— Спасибо! — Ващенка вытащил первый кусок.
— Поначалу мне не хотелось ввязываться в конфликт, — честно признался Иванов, при этом он кормил Ирину с руки, как птенца. — Но он ударил тебя, и я не сдержался.
— Когда ты кинулся на того здоровяка, я решил, что нам пришёл «писец». Уж очень здоровые эти два бугая. — Ващенка, по примеру Иванова, скармливал свой кусок яблока сидящей рядом Марине. — Мой меня сразу заломал — и на землю. Не вывернешься! А знаете, о чём я думал, когда он меня по сусалам ездил? — Ващенка выжидательно посмотрел на всех. — Я думал, что Маринка меня побитого любить не будет!
Все рассмеялись. А Марина с гордостью произнесла:
— Ты у меня герой! Как такого не любить?
Иванов посоветовал своему «праваку» на будущее:
— Если противник больше и сильнее тебя, не борись с ним, держи его на ударах. Бей в лицо, старайся ослепить.
— Где ты этому научился? — спросил Ващенка.
— Жизнь научила, — попытался уклониться от ответа Иванов. Но Ващенка хотел знать подробности.
— Расскажи, Саня, — попросил он, укладываясь головой на колени к Марине.
— Ну пожалуйста, — присоединилась к его просьбе Ирина, отпустив Иванова и устраиваясь напротив, облокотившись на живот Ващенке. Дополняя общую картину, Тамара легла, положив голову Андрею на грудь, и тоже приготовилась слушать.
— Девчонки, раздавите!.. — запротестовал облепленный подругами Ващенка.
— Молчи! — цыкнула на него Марина, и тот послушно умолк.
— Ладно, — согласился Иванов. — Расскажу.
— После окончания первого класса, — начал он после короткого молчания, — я впервые поехал в пионерский лагерь. Всё казалось новым и интересным. А так как в самом младшем отряде свободных мест уже не оказалось, меня отдали в отряд, где ребята были года на три-четыре постарше. В том отряде я оказался самым маленьким. И надо мной «взяли шефство» старшие. Надеюсь, вам не нужно пояснять, каким было это шефство. Большие лупили меня. Во дворе меня раньше так никто ещё не бил. А в лагере взрослые парни били каждый день. Так как я рос без отца и старшего брата, то и драться меня никто не учил. Большие хотели сделать из меня «шестёрку». Но только не с моим характером. По силе я не мог справиться ни с одним из них, а били меня и по одному, и по несколько человек так, чтобы не оставлять синяков. После того, как я по детской простоте пожаловался воспитательнице, большие мне устроили «тёмную».
Последней каплей моего терпения стали обвинения в краже денег. У одного парня из отряда пропали пятнадцать рублей. Для пацана тогда это были большие деньги. Воспитатели стали обыскивать чемоданы и в моём обнаружили спичечный коробок с уложенными туда рублями. Я пытался доказать, что несколько дней не заглядывал в чемодан и что он у меня не запирается на замок, поэтому залезть в него мог кто угодно. Но мне не верили. От обиды я убежал и просидел весь день в лесу, возле лагеря. Как я мог доказать, что не брал этих денег? Уехать домой я тоже не мог, так как лагерь находился далеко от города. Я особо не прятался, но никто меня не искал в течение дня. Я сидел и плакал. Все сказочные надежды на добрую воспитательницу, которая найдёт меня, поверит и защитит, растаяли вместе с летним днём. Проголодавшись, я вернулся в лагерь к ужину. Но в этот день я усвоил жестокий урок, что в этой жизни нельзя ни на кого надеяться, кроме как на себя самого.
После ужина большие снова стали меня «воспитывать». Один из них кинул в меня футбольный мяч, целясь в голову. Но я поймал его и запустил в обидчика. И уже ничего не помня от ярости, с диким воем лупил этого здоровяка. От неожиданности и испуга тот даже не сопротивлялся, только пытался защитить руками лицо. Но я поставил ему синяк под глазом и разбил нос. Помню, что у меня тряслись руки, но я в тот момент готов был «порвать» любого. Оглядев всех притихших в комнате, я просто пошёл и лёг на свою кровать, не раздеваясь.
— Да он псих! — произнёс кто-то, и в тот вечер меня оставили в покое.
Но мне не простили этой выходки. Через два дня за нашим корпусом, при большом скоплении зрителей меня свели с крепким хулиганом из соседнего отряда. Тот был на пять лет старше и, конечно, выше и сильнее меня. Расчёт старших был понятен: меня нужно было «поставить на место». Вся драка могла закончиться одним ударом, попади мой противник в цель. Я этого парня очень боялся. Но показать слабость перед двумя отрядами не мог! Поэтому первым бросился на врага и повалил его спиной в какой-то куст. Уцепившись за ветки, и имея в этом преимущество, я давил и давил, пока противник полностью туда не свалился. Мой враг лупил меня кулаками по спине, но я терпел, не давая ему возможности подняться. Не знаю, чем бы это всё закончилось, не расцепи нас одна из девчонок из соседнего отряда. Она нравилась многим. Моему противнику тоже. «Хватит маленького обижать!», — закричала она и, взяв меня за руку, увела с места драки. Потом, до конца смены шефствовала надо мной. И часто защищала. Мы так с ней сдружились! До сих пор помню ее имя — Люда. Она мне тогда тоже нравилась. Только выше была на целую голову. Потом мы какое-то время даже переписывались. Больше я её никогда не встречал.
Вернувшись из лагеря домой, я не стал ничего говорить маме. А осенью записался в секцию бокса при заводе. В группе я оказался самым худым и маленьким, мне часто доставалось на тренировках. Но я продолжал упорно заниматься и стал делать успехи. И полюбил бокс. В училище занимался рукопашным боем. Драться ещё приходилось, но не часто. Вот такая история, — закончил Иванов.
— Да, ударчик у тебя хороший! — сделал комплимент Ващенка.
— Чтобы иметь хороший удар, надо не водку пить, а тренироваться.
— Ну и детство у тебя было! — с возмущением произнесла Марина. — Кошмар!
— Детство — как у всех! — поспешил успокоить Иванов.
— А в тот лагерь ты ещё ездил? — поинтересовалась Ирина.
— И не один раз.
— Знаешь, — тихо сказала Тамара, — ты рассказывал, а мне так было больно.
— А мне-то как было больно! — шутя, запричитал Ващенка, выползая из-под девчат.
Выставляя откупоренную бутылку на поднос с бокалами, Ващенка объявил:
— Внимание! Анекдот про лётчиков.
И подождав всеобщего внимания, начал:
— В вертолёте экипаж состоит из трёх человек, а на транспортных самолётах — из пяти. Поэтому анекдот про транспортников. Просит как-то правый лётчик своего командира экипажа помочь подобрать сравнение: ты, говорит, командир — голова экипажа, штурман — глаза экипажа, радист — уши экипажа, борттехник — сердце экипажа. А я кто? Командир полистал инструкцию и показывает, а там написано: «Правый лётчик — член экипажа».
Девушки покатились со смеху.
— Серьёзно. Там так написано, — подтвердил Иванов.
— А кто Андрей у вас в экипаже? — смеясь, спросила Ирина.
— Кто-кто? — передразнил её Ващенка. — Лётчик-штурман в пальто. Вот кто!
— Или «член с глазами»! — Ирина содрогалась от нового приступа хохота.
— Грубые вы, — обиделся Ващенка. — Вам приличный человек рассказал порядочный анекдот. А вы?
Девчонки продолжали смеяться, глядя на Андрея. Он решил искать помощи у своего командира:
— Саня, куда мы попали? Мы— два воспитанных джентльмена, а тут такой разврат! Представляешь, что они с нами сделают? Может, пойдём отсюда, пока не поздно?
Иванов, заражаясь общим весельем, тоже смеялся.
— Это ты-то «воспитанный джентльмен»? — принял он сторону девушек. — Думал, приду к красивым девушкам, отдохну всеми частями тела и души! А тут снова ты! Скажи, где тебя не бывает?
— Иди к некрасивым, — промурлыкал, как кот, Ващенка и стал тереться лицом о Маринины колени. Девушка в ответ ласково гладила его по голове, приговаривая:
— Бедненький, все его обижают. Я тебя приласкаю.
— Не задохнись от счастья, котяра, — беззлобно посоветовал Иванов и потянулся за начатой бутылкой вина.
Иванов неторопливо наполнил пустые бокалы:
— Прошу всех встать.
Веселье утихло. Все присутствующие спустились с кровати на пол, образовав тесный круг. Иванов понимал, что от него ждут нужных слов, но молчал, вспоминая всё, что произошло за последние две недели, и не знал, с чего начать.
— Говорят, что жизнь несправедлива Смерть ещё более несправедлива. Мы все были Наташиными друзьями. Мы все знали её как замечательного человека. Кто-то — меньше, кто-то — больше. И сейчас она могла быть здесь с нами, за этим столом. Но судьба распорядилась так, что она уже далеко, в той земле, на которой родилась. Смерть отняла Наташу у нас. Я провожал её в последний путь. Хотя бы это я смог сделать для нее. А уберечь не смог!.. Нам тебя очень не хватает, Наташа. Мы верим, что ты сейчас нас слышишь. Мы будем помнить о тебе всегда. Мы все тебя очень любим. Земля тебе пухом…