– Ну, раз запах чует, значит, жив, капитан.
– Вы наверняка пропустили стаканчик-другой, вместо того чтобы им заниматься.
– Да уж пропустили, конечно, но с него глаз не спускали.
– Ну, посмотрим, может, он заговорит.
И капитан подходит к тебе, а ты крепче сжимаешь веки, чтобы он не догадался, что ты видишь его, но он раскусил тебя, приподняв кончиками пальцев твое веко, он проводит спичкой по твоему глазу:
– Хесус Галиндес?
Ты открываешь глаза, словно тебя позвали откуда-то издалека, и заговариваешь по-английски, как будто находишься там, где и должен находиться, или все еще веришь, что ты в Майами, ты цепляешься за Майами, как за последний выступ родной земли.
– Говорите по-испански, гринго тут нет.
– Да, Галиндес. Мне очень плохо. Голова кружится и тошнит.
– Дайте ему попить. Что вы предпочитаете – воды или немного рома?
– Воды.
Четыре руки, от которых пахнет тыквенными лепешками, приподнимают тебя, руки все в масле, и по телу твоему проходит дрожь от подступающей к горлу тошноты, пока они не опускают тебя и ты не оказываешься снова на матрасе. Это матрас. Глядя на грязный потолок, весь в пятнах сырости, ты понимаешь, что, возможно, попал туда, откуда невозможно вернуться. Это уже не тот белый потолок, который ты увидел в первые минуты, а грязный, запущенный, под которым не могут находиться достойные люди.
– Не нервничайте и слушайтесь меня. Отвечайте на вопросы, которые я буду задавать, а потом на вопросы моего начальства, когда оно придет. Доктор вас осмотрел и сказал, что все в порядке, поэтому никаких нервов и никакого сопротивления. Будет только хуже.
– Где я?
– Этого я сказать не могу.
– В Нью-Йорке?
– Я не могу этого сказать.
– Дайте еще воды.
Они равнодушно приподнимают тебя, и ты чувствуешь, что можешь обойтись без их помощи, и хочешь приподняться и взглянуть на их лица, но осторожность подсказывает, что лучше притвориться обессиленным, и они тебе верят.
– Вы ему вкатили лошадиную дозу.
– Просто его кололи несколько раз, потому что он сильно нервничал и все время просыпался.
– Да, слабак.
– Какой худой. Худой-то какой.
– Да на голову слабый.
– Только бы с ним не получилось, как с тем птенцом на прошлой неделе, который все говорил-говорил, а когда капитан наподдал ему как следует, волосы в рот попали, и хорошо еще, что язык запутался, а то так бы и подавился.
– Напился?
– Пьет понемногу.
– Да он уже ожил и хвостом виляет.
На потолке резко очерчивается фигура офицера. Два других силуэта размыты и тонут в полумраке; перед ним плотный, приземистый человек, с черными маленькими усиками, смуглый, с несколько раскосыми черными глазами – характерный креольский тип, и тебе кажется, что где-то его видел и больше того – уже слышал этот голос, но не можешь вспомнить, где и когда.
– Что вам от меня надо?
– Я подчиняюсь приказу.
– Но вы можете, по крайней мере, сказать, где я нахожусь.
– Я не имею права.
– Но ведь я в Нью-Йорке, да? Или в Майами? Мы в Майами? На другом конце Флориды? На каком-нибудь из прибрежных островков?
Он отрицательно мотает головой, не переставая внимательно разглядывать тебя, словно старается понять, что он может из тебя вытащить.
– Хесус Галиндес.
Он повторяет твое имя и вытаскивает из правого кармана военной формы какую-то бумажку, чтобы прочесть то, что для тебя очевидно – зовут Хесус Галиндес, родился в Мадриде, сорок один, преподает в Колумбийском университете, и после неожиданно резко спрашивает, словно зачитывая еще одно обвинение и недовольно сопя:
– С какого времени состоите в коммунистической партии?
– Я никогда не был коммунистом. Я член Националистической партии басков, я баскский националист, представитель Националистической партии басков в Нью-Йорке. Вы можете позвонить в Государственный департамент, и там это подтвердят.
– Всему свое время, но будет лучше, если вы будете говорить правду, потому что я терпеливый человек, но мое начальство – нет, и мне приказано выяснить, являетесь ли вы коммунистом.
– Я никогда не был коммунистом.
– Для чего, приехав в Мехико, вы встречались с Сепедой?
– Мы встретились случайно, мы познакомились в Санто-Доминго.
– С кем из членов Доминиканской коммунистической партии, живущих в стране, вы поддерживаете отношения, подготавливая вторжение?
– Ни с кем. Я не знаю, остался ли в стране хоть один член Коммунистической партии.
– Оставьте этот тон, Галиндес.
– Я знаю только тех, кто живет в Нью-Йорке, я десять лет назад уехал из Санто-Доминго.
– А Сильфа? Разве вы не знакомы с Сильфой? А с Хуаном Бошем?
– Они не коммунисты.