— И кто еще сестру Барбару любит? — спрашивали развеселившиеся девчонки. — Кто?
— Ксендз. Ксендз-катехета сестру любит.
Катехета громко рассмеялся, но, когда увидел, что никто не последовал ему, умолк, озабоченный. В мастерской воцарилась полная замешательства тишина. Монахини, потупив, как всегда в таких случаях, очи, усмехались украдкой.
— Откуда ты знаешь, что ксендз любит сестру? — с деланной наивностью спросила Зоська. — Ты сама слышала об этом?
— Да, да! — охотно подтвердила Сташка. — Я слышала. Ксендз очень любит сестру Барбару.
— А неужели… — начала было Зоська.
Сабина угостила ее кулаком в шею, и "святая Цецилия", вскрикнув, спряталась за "грядку" маргариток.
Сестра Барбара резким и сердитым движением опустила Сташку снова на пол. Малышки взялись за руки, продолжая прерванное веселье.
Есть платочек вышитый с четырьмя концами… -
пели они, однако как-то тише и уже без всякой веселости. Но вот в мастерской снова началось оживление. Парни щеголяли игрой в "чертика", девчата увлеклись играми в "холодно — жарко" и в "короля Люля". Монахини, собравшись вокруг сестры Алоизы, оживленно беседовали. Ксендз-катехета сохранял хорошее настроение до конца вечера. Он несколько раз и подолгу разговаривал с матушкой. А сестра Барбара одиноко стояла у окна, машинально разглаживая складки на занавесках. В памяти сирот воскресли сердца с грешными инициалами, рисовавшиеся неведомой рукою на всех монастырских стенах.
— Я вам говорю, что это какая-то таинственная сила рисовала, — уверяла всех Зоська. — У Навуходоносора тоже так было.
— И вот видите! Невинный ребенок ее выдал! — торжествовала Владка.
Гелька, окинув заговорщиц полным презрения взглядом, подошла к окну и встала рядом с осужденной всеми монахиней. Но сестра Барбара мягким, ласковым голосом велела ей вернуться к столу и съесть свой ужин.
Ксендз-катехета первым покинул вечер. Попрощавшись с матушкой, он, однако, еще несколько минут поговорил с сестрой Барбарой. Оба они стояли посередине зала, под перекрестными взглядами десятков пар глаз. Монахиня слушала ксендза внимательно, время от времени обращая на него спокойный взгляд своих больших темных глаз.
Вечер евхаристичной молодежи затухал. От пирожных, тортов и фруктов остались только крошки. "Рыцари господа Христа" исчезали один за другим, унося в карманах лакомства. На полу валялись бумажки, на смятых скатертях виднелись мокрые пятна, гирлянды из зелени и гофрированных разноцветных бумажек уныло свисали с потолка и стен. Свет был притушен, и опустевшая белошвейная мастерская, распростившись с веселым праздничным настроением, являла собою печальную картину хаоса. Всюду валялись вещи, уже использованные и никому не нужные.
— Построиться парами! — ударила в ладоши сестра Алоиза. — Быстро!
Среди девушек произошло замешательство. Монахиня вторично ударила в ладоши.
— Вы слышали? Построиться парами!
— А если Сабина не хочет идти! — пискнула Зоська, счастливая от сознания, что вот сейчас вспыхнет новая заваруха.
— Сабина встанет в первой паре, — отчеканила сестра Алоиза.
Сабина, растолкав девушек, налетела на монахиню.
— Я хочу веселиться! Ведь должно было состояться увеселение! Не пойду!
Мы не верили ушам своим. Сабина, опившаяся несколькими стаканами крепкого чая, с красной физиономией, с горящими глазами, в сбившемся набекрень венце из лилий святого Иосифа, неистовствовала и металась перед монахиней, путаясь в своей белой простыне.
— Должно было состояться веселье! А я совсем не веселилась!
— Увеселение длилось более трех часов, — спокойно пояснила сестра Алоиза. — Ты имела достаточно времени на то, чтобы отдать дань развлечениям. Чего же ты еще хочешь?
— Танцевать!
— Что такое?
— Танцевать! — повторила Сабина высокомерно и твердо.
Монахиня пожала плечами.
— Выпей воды и взгляни на себя — как ты выглядишь.
— Можно мне?! — гаркнула Сабина.
— Сестра… разрешите ненадолго… — Матушка-настоятельница, кинув взгляд на воспитательницу, вышла в коридор.
Сестра Алоиза последовала за нею. Они обе направились в трапезную. Долго о чем-то шептались. Нас охватило беспокойство. Сестра Алоиза все не возвращалась. Наконец появилась сестра Барбара. У нее было измученное лицо. Сестра Барбара села за фисгармонию, положила руки на клавиши. Мы ожидали — обеспокоенные и испуганные. Неожиданный уход воспитательницы, ее переговоры с матушкой при закрытых дверях не предвещали ничего хорошего.
— Может быть, сестра сыграет нам? — несмело предложила Зуля.
Монахиня молчала. Все это показалось нам весьма странным. Владка многозначительно кашлянула. Сестра Барбара, не глядя на нас, заявила спокойным голосом:
— Я сыграю вам вальсик.
Слабые, негромкие звуки манили к танцу. Не зная, можно ли верить этой затее, мы стояли тихо, опустив руки по швам. Сестра Барбара, улыбкой ответив на умоляющий взгляд Гельки, поощряюще кивнула головой.
Гелька покраснела и, обняв рукою возбужденную Йоасю, увлекла ее в вихрь танца. За этой парой и все "белые гробы" закружились в танце. Малышки, не поспевая за старшими, топтались на месте.
Неожиданно мелодия прервалась. Сестра Барбара поднялась с табурета.
— Почему Сабина плачет?
Сабина, упершись лбом в стенку, горько рыдала.
— Почему ты не танцуешь? Больна?
Сабина отрицательно покачала головой и продолжала плакать.
— Опилась, — заявила Казя.
— Плачет по своему гуралу…
— Оставьте ее! — Сестра Барбара снова склонилась над клавиатурой. — А теперь — полька! Ну, живо, девушки!
Однако полька явно не клеилась. Девчата, не зная последовательности фигур, наступали друг другу на ноги, сбивались с ритма; началось замешательство.
— Сабина! Прошу тебя в первую пару. Ты будешь вести польку!.. — распорядилась сестра Барбара.
Сабина послушно встала в первой паре, утерла глаза, поправила на голове венок.