— "Хвалите его с тимпаном и ликами"! — воскликнула я с подъемом. — Йоася!..
— Да!?
— "Хвалите его на струнах и органе!"
— "Хвалите его на звучных кимвалах…" Сабина, спишь?
— Нет, — послышалось в ответ, и Сабина засопела: — "Хвалите его на звучных кимвалах, хвалите его на кимвалах громогласных. Всё дышащее да хвалит господа! Аллилуйя!"
Мы повторили это три раза. Поднимаясь с коленей, Йоася сказала:
— А я никогда не видела гуслей. Это, наверно, какой-нибудь старозаветный инструмент, правда? "Кимвалы громогласные" — вот тоже смешное название. Если бы какой-нибудь святой сегодня составлял псалом, то он должен был бы все эти инструменты заменить на скрипки, фисгармонии, пианино… ну, и рояль.
— Нет, — возразила Зуля. — Нельзя говорить в псалме: "Хвалите его на рояле", потому что на рояле играют фокстроты и другие легкомысленные вещи.
— А мой дядюшка-органист играл фокстроты на органе! — запальчиво воскликнула я. — Как только нет людей в костеле, так он садится за орган и начинает исполнять вальсы, танго, фокстроты и другие штуки.
— Это значит, что твой дядюшка — светский человек, а органист не должен быть таким, — печально произнесла Зуля.
— Не перебивай, Зуля! — воскликнула Йоася. — Мне очень нравится, что она говорит. Я буду думать об этом в постели и скоро засну. Что же еще такого интересного делал твой дядюшка?
— Ну, если идет молебен с участием епископа, — врала я, — то дядюшка играет одним пальцем: "А ку-ку! А ку-ку!"…
В столовую просунулась круглая физиономия сестры Дороты.
— Сестра-воспитательница сказала, чтобы вы шли спать.
В полном молчании шагали мы по лестнице. Дом казался совершенно мертвым и глухим. Спальня обдала нас холодом. Несколько малышек поскуливало под одеялами, жалуясь на мороз.
Казя разделась и, пожелав всем спокойной ночи, продолжала с тяжелым вздохом:
— О боже, как тоскливо, какая ужасная тоска!..
— Это потому, что холодно, — пожаловалась Владка. — Сабина топила печь. Сабина, почему не подбросила побольше шишек?
— Они были мокрые и сильно дымили. Мне пришлось все выгрести из печи, — слезливо пробурчала Сабина, снимая чулки.
— Нужно было снова затопить!
— Таля!..
Над грязной постелью показалась и поманила меня тоненькая ручка Людки. Девочка уже несколько дней лежала с высокой температурой. Все медицинские познания наших монахинь были направлены на оказание помощи больной девчушке: ей делали припарки из зельев, горячие компрессы с овсом, холодные компрессы; ее даже остригли наголо, но все это мало помогло, и Людка собственными силами не могла уже подняться с кровати.
— Таля, подойди ко мне…
Я присела на койку больной.
— Расскажи, как там было на кулиге.
— Сейчас скажу. Одеты мы были, как трубочисты. Длинные черные плащи, идиотские береты, ужасные шарфики…
На глазах малышки выступили слезы.
— …а ко всему этому — тесные, мерзкие сани. У всех нас онемели ноги…
— Убирайся отсюда! — резким движением Гелька стащила меня с кровати. — Неправда, Людочка! Она лжет! — Гелька погладила девчушку по голове. — Все мы получили новые свитеры и шапки.
— И на меня тоже? — обрадованная, просиявшая Людка присела на койке.
— Тоже. Спрячь руки под одеяло, а то замерзнешь!
— А ботинки получили?
— Получили.
— Какие?
— Ну… такие, красивые. Тоже новые. Когда поправишься, увидишь. Не открывай шею, а то будешь кашлять еще сильнее. Талька, Зоська, идите-ка сюда, дьявол вас подери. Посмотрите, какое одеяло! Снимите с других коек! Она вся трясется от холода!
— Да мне, наоборот, жарко, — закапризничала больная. — Рассказывай дальше. Как там было?..
— Прошу не толпиться здесь. Вы отнимаете у Людки свежий воздух. А ну, отойдите от койки!
Это сестра Алоиза, незаметно вошедшая в спальню, отстранила рукою столпившихся возле больной девчат и сама склонилась над Людкой.
— Как чувствуешь себя, моя дорогая? Матушка-настоятельница прислала тебе на ночь компот из вишен.
Сестра Алоиза поставила на столик возле Людкиной кровати стакан компота и тарелку с двумя ломтиками белого хлеба. Поправляя у больной на ногах одеяло, она спросила:
— Прошлой ночью тебе не было холодно? Ты не кашляла?
— Немножко кашляла. — Людка, обрадованная вниманием, улыбнулась.
— А о четках не забыла?
— Нет…
— А как ты читала молитвы — лежа или на коленях?
— Лежа, — призналась пристыженная девчушка.
Монахиня села на койку и, нежно прижимая к себе руку ребенка, начала:
— Святая Терезка тоже была слабого здоровья, в детстве часто болела. Однако и больная, она никогда не забывала о четках и читала молитвы не лежа, а на коленях. С этого и началась, как позднее она прекрасно выразилась в своей "Истории души", ее маленькая дорога на небо. Небольшие жертвы, лишения, которыми она покоряла сердце господа Иисуса и завоевывала любовь божьей матери…
Сестра Алоиза умолкла. Людка лежала тихо, неподвижно, напряженно всматриваясь в бледное лицо монахини, обрамленное черным велоном. Сестра Алоиза подвинулась, взяла в свои руки маленькую горящую ручонку больной.