– Кто такой полковник Аресес? Что он делает в Санто-Доминго? Он не производит впечатление человека, занимающегося подпольной деятельностью. Скорее он похож на бизнесмена.
– Он выполняет мои указания.
Мюриэл оценивающе поглядела на старика. Тот снова надел темные очки и вскинул подбородок, чтобы придать большую выразительность только что произнесенным словам.
– Я имею моральное влияние на него и, узнав о вас, тут же взялся за дело. Несколько недель назад вы получили письмо от своего научного руководителя Нормана Рэдклиффа, в котором он просил вас изменить тему работы. Разве не так?
– Так. Но непонятно, как вы узнали об этом.
– Вам еще многому предстоит удивляться. Это письмо было продиктовано Норману Конторой. Они крепко прижали его к стенке, пригрозив лишить средств к существованию, а этот тип только что женился, да еще имел глупость – в его-то возрасте! – завести потомство. Они его так прижали, что он согласился и выполнил все, что от него требовали.
Ей нестерпимо хочется выйти из машины, оказаться вне этого замкнутого пространства, на свежем воздухе, и там оценить слова старика, в секунду перевернувшие все в ее душе.
– Я полностью присоединяюсь к его просьбе переменить тему вашей работы, но по совершенно иным причинам. Они хотят защитить тех, кто убил Галиндеса, особенно самую верхушку – как доминиканскую, так и американскую. А я хочу, хоть он того и не заслуживает, защитить Галиндеса и национальную гордость басков, потому что сегодня баскский национализм превратился в одну из тех сил, что способны изменить этот запуганный и зажравшийся мир. Не надо торопиться. Сядьте спокойно. Сейчас я вам очень коротко изложу все факты, а потом мы пройдемся, выпьем соку. Мне почему-то кажется, что после того, что вы услышите, вам не помешает выпить.
Старик прочищает горло, ерзает, усаживаясь поудобнее и всем своим видом давая понять, что рассказ его будет длинным. Женщина сдается и откидывается на сиденье.
– Запомните одну дату: 4 марта 1941 года. В этот день Галиндес признается мне в Санто-Доминго, что поставляет информацию в американское посольство. Где это происходит? В кафе на улице Конде, недалеко от гостиницы, где жил Галиндес, пока не нашел квартиру на улице Ловатон. Во сколько? В семь часов вечера. Он приехал туда на старом мотоцикле, который купил по случаю. Это было забавное зрелище: нескладный долговязый Хесус на мотоцикле, да еще в войлочном тропическом шлеме на голове. А надо мной смеялся, когда я во время войны в Испании надевал такой же! Я помню тот день прекрасно, потому что помню все свои потрясения, кроме того, что я состарился. Я никогда сразу не даю волю чувствам, и даже сегодня мне это представляется вполне логичным: Америка – союзник демократических сил, и надо помочь им выиграть войну у стран оси. Но потом я начинаю разбираться. «Какую информацию ты передаешь? О живущих здесь нацистах? Но их раз-два и обчелся». И понимаю, что он недоговаривает, да еще и лицо прячет, уставившись в рюмку! «Ведь не эту же, правда?» – «Не эту». И тогда я говорю ему вслух о своих опасениях, и Хесус ничего не отрицает. Он передает информацию о красных, о наших – так началось то, что потом закончилось появлением папки с надписью «Рохас, конфиденциальный агент, НЙ-5075». Моей первой реакцией было встать и уйти, но он удержал меня. «Не надо так упрощать, подожди. Агирре это одобряет, потому что американцы обещали нам в обмен на поставляемую информацию вооружить отряд баскских бойцов, когда произойдет перелом во Второй мировой войне, чтобы мы могли вторгнуться на территорию Басконии и провозгласить независимость Страны Басков. Было бы гораздо хуже, если бы они обратились за информацией к кому-нибудь еще: я не собираюсь передавать им никакой важной информации. И если возникнет проблема, которая будет касаться всех, я тебе тут же сообщу. Именно поэтому я тебе все и рассказал – чтобы через тебя поставить в известность коммунистов». Я немного успокоился, и он тоже, даже начал складывать из бумажных салфеток птиц, больше похожих на каких-то зверушек… Что это были за зверушки? Ах, память, память, куда же ты делась? То, что он мне тогда рассказал, отчасти оказалось верным. Я захватил для вас копию донесения Даггана, советника по правовым вопросам посольства США в Санто-Доминго. Оно отправлено в июле 1944-го Гуверу. В нем Дагган очень высоко оценивает информацию, передаваемую Галиндесом. Тогда он еще не был агентом Рохасом, НЙ-5075; тогда он был просто конфиденциальным агентом ДР-10, и передавал информацию или советнику по правовым вопросам, или военно-морскому советнику, в ведении которых находилась американская разведывательная сеть в Санто-Доминго. Обратите внимание на то место, которое я отчеркнул специально для вас: «Конфиденциальный агент ДР-10 откровенно признал, что предпочитает передавать информацию, касающуюся немцев и граждан других стран оси, а не информацию относительно коммунистов. Это довольно огорчительно, поскольку у него хорошие связи с проживающими в Доминиканской Республике испанскими коммунистами. Однако, тем не менее, он передал весьма ценную информацию относительно коммунистов». Ну, как вам? В те времена ему платили семьдесят пять долларов в месяц и оплачивали все поездки, а поездил он немало: всю Доминиканскую Республику объехал, встречаясь с теми, кто собирал для него информацию. Затем в Доминиканскую Республику приехал агент Дрисколл, Галиндес становится Рохасом-580-85 и начинает действовать более активно. Прочитайте еще вот это место, я его тоже подчеркнул для вас. Это очень важно. Мне кажется, я так и вижу, как Хесус передавал эти сообщения. Вот смотрите, что пишет Дрисколл: «Встречи с этим агентом тщательно законспирированы. Они происходят раз в неделю, как правило, в пятницу вечером, в заранее обусловленном месте и точно в назначенный час. Обычно для этих встреч выбирается достаточно уединенное место, и они происходят после наступления темноты. Агент садится в машину, и, пока машина колесит по самым безлюдным пригородам Сьюдад-Трухильо, передает информацию. Запрещено для связи с этим агентом звонить к нему домой или в Министерство иностранных дел. В тех случаях, когда возникает потребность в неотложной встрече с агентом в рабочие дни, его можно найти в шесть часов вечера в кафе «Голливуд» на улице Конде. Поскольку агент – человек устоявшихся привычек, он всегда около шести часов вечера заходит в это кафе, оставляя свой мотоцикл напротив. В зависимости от обстоятельств разговор может состояться здесь же, но следует по возможности избегать привлекать внимание окружающих».
Старик глубоко откинулся на сиденье и внимательно наблюдает за женщиной; она читает, время от времени поднимая на него глаза, но во взгляде ее ничего нельзя разглядеть.
– Ну как, впечатляет?
– Продолжайте.
– Позвольте не торопиться: в моем возрасте поспешность вредна, даже если речь идет о простом разговоре. Я не буду говорить о пустяках, о такой мелочи, как работа Галиндеса в Санто-Доминго. После забастовки работников сахарной промышленности Галиндес чувствует, что совсем выдохся, и Агирре предлагает ему перебраться в Нью-Йорк, чтобы помогать ему, а со временем занять его место в Колумбийском университете и возглавить представительство басков. Итак, Хесус перебирается в Нью-Йорк, но постоянно разъезжает – то в Пуэрто-Рико, то в Коста-Рика или в Мексику, и иногда путь его лежит через Майами. Ну а я в перерыве между революциями всегда возвращался в этот город, так что связь наша не прерывалась. В 1950 году – запишите эту дату – Галиндес уже прочно обосновался в Нью-Йорке благодаря Агирре и Ирала, вот еще один святой из НПБ. Он обычно бывает на всех встречах испанских иммигрантов, а также на собраниях радикальных латиноамериканских объединений, главным образом, пуэрториканских, доминиканских, венесуэльских, кубинских. Испанцы полагали, что он помешан на крайнем баскском национализме и что в голове у него ветер гуляет. Но в этом они крепко заблуждались. А вот в среде латиноамериканских радикалов его считали радикалом, чуть ли не коммунистом; он же говорил, что стремится к синтезу христианства и марксизма. И все это, безусловно, с разрешения ФБР или ЦРУ, потому что, начиная с 1950 года, Галиндес был постоянным агентом ФБР, а также сотрудничал с ЦРУ, пока его отношения с Конторой не ухудшились. Но это через несколько лет. Я хочу подчеркнуть, что из всех этих денег Галиндес не тратил на себя ни доллара: он едва-едва сводил концы с концами, а все деньги, которые зарабатывал, отдавал НПБ. То была часть его работы – пересылать деньги НПБ. Этот ангелочек не был невинным поставщиком информации. Он обманул меня в тот день, в 1941 году, когда признался, что стал передавать американцам информацию. В Нью-Йорке он уже стал Рохасом, «конфиденциальным агентом НЙ-5075», он уже живет в квартире 15 в доме № 30 по Пятой авеню. А внизу, под ним – баскское представительство, которое он возглавил, после того как Агирре, а следом за ним и Ирала перебрались в Европу. К тому моменту уже было очевидно, что американцы никогда не вооружат ни одного баскского бойца, чтобы провозгласить независимость Басконии. И я думаю, что в последние годы Галиндес испытывал большое разочарование, особенно после того как подписали соглашение между правительством Франко и американцами, и уж, конечно, после вступления франкистской Испании в ООН. Но остановиться он уже не мог, и в секретных донесениях ФБР неизменно проходит как агент, обязательно информировавший о всех беспорядках, которые готовили латиноамериканские эмигранты. И не только латиноамериканские: он сообщает о своих встречах с Альваресом дель Вайо, испанским политиком, находившимся в эмиграции; он присутствует на заседаниях Объединенного комитета беженцев-антифашистов, на встречах ветеранов Бригады Линкольна, на собраниях Американской партии трудящихся, другими словами, коммунистов; передает сообщения о выступлениях Пола Робсона, этого прекрасного певца, который был вынужден в конце концов эмигрировать в Канаду. Он начинает выделяться среди других агентов качеством своей информации, и ему доверяют особые поручения: например, выяснить, чем занимается Прогрессистская лига Ямайки, Комитеты по гражданским правам, и даже осуществлять слежку за такими агентами ЦРУ, занимающими высокие посты, как Фигерес, президент Коста-Рики, или собирать информацию об эволюции Муньоса Марин, лидера умеренного крыла пуэрто-риканских националистов. Галиндес специализировался на доминиканцах и пуэрториканцах, когда те были в моде, потому что некоторые до того осмелели, что решили убить самого президента Трумэна. Тогда многие бились за отмену смертной казни главного участника покушения Оскара Кольясо – писательница Исабель Кучи или Луиса Ампаро Кинтеро. И, конечно, Галиндес был в этой компании; и не только, чтобы увидеть себя на фотографиях, но чтобы передавать информацию, которую никто, кроме него, не мог бы достать. Больше всего информации он передал о пуэрториканцах и об Объединенном комитете беженцев-антифашистов, где было полным-полно коммунистов. Когда Министерство юстиции занималось расследованием деятельности Комитета, было приказано отодвинуть Галиндеса на второй план: иначе ему бы пришлось выступать в качестве свидетеля и могла бы выплыть наружу его деятельность агента. В 1955-м Галиндес уже следил за Кастро, что мало кому известно. Тогда Кастро всем казался демократом, как Фигерес, Бетанкур, Муньос Марин, и эту маску он не снимал, пока не занял Гавану четыре года спустя. Последнее донесение Галиндес отправил за четыре дня до того, как его похитили, 7 марта 1956-го. Обычное донесение – он просто сообщает о результатах своей деятельности соглядатая внутри различных групп. Ну, что ж. Портрет главного героя готов. И это настоящий его портрет. А теперь я поясню вам то, о чем сказал по телефону. Я был там в день его задержания. Старик глубоко вздохнул, и в эту секунду ему почудилась насмешка в глазах женщины. Он посмотрел на нее внимательно, но увидел только голубые глаза, бесстрастно смотревшие на него.
– Я знаю, что вам хочется выйти из машины. Когда я перечислю все факты, мы выйдем, пройдемся и поговорим о моральной стороне этой истории. О морали нельзя говорить наспех. О фактах – вполне. В тот день Хесус, вернувшись из университета, пригласил меня к себе. Когда я пришел, он сказал, что ему необходимо что-то предпринять, чтобы нейтрализовать нажим со стороны Трухильо, необходимо раздобыть информацию об американцах, действующих по указке диктатора, которые всегда брали того под свою защиту, если «Нью-Йорк Тайме», «Лайф» или «Тайм» выставляли Трухильо в неприглядном виде. Мы проговорили с полчаса, и я заметил, что необходим Хесусу, как будто он осознал свое одиночество в той двойной или тройной игре, которую вел. Мы говорили о намечавшемся вскоре шествии испанцев – мы всегда говорили об этом при встречах, или когда попросту заходили друг к другу без всякого предупреждения. Тут Хесус вышел из комнаты, а вернувшись, с некоторым беспокойством сказал, чтобы я уходил, но тут же, передумав, предложил остаться: «Оставайся, я должен пойти с людьми, которые пришли за мной. Только не выходи из комнаты, чтобы тебя не увидели и не поняли, что мы с тобой связаны. Через некоторое время ты выйдешь, и когда найдешь информацию, о которой мы с тобой только что говорили, разыщешь меня». Я так и сделал, но чуть приоткрыл дверь, которую Хесус плотно прикрыл, и увидел, что его ждут два типа, типичные полицейские – но не настоящие, а такие, какими их в кино изображают. Мне показалось, что Хесус нервничает, и я подумал: «Это его связные, и он не хочет, чтобы я их видел». Я тут же все это забыл и вспомнил только через несколько дней, когда из-за его исчезновения разразился скандал, а я как раз приготовил для него список тех, кто в Соединенных Штатах лоббировал интересы Трухильо.
– Как же ему не повезло! Если бы он обратился к вам раньше, возможно, ничего бы с ним и не произошло.
– Без сомнения. Наверняка, ведь список был весьма внушительный: там были люди, начиная с генерал-майора Джорджа Олмстеда, в прошлом возглавлявшего программу военной помощи Доминиканской Республике, до сына Рузвельта, включая советника Трухильо по военным вопросам Джозефа Фрини. Трухильо дал немало денег на избирательную кампанию Эйзенхауэра, а потом – на избирательную кампанию Никсона. Но особенно сильны были позиции сторонников Трухильо в Палате представителей Конгресса, а в Сенате его поддерживал сам Джон Маккормак, лидер сенатского большинства, всегда превозносивший Трухильо как «оплот антикоммунизма на Американском континенте». Поэтому вполне естественно, что доклад Эрнста, тесно связанного с Рузвельтом-младшим, стал основным аргументом в кампании по дезориентации общества относительно истинной судьбы Хесуса и его местонахождения, и если многие газеты подняли шум, то потому, что это было выгодно их хозяевам. По сути, Трухильо с самого начала своего правления крепко держал в узде политические силы США. Хотя некоторые честные политики, вроде Саммера Уэллса, не переносили его, после того как в 30-е годы он убил двенадцать тысяч гаитянцев. Может, и остальные не переносили его, но он был им необходим как сторожевой пес Карибского побережья. Может, излишне кровавый, с их точки зрения, но, без сомнения, он прекрасно справлялся со своей задачей. Трухильо и его американские сторонники, истые германофилы, в душе, конечно, были на стороне нацистов. Но Благодетель Родины прекрасно понимал, что не может себе позволить идти наперекор американцам, не ставя при этом под угрозу свою власть и собственную жизнь. Поэтому он строил из себя ключевую фигуру, препятствующую проникновению нацистов в страны Карибского бассейна. Во время войны у него были надежные друзья в Вашингтоне, которые распространяли эту точку зрения: Дэвис, в прошлом американский посол в Москве, или Нельсон Рокфеллер, защищавший интересы компании «Юнайтед Фрут» на всем Американском континенте, или Кордел Халл, неоднократно в качестве почетного гостя посещавший Санто-Доминго и покидавший его с ворохом подарков; там даже улица была названа в его честь. Он подкупал послов, генеральных прокуроров, сенаторов, членов палаты представителей и их жен, делая всем роскошные подарки в духе «Тысяча и одной ночи». Жене Кордела Халла он подарил сказочное жемчужное ожерелье, а если политики его подводили – если такое вообще могло случиться, – он обращался за помощью к американским военным, перед которыми было совсем несложно изобразить себя защитником Карибского побережья. Одному американскому агентству, находившемуся в Нью-Йорке, Трухильо платил по сто тысяч долларов ежегодно – сто тысяч долларов, при том что это была за сумма в 40 – 50-е годы! – за то, чтобы они пропагандировали его и его деятельность в Соединенных Штатах и во всей Латинской Америке. Знаете ли вы, что Трухильо, совершенно безграмотный Трухильо, стал доктором honoris causa[22] университета в Питтсбурге? Самое забавное, что средства на подкуп людей, от которых это зависело, Трухильо взял из специального фонда: то были средства, выделенные американскими евреями на прием Доминиканской Республикой евреев, бежавших от ужасов нацизма. Теперь вы понимаете, насколько глубоко пустило корни зло на этой земле, как много тут людей – некоторые еще живы, – на которых лежит ответственность за политику Трухильо и за то, как долго продержался его режим? Эта зловещая страница Истории записана в моей памяти. И в моей душе.
– Мне странно, что, зная все это, вы столько лет молчали.
– Тут вы подошли, быть может, к истинной причине нашей встречи. Молчание… Признаюсь вам, что перспектива нашей встречи сильно меня беспокоила. Я часто представлял себе эту встречу, и воображение не обмануло меня. Вы – преданная и любящая женщина. Я имею в виду, любящая правду и справедливость, как любил их я всю мою жизнь. Для вас Галиндес – жертва чудовищного заговора, и это действительно так. Но фигура Галиндеса вызывает интерес, которого этот человек не заслужил – ни в плохом, ни в хорошем смысле слова.
Старик протягивает руку, взглядом прося разрешения ласково, но твердо положить ее на руку женщины.
– У меня уже нет времени даже на то, чтобы умереть. Может, я уже умер, поэтому во имя тех идеалов, которые мы с вами разделяем, я хочу сказать вам, дочь моя, что вы пошли не за той звездой. История несправедлива к своим самым преданным слугам, и нужно очень придирчиво разбирать обломки кораблекрушения. Вам кажется, что вы успели подхватить память о мученике, прежде чем ее поглотят воды океана забвения, но вы ошиблись. Простите, что я выражаюсь так возвышенно, но я принадлежу к эпохе болеро, и от этого не уйти даже в самых трагических обстоятельствах. Вы ошиблись, разбирая обломки, и мне нравится, что я вас рассмешил, вспомнив эпоху болеро. Мне нравится, что вы смеетесь, очень нравится, потому что ваш смех разрушает погребальную атмосферу нашего разговора. Но прежде чем мы с вами выйдем из машины, я хочу четко и недвусмысленно сказать следующее: продолжая копаться в том, что случилось в марте 1956 года, вы оказываете плохую услугу Хесусу. Новые поколения никогда не поймут той двойной или тройной игры, что он вел, и те памятники Хесусу де Галиндес, что воздвигли в разных странах Латинской Америки, могут превратиться в ничто. И я не хотел бы дожить до этого. Вся ответственность за обломки этих памятников будет лежать на вас. Я сказал все, теперь ваша очередь.
Женщина выходит из машины, потягивается, оглядывается по сторонам, словно пытаясь понять, где находится. Вольтер ждет, что она опять сядет в машину, а потом решает тоже выйти на воздух. Он тоже потягивается и даже пытается изобразить что-то вроде гимнастических упражнений, разминая затекшие мускулы.
– Разговаривать в машине неудобно, зато надежно. Когда-то я выполнял задание в Юкатане, и все, что я сказал, прочитали по губам. То были времена, когда над Гватемалой нависли грозные тучи, когда готовилось свержение Арбенса. Жаль, что вы должны улететь сегодня же, потому что Майами – очень красивый город, если не обращать внимания на его обитателей. Посмотрите, какой красивый парк; там, ближе к морю, есть бассейн, а еще дальше можно покататься на водных лыжах. Мне иногда нравится приходить сюда и смотреть на молодежь: какие они акробатические номера выделывают на этих лыжах! Приятно посмотреть на них – подтянутые, ловкие, каждый жест рассчитан. В Древней Греции их бы изваяли в камне, и это было бы гораздо красивее их дурацкого дискобола, который похож на молодого бычка. Какая разница между тем, каким был этот город раньше и каким стал теперь! Знаете, когда все тут начало меняться в худшую сторону? В 62-м, в декабре 1962-го. Вторжение на Кубу провалилось, и большая часть уцелевших после операции осела здесь; они тогда еще устроили демонстрацию на стадионе. Подумайте только, сорок тысяч истеричных людей! Да если бы они остались на Кубе и сражались с оружием в руках, ситуация в корне бы изменилась! Но они предпочли прибежать сюда и начать жаловаться американцам на свою судьбу. И явились супруги Кеннеди, потому что Кеннеди вся эта история с вторжением свалилась на голову совершенно неожиданно. «Я обещаю вам, что это знамя будет вручено Бригаде в свободной Гаване», – сказал президент, размахивая знаменем Бригады, которое ему подарили. И он сказал это по-испански. Господи, что тут началось! И тогда на трибуну поднялась Онассис, ну та, что потом станет госпожой Онассис, Жаклин, и сказала, – тоже по-испански, причем лучше, чем ее муж, – что расскажет своему сыну, Джону, о мужестве кубинцев, пытавшихся освободить свою родину. Потом никто об этих кубинцах и не вспоминал. Несколько лет назад ветераны Бригады решили вернуть себе знамя. И никто не знал, куда оно делось, – так и не нашли: может, Жаклин себе из него кофточку сшила или Джон-младший взял поиграть. Наконец, знамя нашли – в ящике, в подвале Библиотеки Кеннеди, в Массачусетсе. И вот тогда-то, в 62-м, и родилась эта легенда о Майами как об авианосце для вторжения на Кубу. После этого жить тут стало невозможно.
– Но вы живете, и неплохо.
– Я привык, я могу жить даже в клоаках. Воздух загнивающего капитализма меня только бодрит. Но я не хочу утомлять вас своей болтовней и с большим удовольствием послушаю вас, сеньорита. Что вы думаете делать?
Женщина задумчиво шагает, выписывая на асфальте большие полукруги – то одной ногой, то второй, словно мысль ее никак не может оформиться во что-то цельное.
– Меня удивляет наша встреча.
– Так. Почему?
– Этот образ Галиндеса – агента американских спецслужб далеко не нов. Я об этом знала.
– Безусловно, однако не настолько, не с такими деталями.
– И даже с деталями. В своей книге «Дело Галиндеса» Мануэль де Дьос Унануэ отстаивает эту версию, приводя в подтверждение почти те же документы, что и вы.
– Унануэ? А он из наших?
– Нет, он не из ваших. Он – главный редактор газеты, которая выходит в Нью-Йорке на испанском языке. Кубинец баскского происхождения.
– Что-то я не помню этого парня.
– Мне уже знаком этот образ – Галиндес – агент спецслужб, и как бы ни было это неприятно, я приняла этот образ. Некоторые выпячивают эту сторону его деятельности на первый план, другие стараются обходить стороной. Мне все равно.
Кажется, старик потрясен: его моральные принципы задеты. Он останавливается сам и движением руки останавливает женщину.
– Не говорите так. Как вы можете говорить мне это?
– Но ведь всем известно, что многие иммигранты передавали информацию американским спецслужбам за то, что те помогали им лично или делу, которому они служили. Возможно, Галиндес относится ко второй категории, и если он делал это, то с полного одобрения своего непосредственного руководства. Он никогда всерьез не думал, что действия его наносят ущерб коммунистам: ему все это казалось пустой болтовней, и интересовало его только одно – баски. Он был одержимый, это верно. Но я стала заниматься им не потому, что он был безупречным пророком, а именно потому, что он не был безупречным пророком.
– Какой прекрасный образ – безупречный и небезупречный пророк! Впечатляет.
– Не исключено, что еще за пять дней до своего похищения Галиндес работал как агент американских спецслужб, несмотря на горечь, которую вызывала у него внешняя политика США, предательская по отношению к иммигрантам. Но он победил эти упаднические настроения и сказал себе, что проиграл одно сражение, а не всю войну. Но в это время Галиндес уже в большей степени связывал свое будущее с Колумбийским университетом, с научной степенью, которую должен был получить 6 июня и которая была ему присуждена заочно; это должно было оживить его университетскую карьеру, которая была начата еще в Испании и которую прервала война. Другими словами, я признаю, что Галиндес был человеком, который от романтизма переходил к расчетливости, и наоборот, а если смотреть на него снаружи, он может показаться танком, упрямо рвущимся к цели. Но надо вчитаться в то, что он написал, особенно в его печальные стихи.
– Печальные, сеньорита, это верно. Я бы даже сказал – ужасные.
– Надо вчитаться, и тогда станет очевидна его постоянная внутренняя борьба между светом и тьмой. Именно это больше всего завораживает меня в Галиндесе. Он – не из тех праведников, о которых пишет Камю.
– Тут я с вами совершенно согласен: у Галиндеса не было ничего общего с теми праведниками, которых вы, как и я, прекрасно знаете.
– Он был типичным испанцем: человеком, который двадцать три часа в сутки может быть жестоким, а потом час рисковать жизнью из-за птицы, какого-то подобия идеи или призыва. Если бы он был предсказуемым человеком, его бы не похитили. Он бы прислушался к тем эмиссарам, которых к нему посылали; он бы согласился взять деньги – достаточно большие по тем временам. Почему он отказался? Почему бросил вызов Трухильо и пошел по дороге, которая была дорогой к смерти?
– На этот вопрос я могу вам ответить. Я скажу вам, что он был очень упрям, как все баски; и не забывайте, что они надрываются, рубя огромные деревья и таская валуны, чтобы показать, что могут помериться силами с Господом Богом. Но я скажу вам вот что еще: Галиндес никогда не предполагал, что Трухильо решится на подобное.
– Но тот убил Рекену незадолго до этого.
– Да, но Галиндес был представителем правительства в изгнании, жил в Нью-Йорке, работал в Колумбийском университете, его все знали. «Разве Трухильо осмелится поднять на меня руку?» – думал он. Но тот осмелился и поймал его, как птичку, тот и пискнуть не успел. Галиндес не рассчитал свои силы, дочь моя, вот и все. Точно то же произошло и с Альмоиной: он считал себя в безопасности в Мехико, но в один прекрасный день Хромой свел с ним счеты. В самом центре Мехико.
– А потом мученический конец. Когда он уже не мог выбирать и был во власти Трухильо. Я бы все отдала, чтобы быть с ним рядом в этот момент, чтобы чувствовать то, что чувствовал он, подводя итог своей жизни перед лицом смерти с достоинством человека, отдающего свою жизнь за дело, которому служат тысячи людей.
– А потом что, Мюриэл? После того, как вы бы пообщались с пророком? Что потом? Другое дело, если бы вы преследовали какую-нибудь цель. Это я бы понял. Скажем, вернуть Галиндеса из небытия с далеко идущими политическими целями. Ну, например, если бы это имело значение для противостояния испанского правительства и ЭТА. Или напомнить тут, в этой стране, о том, что некоторые лица, до сих пор существующие на политической сцене, выступили в той истории пособниками. Напомнить, что они по-прежнему имеют вес. Тут или в Санто-Доминго. Очень интересно ваше знакомство с Хосе Исраэлем Куэльо, блестящим молодым человеком, теперь уже сильно постаревшим, сыном дона Антонио, патриарха системы образования. Хосе Исраэль раньше был коммунистом, теперь – думаю, что нет. Как вы относитесь к коммунистам?