Ханна повернулась к нам с идеально спокойным лицом.
– Приношу свои извинения, Жан-Клод. Мой соотечественник позволил вызову твоего слуги взять верх над его здравым смыслом.
Вилли попятился от Ханны, тряся головой:
– Будь ты проклят, проклят.
Серые глаза Ханны быстро повернулись к нему:
– Не искушай меня, малыш. У тебя не получится оскорбить меня и остаться после этого живым.
– Вилли, – сказал Жан-Клод. В слове не было силы, только предупреждение. Этого было достаточно. Вилли отступил. Жан-Клод посмотрел на Странника в его новом теле.
– Если бы он убил Аниту, я мог погибнуть вместе с ней. Для этого вы пришли? Чтобы убить нас?
– Клянусь, что нет.
В случае, когда Странник заставлял Вилли скользить, Ханна смотрелась неуклюже на высоких шпильках. Он не падал, но и не двигался плавно. Меня это почти порадовало. Он не был совершенством.
– Чтобы доказать мою искренность, – сказал он, – можешь взять тепло у своей слуги. Мы не будем тебе мешать.
– Он отбросил меня, – сказал Падма, – как ты можешь позволить ему вернуть свою силу?
– Похоже, ты испуган, – сказал Странник.
– Я не боюсь его, – сказал Падма.
– Тогда дай ему напиться.
Я прильнула к груди Жан-Клода, прижавшись щекой к шелковой пене кружев на его рубашке. У него перестало биться сердце. Он даже не дышал. Он слишком много себя отдал.
Я смотрела на Падму из безопасного убежища в руках Жан-Клода и понимала, что я бы убила его. Я поняла, что Падма хотел нашей смерти. Я чувствовала это. Никто, настолько же могущественный, как он, не теряет над собой контроль так легко. Он почти убил меня, нас, и все это превратилось бы в трагическую случайность. Вот дерьмо.
Браунинг лежал там же, куда выпал из моей руки, но теперь я знала вкус силы Падмы. Серебра может быть недостаточно, чтобы его убить. А просто ранить его было бы большой неосторожность. Убить или оставить в полном покое, как в случае с любым большим хищником. Не нарывайся, если только не сможешь завершить дело.
– Испей от своего слуги, – сказал Падма, – я не буду тебе мешать. Как сказал Странник.
В последнем предложении прозвучала горечь. Будучи одним из совета, Падма боялся Странника, или уже встречался с ним в схватке. Соотечественники, но не ровня.
Я поднялась на колени, опираясь на руки Жан-Клода, чувствуя его через гладкую ткань пиджака. Его руки были успокаивающе твердыми, настоящими.
– Что…
Он заставил меня замолчать, нежно коснувшись пальцами моих губ.
– Мне нужна не кровь, Падма. А ее тепло. Только мастер низшего ранга вынужден брать кровь своего слуги.
Лицо Падмы стало пустым.
– Ты не потерял дар оскорблять без оскорблений, Жан-Клод.
Я посмотрела на Жан-Клода снизу вверх, даже на коленях он был выше меня. Его голос наполнил меня:
– Никаких вопросов, ma petite, или они узнают, что ты не всецело моя.
Так как вопросов у меня накопилась целая куча, дело было дрянь. Но если нельзя было задавать прямые вопросы, оставались другие пути.
– А Звериному Мастеру приходится запускать в кого-нибудь свой клык, чтобы завести сердце?
– Oui, ma petite.
– Как… вульгарно, – сказала я. Это было мое самое приличное оскорбление за всю жизнь. Но оно тоже сработало.
Падма зашипел на нас.
– Не испытывай мое терпение, Жан-Клод. Странник – не глава совета. У тебя достаточно врагов, чтобы голосование прошло не так, как тебе надо. Будете продолжать в том же духе, и я повлияю на его исход.
– И каков же тогда будет его исход? – спросил Жан-Клод, – Странник поклялся, что вы здесь не для того, чтобы уничтожить меня. За что еще ты можешь голосовать, Мастер Зверей?
– Увидишь, Жан-Клод, – голос Падмы звучал низко, переходя в рычание. Голос зверя, а не вампира.
Жан-Клод нежно коснулся моего лица, поворачивая его к себе.
– Покажем Мастеру Зверей, как надо делать, ma petite.
Мне не очень понравилось, как это звучало, но я знала наверняка: Жан-Клоду необходимо вернуть свою силу. Он не сможет повторить фокус и противостоять члену совета, если будет таким холодным, таким опустошенным.
– Давай, – сказала я. Я должна была ему доверять. Верить, что он не сделает мне больно. Верить, что он не сделает ничего ужасного или неприличного. Я поняла, что на самом деле не доверяла ему. Не важно, как сильно я любила его тело, я знала, что он – другой. Я знала: то, что для него – “О’кей”, может быть на самом деле далеко не “О'кей”.
Он улыбнулся.
– Я искупаюсь в твоем тепле, ma petite. Обернись вокруг меня, пока мое сердце не станет биться только для тебя. Мое дыхание станет теплее от твоего поцелуя.
Он обхватил мое лицо своими ледяными руками и поцеловал меня.
Прикосновение бархатных губ было легким, осторожным. Его руки скользнули по лицу, шее, пальцы погрузились в волосы, потягивая их, массируя. Он поцеловал меня в лоб и вздрогнул.
Я хотела поцеловать его в ответ, но он отстранился.
– Помни, ma petite, если любая часть твоего прекрасного тела будет касаться меня слишком долго, то она онемеет. Не торопись потерять чувствительность твоих сладких губ на всю ночь.
Я замерла у него в руках, осознавая услышанное. Прикосновение тел, может быть, только обнаженной кожи? Но если любая часть будет касаться его тела слишком долго или слишком сильно, то кожа онемеет, но только на эту ночь. Жан-Клод прекрасно умел донести информацию, хотя казалось, что он ничего особенного не говорит. Это заставляло меня задуматься, как часто ему приходилось это делать в прошлом.
Жан-Клод стянул плащ с моих плеч, оставив его на талии. Он скользил руками по моей коже, разглаживая ее пальцами. Его руки теплели. Через плащ он сжал мои руки, не касаясь обнаженной кожи. Он почти незаметно поцеловал меня в шею, и прижался лицом к моей щеке.
Он снова отстранился от меня, быстро и сильно вдохнув. Я положила руку ему на грудь, но не почувствовала биения сердца. Потом нежно провела рукой по его лицу, потрогала сонную артерию. Ничего. Я хотела спросить, что мы делаем не так, но не смела.