Взгляд следователя упал на дамскую сумочку, смятую ослабевшим корпусом старушки, и на туфельки на шпильках, почти полностью засунутые под диван. Она позвала Братченко и продолжала расследование.
- Так вы говорите, - вновь начала она, - что вы проверили вещи и деньги сразу? Вы только не волнуйтесь - никто вас не подозревает. Ведь всегда можно пойти к вам и удостовериться, что чужой валюты у вас нет, правда же?
Женщину вновь задели слова следователя.
- Проверяйте, коли вы ветерану войны уже пе верите.
- Так сколько должно быть денег в ящике?
- спросила Серафимова. приближаясь к секции.
- Две тысячи, - сказала Евдокия Григорьевна.
- То есть как это две тысячи рублей? - вмешался подошедший Братченко, достал из кармана четыре жеваных пятисотрублевых бумажки. - Вот столько, что ли?
Евдокия Григорьевна вжала подбородок и посмотрела на Братченко как на идиота:
- Вы, молодой человек, слышите звон, да не знаете, где он. Я же говорю, что рубли, то есть деньги, не русские.
Нонна Богдановна подошла к ящику и, ухватив пальцами за боковые стенки, выдвинула его.
Ящик был пуст. Тогда она повернулась к Братченко и тихо проговорила:
- Похоже, когда она нам звонила, преступник или преступница, - она глазами показала на сумочку и туфельки, - были еще здесь, первый ложный звонок от имени Евдокии Григорьевны произведен женщиной. - Потом она обернулась и сказала торжественно: - Ящик пустой.
Евдокия Григорьевна взвизгнула и зашептала, что это не она, что деньги были, пусть поищут.
- Следов борьбы нет, - компетентно заявил Братченко.
Евдокии Григорьевне приказано было дожидаться в гостиной и под страхом уголовного наказания не прикасаться ни к чему, кроме дивана.
Вытащив из-под женщины чужую дамскую сумочку с позолоченным замком, Серафимова и Братченко пошли осматривать всю квартиру. Братченко, здоровяк, крепыш, проныра в хорошем смысле слова, второй год не мог адаптироваться в обществе этой демонической женщины. Стоило ему увидеть Серафимову, как он терялся, замолкал и боялся, все время боялся сморозить какую-нибудь глупость. Но, к сожалению, обычно так и получалось. Серафимова никогда не соглашалась с ним, не проникалась его вопросами, одергивала его и, как ему казалось, надменно давила своим интеллектом.
- А может, эта бабуся сама все прибрала?.. - шепотом спросил Братченко в коридоре.
- Вряд ли. Зачем ей тогда свидетельствовать, что деньги час назад вообще были? Но вы проверьте потом ее квартиру по-тихому, пока старики здесь торчат. Поищите портфель в спальне и заодно проверьте книжный шкаф. Пиджак. Записные книжки. И кто-нибудь удосужится сегодня снимать?
Братченко чуть не прослезился от несправедливой претензии: Серафимова прекрасно знала, что фотоаппарат тридцатилетней давности "Зенит" списан на прошлой неделе из-за отсутствия у прокуратуры денег на пленку, то есть за ненадобностью.
Коридор завернул за угол. Братчеико нащупал выключатель. Яркий свет озарил ухоженную холостяцкую кухню. Было понятно, что кто-то готовился отужинать, и ужин был рассчитан на двоих. Еще не разобранный пакет с продуктами лежал на угловом рабочем столике. Из другого вывалились разные там деликатесы: рыбное ассорти, упаковка свежей клубники, сыр, печенье и небольшой копченый угорь. А на обеденном столе стояла бутылка ликера и два бокала, по краям одного из них виднелся след губной помады. Другой же был пуст и чист. В пепельнице лежал свежий окурок, также со следами помады.
- Снять отпечатки, - проскрипела Серафимова. - Орудие убийства есть?
- Орудие убийства - секс, - пошутил Братченко, на что незамедлительно получил уничижающий взгляд патронессы.
- Виктор Игнатьевич, имейте уважение, - настойчиво потребовала она.
- Извините, Нонпа Богдановна Но как же еще сказать-то, если он в таком виде застигнут?
- В каком таком виде?
- Вам с пола не видно было. На взлете, то есть, можно сказать, раздеваясь, ну, готовясь к этому самому... акту. Там и презервативы на тумбочке...
- Вы опять! Что за словечки у вас?!
- Но была ведь женщина, - укладывая в пакет бокалы и бутылку молочного ликера, проговорил Братченко. - Эх, богатенький, видно, клиент был.
Такой ликер под четыреста рубликов в магазинах.
- Вам виднее, молодой человек. Потом здесь алюминиевой пылью пройдетесь. А теперь посмотрим санузел.
Они вернулись в коридор и открыли дверь в ванную.
Братченко сразу схватил Серафимову в обнимку, ожидая очередного проявления ее профессионального заболевания, но та отбилась и не без кокетства сказала:
- Молодой человек, во-первых, это нужно делать галантнее, а то вы мне, неровён час, ребра переломаете. Во-вторых, мой дорогой, я на женские трупы не реагирую, пора бы знать.
- Буду знать, Нонна Богдановна, - закивал смущенный Братченко.
- И еще, Витенька. Сколько раз я буду повторять, что это ваша прямая обязанность - сразу пройти по всей квартире, и желательно с мерами предосторожности, как в американских боевиках.
- Я не любитель... - проворчал Братченко.
- А вы и не должны быть любителем. Вы должны быть - профессионалом.
Ванная комната представляла собой большой зал с зеркальным потолком и огромными зеркалами вдоль стен, вместивший не только необходимые атрибуты, но и мраморную угловую тумбу, душевую кабину, маленькую датскую сауну и джакузи.
- Проверьте, Виктор, мои подозрения... - повторила Серафимова.
- Да-да, - Братченко приготовился.
- Этот Финк по гороскопу, наверное, рыба, уж я-то в этом разбираюсь.
Братченко обмяк и, кивнув в сторону второй жертвы, спросил:
- А что это она делала такое? На унитаз похоже.
На биде серого мрамора спиной к вошедшим восседала обнаженная женщина. Ее шея была перевязана колготками.
- Это в вашем возрасте тоже пора знать.
Обычная гигиеническая процедура... Кажется, "скорая" подъехала.
- У вас хороший слух, Нонна Богдановна, - подольстился Братченко.
- Нет. У меня вообще нет слуха, Витенька.