" будут перечисляться. Пока в конвертах, потом, если будет в государстве порядок, то переводами, либо на сбережение, с которого рекомендую снимать сразу. Это пенсия за цвет.
- Как это? - озадачивается Пелагея
- Цвет у них к нашим местам неподходящий. Слишком броский, если днем на снегу. Вот за это и будут платить - с черного фонда. Паспорта им привез. Пока временные, но не придраться.
- Опять уезжаешь?- угадывает происходящее Пелагея. - Куда собрался, кобель старый? Не нагулялся? Если в Африку - не надумай еще оттуда везти! Люди не поймут!
Седой, будто не замечая неумного бабьего вмешательства в мужские дела, терпеливо продолжает про свое официальное.
- Свою избу и заимку на них переписал. Пропаду - пусть живут. Еще... Нет, до чего же глазу приятно! - заглядывается Седой. - По темному-то их не разглядишь. Когда любоваться?
- Не фиг по ночам на сеновале...
Седой первым делом выучил фразе: "Люби нас черненькими, а беленькими всяк полюбит!", слушал ее всякий раз с удовольствием, и поступал согласно ей. Весна всякого червяка живит, включая того, что в штанах, но в это лето Седой сам себе удивлялся, словно настала весна для него. Пусть трижды в год лета не бывает, и "Бабье лето" тоже не лето - так, всплеск природы, который, как у всякой бабы, может быть, а может и не быть, но "Лето мужика" - дело особое, малоизученное. Черненьких радовал, сам радовался...
- А когда еще? - удивляется Седой. - И где? От сена самый дух и здоровье. Для чего, ты думаешь, тебе на Семеновских гривах было выкошено, сушено и свезено? Ведь, много ближе есть, да хотя бы у самого дома - смотри какое травье!
- Делать тебе не хрен!
- Делов, я тебе скажу, по самый хрен, - лениво отбрехивается Седой, глядя как Уголек окатывает Сажу с ковшика. - Но помочь надо... В смысле - "ему". Очень полезное сенцо. Жаль, сроку у него до полугода - эффект слабеет. Так что, уже в зиму скармливай скотине, не сомневайся. А хочешь - сама ешь!
Лениво перехватывает руку с тряпкой.
- Не замай! Авторитету уронение не позволю... Испортишь девок!
И уже совсем серьезно.
- Призываются на службу, тут как хошь! И короче, ты помаленьку заканчивай свое фазендное рабоимение - им переселяться.
- Не круто забираете?
- По уставу!
- Это Домострою, что ли?
На такое Седой способен вжарить не хуже иного профессора:
- Тормози! Фемизма, фригизма и прочего "фе" на вверенной мне Михеем территории не потреплю! Всякой женщине положен как свой перпендикуляр, так и плоскость. Последнее знать и иметь в годы половозрелости.
Но Пелагеевы речи - а тут словно затычку сбил, попробуй теперь заткни!
- Вот-вот! - вправлял Седой свое привычное "вот-вот" под всякий абзац, вроде как соглашаясь.
- Речь невыпасенная!
И еще:
- Пусти бабу в Рай, она и корову за собой потащит!