- Всей этой братии теперь предоставлены возможности по их вкусам: одним - болтать без умолку и морочить людям голову, другим - путешествовать и наживаться, третьим - просто наживаться. Когда тут думать о государстве? Некогда.
- И об экономике, - вставил Мазанов.
- А это для них-вообще мелочь, что-то вроде надоедливой мухи. Все их экономические замыслы висят на одном - экономии на обороне. У них любая экономика сыграет в ящик, даже, если на оборону не тратить ни рубля.
Мария Петровна услышала в наушниках собственный голос:
- Милый, а это потому, что у вас любое дело обычно переходит в помешательство. Тихое или буйное - все зависит от темперамента начальника. Только ведь и народ уже не тот.
Голос Григория Ивановича:
- Машенька, народ всегда один и тот же. Просто периодически появляются деятели, которые возбуждают его своими разговорами. Причем, они в основном говорят, но ничего не делают, думают, что все произойдет само, от одних разговоров.
- Если бы в руководстве было побольше женщин, а не этих надутых индюков, может и начали бы думать о действительно нужных вещах.
- Ну например? - спросил Григорий Иванович.
- О семье, о детях, о воспитании, обо всем, что действительно нужно каждому нормальному человеку.
Снисходительный голос Григория Ивановича:
- Кто о чем, а вшивый о бане. Полно там вашего брата, даже больше, чем надо. Все барахло из спецмагазина разнесли.
- Я имею в виду нормальных женщин.
- Тебя там не хватало, - добродушно бросил Григорий Иванович.
- Возможно. Будь уверен, я очень быстро привела бы всех в чувство.
...Мария Петровна поправила наушники и усмехнулась, довольная своим твердым тоном.
Голос Григория Ивановича:
- Маша, у нас серьезный служебный разговор. Можешь дать поговорить спокойно?
- Конечно, дорогой.
В наушниках раздался скрежет отодвигаемого стула и перестук её каблучков.
Голос Мазанова:
- Она наверно рассердилась.
- Боевая подруга, должна понимать. А кроме того, она женщина черезчур сообразительная. Меньше знать - лучше для неё самой. Не мне тебе объяснять. Сейчас сведения извлекаются из человека, как из консервной банки. Вводится спецпрепарат, и он выкладывает все, как на исповеди. Наука... Ну ладно, налей-ка ещё по одной.
Разговор прервался аппетитным бульканьем.
Долго льют, подумала Мария Петровна, наверно в фужеры.
Голос Григория Ивановича:
- Нас уверяют, что надо все заложить в западный ламбард, а потом как-нибудь перебьемся. Кто потом будет выкупать и на какие средства неизвестно. Мы подошли к самому краю, и либо остановим весь этот развал, либо все полетим в пропасть. Иного не дано. Поэтому-за успех! Нужна решимость. Ее кое-кому не хватает.
Голос Мазанова:
- Такое ощущение, что уже поздно.
Молодец, отметила Мария Петровна. Эх вы, мужички, где же вы раньше были. Когда были помоложе.
Голос Григория Ивановича:
- Лучше поздно, чем никогда.
Нет, дорогой, бывает и так: лучше никогда, чем поздно, заметила про себя Мария Петровна.
- Надо спасти и сохранить государство! - загремел голос Григория Ивановича, - Сохраним его-решим любые проблемы. Ни одна страна в мире не разваливала собственное государство сама. Лечить зкономику? Да. Бороться с застоем? Да. Свобода нужна? Пожалуйста: поезжай куда хочешь, пиши любую глупость, если помолчать не можешь. На западе тоже были периоды застоя, коррупции и всеобщего отвращения, но они не разваливали государство. Они укрепляли его и потому выжили. Крепкое государство - благо для людей, гарантия порядка не только у себя, но и во всем мире. Его тяжело создать, а развалить легко. Только начни, дальше процесс сам пойдет. Нужно чрезвычайное положение и восстановление правопорядка. Иного пути нет. Выпьем ещё раз за успех. Нужен успех, он все определяет. Будет у нас успех, значит мы и правы. А обосновать потом и объяснить это по-научному специалисты всегда найдутся. Обозревателей у нас много. Обозрят все в самом лучшем виде. Поймет ли народ, вот в чем вопрос. Его уже столько раз дурачили, даже неудобно. Маша права, народ стал не тот. Отсюда нерешительность. Одни колеблятся, другие вообще трясутся от страха. Да и здоровье не железное, люди, мягко говоря не молодые, сам понимаешь. В сущности пенсионеры, у кого что, все на диспансерном учете.
На несколько секунд голоса смолкли, зазвенели бокалы.
Голос Григория Ивановича:
- Ничего, все будет нормально. Одни согласятся, других уговорим, третьим просто некуда будет деться. А самых неугомонных, чтобы они воду не мутили и не морочили трудящимся головы, пришлем к тебе на спецлечение.
- Кодирование сознания?
- Именно. Они сразу затянут другую песню. А потом можно допускать к ним и телевидение и прессу, хоть черта лысого. Они будут твердить и повторять, как попугаи то, что им вобьют в башку. За упех! И за здоровье! Дело такое: хватит всем здоровья и решительности, будет и успех. Всех склонных к демагогии отправь в отпуск. Лучше меньше, да лучше. Дней через пять я убываю в командировку. Вернусь, сразу позвоню. Связь только через меня. Могут позвонить и помимо меня, от моего имени, но это будут чисто информационные звонки. Команды - только лично от меня.
Голос Мазанова:
- Спецотделение готово принять пятнадцать человек в любое время. Аппаратура проверена, все работает безукоризненно. Вертолетная площадка подготовлена. Там, где вы говорили - между спецкорпусом и забором.
И этот туда же, подумала Мария Петровна. Она выключила плейер и сложила наушники. Дети, настоящие дети. Что они затеяли? Ах, Гриша, Гриша, связался-таки с политиканами. . . И какие речи! И когда мужики успевают набраться всего этого? А ведь когда-то он их терпеть не мог. Постарел. Все они хороши. Они используют тебя, мой милый, вас обоих, а потом отделаются. Или подставят, когда придет нужда, и будете вы, два больших глупых ребенка таращить глаза и бить себя в грудь перед следователями.
Мария Петровна резко поднялась и в волнении заходила по комнате. Ну нет, Гришенька, плохо ты меня знаешь. Мария Петровна перемотала кассету, включила стирание и под тихое шуршание плейера незаметно успокоилась.
Она открыла кабинет Григория Ивановича и внимательно оглядела письменный стол. Стопка газет и журналов, прибор с авторучками и перекидным календарем. Последний лист отсутствовал, а на следующем видны были в боковом свете отчетливые следы букв. Григорий Иванович всегда писал с нажимом, словно вырезал по дереву. Она без труда разобрала следы надписи: Семигоров - уэел связи!
Восклицательный знак был огромный, именно так любил он отмечать на документах особые места.
Семигоровых она прекрасно знала, и как раз их-то и не застала дома, когда ездила в Москву. По слухам, сам Семигоров недавно внезапно заболел, попросился в отставку и был отпущен без уговоров.
Раз он в отпуске, значит либо в санатории, либо на даче, рассудила Мария Петровна и , быстро собравшись, спустилась в гараж. Участок его был в двадцати километрах от Новозаборска, ближе к Москве, минут тридцать спокойной езды. Когда-то Никита Михайлович был к ней явно не равнодушен и даже пытался ухаживать, правда, не очень настойчиво, так-на всякий случай, но какое-то тепло между ними сохранилось.
Шестидесятилетний Никита Михайлович Семигоров, крупный, загорелый от лысины до кончиков пальцев, в голубом адидасовском костюме, встретил её с радостью.
В гостинной, отделанной вагонкой, он усадил её за старинный круглый стол, придвинул блюдечко с малиной, выключил телевизор. Причесался перед зеркалом, аккуратно уложив поперек темной лысины серебристую и единственную прядь. Заметив взгляд Марии Петровны, подмигнул: