- Итак, скажи, пожалуйста, как ты сюда вошла? - спросил я.
- Меня впустил администратор. Я показала ему твою визитку, которую стащила у Вивиан. Я сказала ему, что ты меня вызвал и я должна подождать тебя. Конечно я... я была очень таинственной.
- Отлично, - сказал я. - Администраторы тоже проявляют иногда мягкость. А теперь, раз уж я знаю, как ты вошла, может, скажешь мне еще и то, как собираешься выйти отсюда?
Она засмеялась.
- О, пока еще не собираюсь. Еще долго нет... Мне здесь очень гравится, да и ты хорошенький...
- Послушай, - я наставил на нее сигарету. - Не заставляй меня еще раз одевать тебя. Я устал. Конечно, я ценю все, что ты мне предлагаешь. Однако это больше, чем я могу принять. Догхауз Рэйли никогда не смог бы так использовать своего друга. А я твой друг и не могу использовать тебя даже вопреки себе самому. Мы должны остаться друзьями, а этот путь не ведет к дружбе. Теперь ты могла бы одеться, как маленькая послушная девочка?
Она отрицательно завертела головой.
- Послушай, - продолжал я, - ты же совсем ничего не чувствуешь ко мне. Просто хочешь показать, какой непослушной ты можешь быть. Но тебе не нужно доказывать мне. Я давно знаю это. Ведь я же тот парень, который нашел тебя...
- Погаси свет, - засмеялась она.
Я бросил сигарету на пол и затоптал ее. Потом вынул из кармана платок и вытер потные ладони. И сделал еще одну попытку.
- Поверь, это не из-за соседей, - сказал я. - Им нет до этого дела. В таких домах, как этот, всегда можно встретить ветренных женщин... Одной больше, одной меньше - какая разница. Дом от этого не рухнет. Но для меня это дело профессиональной чести. Ты знаешь, что значит профессиональная честь? Я работаю на твоего отца. Это очень больной человек, очень слабый и нуждающийся в помощи. И он мне полностью доверяет, без всяких оговорок. Кармен, очень прошу тебя, оденься!
- Тебя зовут не Догхауз Рэйли, - заявила она. - Тебя зовут Филипп Марлоу. Ты меня не обманешь.
Я снова посмотрел на шахматную доску и понял, что неправильно поставил коня, и передвинул его на прежнее место.
Конные рыцари в принципе не входят в расчет в этой игре. Это игра не для рыцарей. Я снова посмотрел на Кармен. Теперь она лежала тихо. Бледное лицо на фоне подушек, большие потемневшие глаза, пустые, как колодцы во время засухи. Одна из ее маленьких рук нервно комкала одеяло. Я понял, что неопределенный проблеск сомнения шевельнулся в ее душе. Полностью она еще не осознавала этого. Это слишком трудно для женщины, особенно для очень хорошенькой, осознать, что ее тело не всегда прельщает.
- Пойду в кухню, приготовлю себе коктейль, - сказал я. - Может, ты тоже выпьешь один?
- Ага. - Темные, таинственные глаза, полные смятения, глядели на меня серьезно, в них росло сомнение, вползало неотвратимо, как кот, подкрадывающийся в высокой траве к птенцу.
- Если оденешься к тому времени, когда я вернусь, получишь стаканчик, хорошо?
Сжатые зубы Кармен разошлись и изо рта у нее вырвалось очень странное шипение. Она ничего не ответила. Я прошел в кухню, смешал виски с содовой и налил в два стаканчика. Увы, у меня не было настоящих возбуждающих напитков, таких как нитроглицерин или дистиллированная слюна тигра. Она не шевельнулась, когда я вернулся. Шипение прекратилось. Глаза ее снова были мертвы, губы начали улыбаться мне. Вдруг она вскочила, сбросила с себя одеяло и протянула руку.
- Дай мне!
- Когда оденешься, Кармен. Не дам, пока ты не оденешься.
Я поставил стаканы на шахматный столик, сел и закурил новую сигарету.
- Одевайся, Кармен. Я не буду смотреть.
Я смотрел в другую сторону. И вдруг снова услышал то странное шипение, резкое и громкое. Это заставило меня взглянуть на нее. Она сидела нагая, упираясь руками в матрац. Рот ее был широко раскрыт, а лицо похоже на маску из слоновой кости. Звук, вырывавшийся из ее рта, не имел ничего общего с этим застывшим лицом. В глубине ее глаз, - хотя они и были пусты, как всегда, - таилось что-то такое, чего я никогда еще до сих пор не видел в женских глазах.
Наконец ее губы шевельнулись медленно и осторожно, как будто были искусственные и приводились в движение с помощью проводков.
Она грязно обозвала меня.
Меня это не тронуло. Мне было безразлично, как она меня назовет... или как назовет меня кто угодно другой. Но эта комната была местом, где я жил. Она была тем, во что я мог вложить понятие "мой дом". В этой комнате было все, что принадлежало мне, что было как-то связано со мной, все мое прошлое. Это было не так уж много - радиоприемник, шахматы, несколько книжек, картин, старые письма и разные прочие пустяки. Собственно, ничего особенного. Но с этим были связаны мои воспоминания.
Дольше я не мог терпеть ее в этой комнате. Грубое ругательство просто помогло мне осознать это.
- Даю тебе три минуты, - спокойно сказал я. - На одевание и уход отсюда. Если не уйдешь за это время, я вышвырну тебя силой... Так, как стоишь сейчас, голую. А вслед за тобой пошлю твои вещи. Так что поспеши!
Зубы ее стучали, а шипение становилось все более громким и все более звериным. Она спустила ноги на пол и взяла одежду, лежавшую на стуле рядом с кроватью. Она одевалась, а я смотрел на нее. Одевалась она неловкими, для женщины, - негнущимися пальцами, но несмотря на это быстро. Через две минуты она уже была готова. Я следил за временем.
Она стояла рядом с кроватью, прижимая к шубке зеленую сумочку. На голове у нее была красивая зеленая шляпа, сдвинутая на одну сторону. Она стояла так еще некоторое время по-прежнему шипя на меня, все с тем же лицом похожим на маску из слоновой кости, с глазами, все еще пустыми, со все еще таившимся в их глубине безумием. Наконец она подошла к двери, открыла ее и вышла, не произнеся ни слова и не оглянувшись.
Было слышно, как лифт пришел в движение и опускался вниз.
Я подошел к окну, отдернул занавески и открыл его настежь. В комнату поплыл вечерний воздух, приторно-сладковатый, перенасыщенный уличными запахами большого города и выхлопными газами. Я взял коктейль и стал медленно пить. Внизу хлопнула входная дверь, по пустому тротуару застучали каблуки. Где-то неподалеку взревел мотор, и машина, быстро набирая скорость, унеслась в ночь.
Я повернулся и взглянул на кровать. Подушка еще сохраняла форму ее маленькой головы, а на простыне виднелся отпечаток ее деликатного развращенного тела.
Я поставил стакан и яростно расшвырял постель.
25
В это утро снова шел дождь - мелкий касой дождь, создававший над городом хрустальную завесу. Чувствуя себя разбитым и уставшим, я встал, подошел к окну и выглянул в него. Глубокое отвращение к семье Стернвудов овладело мной. Я прошел на кухню и выпил там две чашки черного кофе. Голова у человека может трещать не только с похмелья. У меня она трещала от женщин. Меня тошнило от них.
Я побрился, причесался, оделся, сошел вниз и выглянул на улицу. По другую сторону дороги в каких-нибудь двухстах метрах стоял серый "плимут". Тот самый, который следовал вчера за мной и о котором я спрашивал у Эдди Марза. Возможно, в нем сидел какой-нибудь полицейский, который как раз располагал свободным временем и хотел развлечься, выслеживая мою персону. Возможно, это был какой-то коллега-детектив, получивший указание сунуть нос не в свое дело и обещание, что ему за это кое-что перепадет. Или это был, - возможно, - священник с Бермуд, которому не понравилась моя ночная жизнь.
Я отступил назад, спустился на лифте в гараж, сел в машину и проехал мимо серого "плимута". В нем сидел одинокий невзрачный человек. Он нажал на стартер в ту минуту, когда я проезжал мимо. Все указывало на то, что ему легче работается в дождь. На этот раз он буквально висел у меня на заднем бампере, но ни разу не подъехал настолько близко, чтобы я мог перекрыть ему дорогу. Я проехал вдоль бульвара и остановился неподалеку от моей конторы. Вышел из машины и направился к входным воротам, высоко подняв воротник и низко надвинув шляпу на глаза. Но это не уберегло меня от дождя. Серый автомобиль остановился напротив, возле пожарного крана. Я подошел к перекрестку, перешел на другую сторону улицы и продефилировал возле автомобиля. "Плимут" не двигался с места и из него никто не показывался. Я дернул дверцу.
Небольшого роста мужчина со сметливыми глазами сидел за рулем, вжавшись в угол. Я стоял и смотрел на него, чувствуя спиной удары дождевых капель. Его глаза поблескивали сквозь облака дыма, руки нервно постукивали по баранке.
- Никак не можете решиться? - спросил я.
Он сглотнул слюну, сигарета задрожала в его сжатых губах.
- Мне кажется, я вас не знаю, - произнес он тихим, как будто испуганным голосом.
- Марлоу. К вашим услугам. Человек, за которым вы несколько дней пытаетесь следить.
- Ни за кем я не слежу.
- Зато эта телега - да. А может она вам не подчиняется? А впрочем, делайте все, что вам нравится. Сейчас я иду завтракать в кафе напротив. На завтрак будет апельсиновый сок, яичница с ветчиной, булочки, мед, три или четыре чашки кофе. Ага! И зубочистка. Потом поеду в свою контору, находящуюся на седьмом этаже, в здании, напротив которого мы стоим. Если вас по-прежнему что-то будет тревожить, решитесь и приходите выплеснуть это из себя. А я тем временем пойду и смажу свой пулемет.
Я оставил его в машине, моргающего глазами.
Спустя двадцать минут меня посетила уборщица и мне представилась возможность распечатать толстый конверт, адресованный на мое имя красивым старомодным почерком. В нем была короткая официальная записка и чек на пятьсот долларов, выписанный на Филиппа Марлоу и подписанный за генерала Гая Бризея Стернвуда Винсентом Норрисом. День начинался действительно чудесно. Я как раз заполнял бланк для банка, когда звук звонка дал мне понять, что кто-то решил посетить меня. В комнату вошел маленький человечек из "плимута".
- Ну, наконец-то, - сказал я. - Входите и снимайте плащ.
Он осторожно, пока я придерживал дверь, проскользнул мимо меня, так, словно опасался, что я вот-вот дам ему пинка. Мы уселись друг против друга по обе стороны стола. Рост его был действительно невелик, примерно метр пятьдесят. У него были зоркие блестящие глаза, которым он пытался придать строгое выражение, но они выглядели так же строго, как устрица с открытой раковиной. На нем был двубортный темно-серый костюм, слишком широкий в плечах и со слишком широкими лацканами, и галстук с мокрыми пятнами от дождя.