— Я пришёл… — и снова только леденящая душу тишина.
— Как же так, Наташа? Зачем ты здесь? Мы же договорились, что ты будешь ждать меня сегодня. А ты здесь…
Что-то давило в спину, будто кто-то пристально смотрел на него. Иванов медленно огляделся по сторонам. В полумраке царства мёртвых над Ивановым сгущалась вязкая гнетущая тишина.
«Жуткое место», — подумал Иванов. И ещё он подумал, что теперь Наташа ближе к ним, лежащим здесь, в холодном покое и тишине, а он, Иванов, им чужой. От этих мыслей по телу пробежал неприятный озноб.
— Тебе, наверное, очень холодно сейчас? Я согрею тебя, потерпи немного…
Подрагивающими руками Иванов нашёл под простыней Наташину руку. Ладонь была холодная, как пол. Он с трудом попытался пропустить свои пальцы меж её — так любила делать она. Но пальцы девушки не поддавались, и он только смог крепко сжать их.
— Господи! — взмолился Иванов. — Верни мне её.
Но в ответ только тишина.
— Это несправедливо, Господи! Она должна жить! Забери мою жизнь, верни её, Господи! Мне ничего не нужно без неё.
Иванову показалось, что тишина вокруг становится ещё более тяжёлой и осязаемой.
— Наташа, прости меня за то, что я не был с тобой в последнюю минуту.
Иванов припал губами к безжизненной руке. В этот момент он ощутил, как мёртвый холод её руки проник в его тело. Боковым зрением Иванов уловил в полутёмном помещении какое-то движение, будто промелькнула чья-то тень. Он поднял голову. Никого… Не отпуская руки, Иванов зажмурился. И вдруг…
— Не спеши, ещё не время… — ему показалось, что он ясно услышал чей-то тихий шёпот. Иванов открыл глаза и посмотрел вокруг. Ничего не изменилось, он всё так же оставался один в этом мрачном месте.
— Наташа! — тихо позвал Иванов и снова осмотрелся.
В ответ тишина.
— Я тебя люблю! Наташка, ты слышишь? — шептал Иванов громче.
Но ответом снова была лишь тишина…
Проникающий холод каменного пола привёл Иванова в чувства. Что это было? И было ли что-то? Безумие? Иванов снова посмотрел по сторонам. Ему показалось, что в этом гнетущем покое уродливый лик смерти всё плотнее окружает его со всех сторон. И теперь она — смерть — знает, кто такой Иванов. Пора было уходить.
— Я никогда не забуду тебя, Наташка. Ты заставила меня полюбить, почувствовать жизнь. Ты научила меня радоваться ей. Спасибо тебе за это.
Прежде, чем накрыть простынёй дорогое лицо, он ещё долго вглядывался в него, стараясь запомнить каждую чёрточку. Склонившись, он поцеловал её в холодные губы. И вдруг ему показалось, будто лёгкий ветерок подул в закрытом помещении, и на мгновение Иванов ощутил знакомый запах Наташиных духов. «В конце концов, этого не может быть! Я, наверное, схожу с ума!» — оглядевшись вокруг, Иванов снова посмотрел на Наташу. Её лицо оставалось бледным, чужим и холодным. Понимая, что больше не может здесь находиться, со словами «Прощай, прости» он накрыл её простынёй и, не оборачиваясь, пошёл к выходу. И снова ощутил лёгкое дуновение ветерка. «Живи!..» — донёсся до слуха Иванова то ли шёпот, то ли неясный шелест…
Холодный пот катился градом по его спине, когда Иванов, выйдя из дверей морга, окунулся в ласковое живое тепло летнего вечера. Он поймал себя на мысли, что Жизнь и Смерть, хотя и существуют в одном мире, но они, как два различных измерения, как две параллельные Галактики, — не совместимы друг с другом.
Рядом с Ковалёвым стояла заплаканная Ирина. Когда Иванов подошёл, она уткнулась ему в плечо и зарыдала. Он обнял её дрожащие плечи и стал повторять:
— Ну всё. Ну всё…
Опасаясь, что тоже может не сдержать слёз, Иванов подозвал Михаила и аккуратно передал ему Ирину. Сам кое-как доковылял до ближайшей скамейки. Казалось, что невыносимая тяжесть навалилась на всё тело, сделав его слабым и непослушным. Подошли Ирина и Михаил и сели рядом. Ирина ещё продолжала всхлипывать, но понемногу успокаивалась. Иванов молчал.
— Завтра Наташку оденут в этот цинковый ящик и отправят самолётом домой. — Михаил показал на ряд гробов, стоящих вертикально у дальней стены морга.
— Дай закурить, — попросил Иванов.
— Ты же не куришь! — удивился Михаил.
— Дай.
Михаил протянул сигарету. Потом спички. Иванов не курил уже пятнадцать лет. Но затянулся как настоящий курильщик. Отвыкший от никотина организм зашёлся в кашле. Иванов пробовал ещё и ещё, но это не приносило облегчения. Не докурив, он выбросил сигарету.
— Что будешь делать? — спросил Михаил.
— Когда?
— Вообще. И сегодня в частности.
— Сегодня — не знаю. Хочу побыть один. А завтра попрошу у командира полка отпуск. Хочу сам похоронить Наташу.
Ковалёв понимающе кивнул:
— Мой тебе совет, Саня: напейся до потери сознания.
— Напьюсь.
— Саша, а пошли к нам, — предложила уже переставшая плакать Ирина.
— Спасибо. Может, и зайду. А пока — извините, ребята…
Иванов встал и медленно побрёл по направлению к парку, где они с Наташей провели последний вечер.
В их парке ничего не изменилось: всё так же не горел свет, и в безлюдных аллеях играл с листьями ночной ветерок. Иванов отыскал их лавочку, что ещё помнила тепло Наташи, и сел. Он вспоминал. С их первой встречи пошла всего лишь вторая неделя, но как много всего произошло за это время. Кому-то хватило бы на целую жизнь. А нужна ли она ему теперь — эта жизнь? Что с ней делать? Как жить без Наташи? Рука сама достала из нагрудного кармана лётной куртки пистолет. Ощутив приятную тяжесть в ладони, Иванов привычным движением дослал патрон в патронник. «Макаров» удобно лежал в руке. Иванов заглянул в тёмный ствол как в вечность. «Надо только нажать на спуск и не останется ничего — ни мучений, ни душевной боли. А я буду рядом с Наташей…» — Иванов поднёс пистолет к виску и закрыл глаза…
— Саня, ты чего надумал? — голос Ващенки заставил вздрогнуть. Иванов открыл глаза и опустил руку.
— Саня, звено тебя ждёт. А я тебя обыскался, оказывается, ты тут прячешься. — Ващенка говорил так, будто ничего не произошло, а сам смотрел на пистолет в руке Иванова. — Если бы не встретил Ковалёва, то и не нашёл бы тебя никогда. Мы без командира не начинаем. Пошли.
«Ещё чуть-чуть и не нашёл бы никогда…» — Иванову вдруг стало стыдно, будто его уличили в чём-то нехорошем. Он поставил пистолет на предохранитель и, убрав его в карман, молча пошёл вслед за Ващенкой.
Поминки по погибшему экипажу шли своим чередом. Сколько бы за плечами не оставалось боевых вылетов у молодых и бывалых пилотов, к боли от потери друзей привыкнуть нельзя. Ещё вчера Иванов встретил Крапивина в коридоре, и они перебросились парой шуток. А сегодня уже нет этого молодого и весёлого парня с Волги. И сегодня уже больше нет Наташи. Жизнь как бы разделилась на две части: до и после…
— Неправильно это, Саня, когда вокруг столько грязи, дерьма и уродства, а из жизни уходят красивые, молодые ребята и девчонки. Обидно! — почти рыдал Ващенка, когда они уже пропустили вместе по пятой чарке.
— Да, — согласился Иванов, — красивая женщина, Андрюха, красивая мать — это творение природы, это целое искусство. А смерть — сволочь жестокая.
— Ну, Наташка-то была вообще… — Ващенка поднял большой палец левой руки, а в правой держал стакан. — Как жалко-то!
— Жениться тебе пора, Андрейка, — переводя разговор в другое русло, произнёс Иванов. — Почему не женишься?
— Командир, хочешь, честно отвечу? — Ващенка перешёл на полушёпот. — Мне нравятся многие женщины. Не глупые. Чтоб красивые там, сексуальные… Не всем из них, правда, нравлюсь я, но есть и такие, которым нравлюсь. Вот, предположим, встретил я женщину, и она мне понравилась. А я, естественно, ей. Взаимно. Я должен сразу с ней переспать или не должен?