— Не в Сталине дело, Анна Семёновна, — произнёс Иванов. — Дело в народе. В нас с вами. Сталин придёт на время, а после него снова всё разрушится. Народ наш, российский, хороший, но подлый и завистливый. Да, да. Вот, такие мы. Воспитание у нас такое. Нас с детства приучают к безделию и лени. И к жестокости. Вспомните русские сказки. Вот, например, «По щучьему велению»: Емеля тунеядец и лентяй, любящий «халяву» — герой. А «Маша и три медведя»? А «Красная шапочка»? А «Колобок»? Сказки очень жестокие. Чему они могут научить? Почему в народе не прижились сказки про труд? Про Иисуса Христа? Про добро? Нам душу спасать надо! Самим трудиться. Вот о чём нужно сказки детям рассказывать. А мы всё ждём какого-то «чуда»! Чтобы кто-то другой за нас всё сделал!
— Ты не прав, Саня, — возразил Ващенка. — Везде есть хорошие и плохие люди. Возьми, к примеру, наш полк. Большинство — хорошие.
— Нет, Андрей, думаю, тут ты не прав. Если ты имеешь в виду начальство, то запомни одно правило: начальник хорошим не бывает. Согласен, среди командного состава полка пока есть одно конкретное дерьмо — замполит. Но это такой человек. И миссия его такая. Уйдёт Косачаный, всплывёт кто-то другой. Это называется «Закон сохранения дерьма». И такой человек есть в любом коллективе. Никуда от реальности не деться. Но я сейчас хочу сказать о менталитете нашего народа. Загублена душа русского народа на корню. Злые мы, завистливые. Воруем. Прощать не умеем. От того и нет нам удачи. Оттого и гибнет сегодня Россия.
— А что надо делать? — спросила Марина.
— Души надо лечить. Воспитывать людей в любви к Богу, в любви к ближнему. В любви к труду.
— В церковь надо ходить, — поддержала Анна Семёновна.
— Можно и в церковь, — подтвердил Иванов. — Но с самых малых лет нужно прививать ребёнку Любовь. Именно «Любовь» с большой буквы: к себе, к людям, к окружающему миру. И не только словами, а личным примером.
— В церкви неинтересно, — вступила в разговор Марина. — Читают на непонятном языке, бабки толпятся, шипят на тебя. Стоять надо. Ноги устают. Я пыталась несколько раз постоять на службе. Не моё это. Ничего не понимаю.
— Нашу церковь давно реформировать пора, — поддержал тему Ващенка. — Молодёжи там всё непонятно и неинтересно. Читают на старославянском. А почему не на иврите? Для меня одинаково. Однажды я у католиков в костёле был. Вот где красота! Просторно, светло, можно посидеть, общаясь с Богом. А орган звучит — аж мурашки по телу. Ещё бы на русском проповеди читали, я бы ходил слушать. А в нашу церковь зашёл — отсталость и убожество. Ещё у католиков комнатки для исповеди, а у нас перед попом надо стоять на виду у всех. Не захочешь откровенничать.
— Не богохульствуй, Андрюша! — с укором произнесла Анна Семёновна. — Народ сейчас потянулся к вере.
— Ага. Бабули, — не сдавался Ващенка. — Всегда тянулись перед смертью.
— К вере, Андрей, и мы с тобой потянулись, — возразил ему Иванов. — А про церковь ты верно отметил. Отсталость и нежелание перемен. Всё по старинке.
— Это называется «консерватизм»! — вставил умное слово Ващенка.
— Но не Господь Бог наши церкви проектировал и службу организовывал, — продолжал Иванов. — Это людских рук дело. Поэтому я и говорю, что русских людей ещё нужно воспитывать и учить: и вере, и культуре, и любви. А верить в Бога можно и не ходя в церковь. Бога нужно иметь в душе.
— И попов тоже нужно учить и воспитывать!
— А они что, не люди? И попов, и министров, и президентов. Весь народ. Лучше, с самого детства.
— И кто же их будет воспитывать? Господь Бог? — всё не унимался Ващенка.
— Родители, — спокойно ответил Иванов.
— А я в церковь хожу. Мне там легче становится, — произнесла Анна Семёновна.
— Что-то вы, ребята, ещё не пили, а за глобальные темы уже взялись? — попыталась прекратить полемику Тамара. — Может, вернёмся к ужину?
— Андрей, меняй тему, — распорядился Иванов.
И неожиданно для себя добавил:
— Я, наверное, пойду. Огромное спасибо за вкусный ужин. Не провожайте…
Иванов встал и, не прощаясь, вышел на улицу. Он хотел побыть один.
Утром на стоянке перед стоящим с открытыми капотами вертолётом Ващенка расспрашивал Иванова:
— Чего ты вчера ушёл? Ни девчонки, ни я лично ничего не поняли.
— А нечего понимать. Что мне там делать?
— Тамара очень расстроилась.
— А мне что с того? — равнодушно бросил Иванов.
— И правильно, Саня, Тамара — баба очень умная и опасная. Захочет, ты, как миленький, у неё на цепи бегать будешь. И не заметишь, как в ошейнике окажешься.
— Не дура. Но цепь — не для меня. И бегать тоже не буду. Я же сказал: мы — только друзья!
— А ты подумай, — наседал Ващенка, — мы с тобой и так уже пляшем под её дудку. Позавчера она просила меня целовать её в твоём присутствии. Вчера она просила привести тебя обязательно.
— Что? — удивился Иванов.
— Просила обязательно тебя привести, — повторил Ващенка.
— И ты, скотина, привёл и ничего мне не сказал?
— Да я тебе всё время намекал! — Ващенка состроил обиженную физиономию. — А на «скотину» отвечаю — сам такой!
Иванов рассмеялся. Его развеселил факт, что он уже в который раз не замечает того, что лежит на поверхности. А Тамара, действительно, настойчивая женщина.
— Ты прав. Я снова в дураках, — примирительно произнес Иванов. — Не обижайся.
— Снова тебе везёт, — уже миролюбиво, но с оттенком лёгкой зависти, произнёс «правак». — Что в тебе такого бабы находят?
— Не прибедняйся. Маринка ничуть не хуже Тамары. Пойдём лучше прогуляемся.
Они вышли из вертолёта и побрели по бетонной рулёжной дорожке в сторону взлётно-посадочной полосы. Гудение и свист авиационных двигателей над аэродромом не стихали ни на минуту. Аэродром работал как конвейер. На взлётную полосу один за другим садились, заруливали на стоянки, уступая место, и взлетали самолёты и вертолёты разных типов. Иванов любил смотреть на взлетающие машины, когда красота, мощь и сила сливаются в одно стремительное движение — разбег, отрыв и рывок в высоту! Только там, в небе, лётчик чувствует себя свободным и счастливым. Там он — хозяин положения, хозяин своей судьбы. Там он ощущает себя ближе к Богу. И все красоты Земли и Неба принадлежат только ему.
Сегодня в основном работали штурмовики «Су-25». По одному и парами они тяжело гружённые уходили в небо. Самолёт «Су-25» внешне машина очень симпатичная: с острым носом, с гармонично сливающимся с корпусом красивым остеклением пилотской кабины, с двумя двигателями под основанием крыльев рельефно выделяющимися на фюзеляже и со множеством точек подвески для боезапаса под крыльями. Из-за этих точек подвески, крылья самолёта спереди напоминают два гребня с зубьями для волос. Но в полёте эти машины смотрятся очень эстетично.
— Какая силища! — прокричал Ващенка, пересиливая грохот двигателей очередной взлетающей пары. — Когда мы-то взлетим?
По заданию сегодня экипаж Иванова должен был возить секретную почту. Но машина с документами почему-то задерживалась. Ещё через час ожидания на стоянку к вертолёту прибежал солдат-посыльный и вызвал командира экипажа и лётчика-штурмана к командиру полка. Оставив борттехника на стоянке, Иванов и Ващенка вместе с прибежавшим солдатом отправились к командиру.
— Задание меняется, — сообщил им командир полка. — Слушайте новую задачу. Сейчас приедет фотограф с оборудованием. Пойдёте в тот район, где работали позавчера с разведчиками. Сфотографируете и ферму, и село. Высота фотосъёмки восемьсот-тысяча метров над рельефом. Скорость — сто километров в час. Соблюдать осторожность и меры безопасности. Сопровождения не будет. Вопросы?
Командир ожидающе посмотрел на Иванова, который заносил информацию в планшет, потом на Ващенку, колдовавшего над картой.
— Всё ясно, товарищ полковник, — ответил Иванов. — Задачу выполним.
— Тогда вылет по готовности. Лётчик-штурман — свободен. Иванов — останься.
— Слушаюсь. — Ващенка, собрав карту, удалился за дверь, жестом показав Иванову, что будет ждать его там.