Великий русский учёный-химик Ипатьев В.Н.:
«Для того, чтобы руководить хотя бы несколькими десятками людей, в каком угодно деле, необходимо обладать особыми качествами натуры и своим авторитетом так влиять на окружающих людей, чтобы они беспрекословно выполняли отданные им приказания…».
И.В. Сталин 12-й съезд партии:
«Гораздо легче, завоевать ту или другую страну при помощи кавалерии товарища Будённого, чем выковать двух-трёх руководителей из низов, могущих в будущем действительно стать руководителями страны».
«Траурные мероприятия» продолжались три дня: с 21-го по 23-е января включительно. За первый день я успел побывать на нескольких траурных митингах, толкнуть там пару коротких речей, лично выразить соболезнование родным и близким и, после того как яму на месте Мавзолея засыпали, возложить к кремлёвской стене венок с надписью:
«Пацанам, которых с нами больше нет…».
А с какой ещё?
«Любим, помним, скорбим», что ли?
Так не любил я никого из них, а помнить и скорбеть собираюсь лишь по Берии и Власику — и то лишь по тому, что их мне будет явно не хватать.
Так зачем кривить душой, особенно если без особой на то надобности?
Не люблю я это…
Наконец наступил вечер и я наскоро перекусив в совнаркомовской столовой отправился в свой кабинет, где меня уже ожидали «посвященные» и те — кому только предстояло ими стать, чтоб получить предложение — от которого, они не в силах будут отказаться.
Пожалуй, моим современникам из приглашённых хроноаборигенов, самым известным был Лев Захарович Мехлис — про которого что только не пишут и, как только бумага эту писанину терпит…
Откуда растут ноги этой писанины легко понять, зная какую должность он ныне занимает: Народный комиссар государственного контроля.
Понятно?
Мехлис — главный борец с коррупцией в СССР и, на этой должности он проявив себя честным бессребреником-коммунистом — которого невозможно подкупить, став настоящим бичом для партийно-государственной номенклатуры — пытающейся поживиться за счет советского народа. Не долго проработав на этой должности — с 6 сентября 1940-го года по 21 июня 1941-го, Лев Захарович тем не менее успел возбудить свыше четырёхсот дел и успел дать «по рогам» многим коррупционерам — вызвав, естественно, страх и ненависть высшей бюрократии.
Естественно позже, те не пожалели собственного вонючего дерьма и чёрных чернил продажных писак, чтоб осквернить его память перед потомками.
Мехлис был безупречно честном и принципиальным коммунистом и, в любой обстановке — храбрым в любой ситуации, не поддавался панике человеком, обладающим несгибаемой волей и твердым характером.
Генерал Хренов А. Ф., начальник инженерных войск, рассказывал о таком случае на Финской войне:
«В одной из рот его и застал приказ об атаке. Он, не раздумывая, стал во главе роты и повел ее за собой. Никто из окружающих не сумел отговорить Мехлиса от этого шага. Спорить же с Львом Захаровичем было очень трудно…».
Конечно, спорить с ним было действительно трудно!
Лев Захарович был весьма не простой человек: порой излишне резок, зачастую прямолинеен в оценках и требованиях и, видел всё лишь в белом — либо в черном цвете… Но факт остается фактом — когда понимал, что был неправ, то он никогда не стеснялся признать это. Дипломатничать он не любил — никогда не стеснялся в лоб говорить, обличая подлость, трусость, халатность и прочие недостатки. Миндальничать любил ещё меньше, бывая порой не просто жёстким — но и по-настоящему жестоким, если этого требовала обстановка на войне например…
Но то же самое можно сказать и про Жукова!
Так почему тот «Маршал Победы», а этот — палач Сталина?
Где, сцуко, логика?
«Крымская катастрофа», говорите?
Дык, у Георгия Константиновича — была катастрофа Приграничного сражения и, ни чё — как с гуся вода…
Ларчик открывается просто: Жуков возглавил преступную генеральскую клику, а Мехлис противостоял ей.
Впрочем тема «Мехлис и генералы», у нас будет отдельной…
***
Рисунок 39. Глеб Максимилианович Кржижановский. Могучий старик!
Глеб Максимилианович Кржижановский — это Леонардо да Винчи советской эпохи, которого открыто ругать не принято — но и вспоминать про него стараются как можно реже:
Как так?
«Ленинский гвардеец» и вдруг не жертва сталинских репрессий — даже на пять лет переживший Вождя народов…
Как же так?
Так не бывает!
Поэтому — молчим, молчим…
Глеб Кржижановский был одним из основателей партии большевиков, соратником Ленина и автором плана «ГОЭЛРО»…
Но это бесконечно мало — почти ничто!
Глеб Кржижановский — воистину цивилизационный деятель: если Карамзин — отец русской истории, то он — основоположник советской науки.
Апофеозом последней был старт «Востока», несущего человека в космос. Кто тогда вспомнил про Кржижановского?
Никто…
Как тут не вспомнить Данко из «Старухи Изергиль» Горького?
«Кинул взор вперед себя на ширь степи гордый смельчак Данко, — кинул он радостный взор на свободную землю и засмеялся гордо. А потом упал и — умер.
Люди же, радостные и полные надежд, не заметили смерти его и не видали, что еще пылает рядом с трупом Данко его смелое сердце. Только один осторожный человек заметил это и, боясь чего-то, наступил на гордое сердце ногой… И вот оно, рассыпавшись в искры, угасло…».
В 1929-м году, глава Госплана СССР Глеб Максимилианович Кржижановский становится вице-президентом советской Академии наук (АН) и вскоре составляет пятилетний план её развития.
В нём Кржижановский наметил два пути развития советской науки: снизу — от задач развития отдельных научных дисциплин и, сверху — в виде особо важных тем, определяющих задачи всего коллектива Академии — в свою очередь исходящих из нужд развития науки в целом и из нужд развития хозяйства страны.
Кржижановский приступает к совершенствованию структуры Академии.
Было создано «Техническое отделение», включающее в себя ряд новых научных институтов и лабораторий. В 1931-м году был создан «Энергетический институт», в 1933-м — «Институт горючих ископаемых», а затем еще пять институтов по разным отраслям технических наук. Все эти институты создавались по инициативе Глеба Максимилиановича, организовывались под его непосредственным руководством. «Энергетическим институтом» он руководил лично в качестве директора.
После успешного завершения пятилетнего плана, Академия наук СССР — эта, прежде оторванная от практической жизни организация — на десятилетия превращается в мощный «стартовый стол» развития всей советской экономики.
В конце 1930-х годов Кржижановский был отстранён от всякой руководящей работы…
За что?
Якобы за нелестные отзывы в письмах о Сталине…
Хм, гкхм…
Кому предназначались «письма», что это за «отзывы», как о них стало известно тому — кто отстранял?
Наконец, почему он не был арестован и в духе эпохи не репрессирован?
Как обычно: нас заставляют глотать это дерьмо даже не разжёвывая.
Скорее всего же, к концу 30-х в советской Академии наук образовались свои «клики», которым «нужды развития хозяйства страны» были абсолютно по барабану. Одним хотелось заниматься «чистой» — академической наукой, в которой ни за что не отвечаешь. Другие намертво связали науку и марксисткие догмы середины 19-го века, используя их как аргумент в спорах…
Возможно были третьи, четвёртые, пятые, десятые и так далее.
Научное общество, все эти академики, профессора и прочие «доценты с кандидатами» — это отнюдь не стадо безобидных овечек, блеющих на латыни что-то очень заумное…
Это стая безжалостных волков, насмерть грызущихся за место в иерархии!
Вот они совместными усилиями и «съели» Кржижановского.
Глеб Максимилианович был Человек с большой буквы, чей разум без труда охватывал особо важные темы. Специалистом, отлично знающим нужды развития народного хозяйства страны и, хорошо понимающим как наука может практически этим нуждам помочь. Он относится к числу уникальных по квалификации и значимости государственных деятелей, который дал мощный толчок развитию страны.
Этого «толчка» хватало надолго…
Но не навсегда!
И к периоду так называемого «Застоя», советская наука — сгнила вместе с КПСС и всем Советским Союзом в целом. И «до тех пор» — уже российская наука, хотя и гребёт из государственной казны фантастические суммы — но практическую отдачу имеет околонулевую.
Как впрочем и всё остальное постсоветское — промышленность, кинематограф, литература…
***
Уникальнейшее в нашей российско-советской истории явление — братья Михаил и Владимир Бонч-Бруевичи!
Первый — царский генерал-майор, генштабист, до революции даже среди своих коллег — имеющий репутацию махрового черносотенца. И тем не менее, сразу после отречения Николая II, он был…
Избран членом Исполнительного комитета Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов города Пскова!
Рисунок 40. Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич (1870–1956) и Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич (1873–1955).
После Октябрьской революции (или переворота — кому как угодно) он первым из генералов Русской императорской армии перешёл на сторону большевиков и фактически стал создателем Красной Армии.
А кто ещё?
Журналист Троцкий и «прапорщик военного времени» Крыленко, что ли?
Не смешите мои домашние тапочки, они и так смешные!
Советские, а следом за ними российские историки — запутались с создателями РККА, как сказочный долболюб Емеля в трёх соснах и, создаётся стойкое впечатление, что она создалась как-то сама по себе…
Знакомый почерк не правда ли?
Великую Отечественную Войну, советский народ якобы выиграл сам по себе — вопреки яростному сопротивлению параноика Сталина, которому изредка смел перечить Жуков… И Красная Армия в 1918-м году создавалась точно также — коллективным разумом перепивших «балтийского чая[1]» матросов с деревянными маузерами и пулемётными лентами через плечо.
Бывший генерал являлся видным теоретиком военного дела, издал немало трудов по прикладной тактике боя и для Советской России он обладал немыслимой ценностью. И став «красный генералом», Михаил Дмитриевич активно включился в создание советских вооружённых сил, последовательно занимая должности военрука Высшего Военного Совета РСФСР, Главкома Реввоенсовета (РВС), начальником Полевого штаба РВС.
Однако, ещё в самый разгар Гражданской войны Михаил Бонч-Бруевич вдруг подает в отставку и переходит на преподавательскую работу.
Что это? Нежелание воевать с бывшими коллегами, перешедшими в лагерь белых?
Навряд ли…
Ещё в Германскую, он считал многих из них «германскими шпионами» и без всяких политесов предлагал царю их вешать — за что и был подвергнут опале по настоянию самой царицы.
Скорее всего произошёл классический случай, описанный нашим стало быть Вильямом Вильгельмом… Ээээ…
Шекспиром:
«Афроамериканец сделал своё дело, афроамериканец должен уйти».
За рычаги созданной Михаилом Бонч-Бруевичем военной машины уселись окончившие три класса сельской школы и ускоренные кавалерийские курсы краскомы, а сам он стал не нужен…
Впрочем, без работы он не остался: в военном деле есть профессии — которые лихим кавалерийским наскоком не возьмёшь. Например, топография и геодезия. По поручению самого Ленина, Бонч-Бруевичем-старший сперва организовал «Высшее геодезическое управление»… Затем он же создал Государственное бюро «Аэрофотосъемка», которым и руководил долгое время и причём — руководил блестяще, став словами современников — «дедушкой советской аэрофотосъёмки».
В 30-е годы Михаил Дмитриевич дважды арестовывался, но заменить его было некем и, избежав преследований (так же как и его младший брат) он прожил долгую и полагаю — счастливую жизнь, до конца работая в своём детище — в «МИИГАиКе».
***
Младший из братьев — Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, тоже практически не известен моим современникам… Ибо советские и постсоветские историки про него упорно молчат, или что-то несвязно мычат — аки глухонемой тургеневский дворник Муму, злонамеренно утопившей боярского Герасима и теперь дающий показания становому в полицейском околотке.
А ведь это была в своё время политическая фигура, сравнимая по значимости с ленинской!
Долго рассказывать, но без него не была бы создана партия большевиков, не случилась бы Великая Социалистическая революция — да и кто такой Ленин, мы бы скорее всего не знали.
В отличии от «основателя первого в мире государства и крестьян» — в основном кабинетного теоретика, Владимир Дмитриевич был человеком дела. До октября 1920-го года он был Управляющим делами Совнаркома РСФСР: по сути — второй человек в государстве. Это он непосредственно создавал механизм действия Советской власти и обеспечивал его успешное функционирование в первый — самый критический период.
Он национализировал банки, создал личную охрану Ленину, правительственную систему связи и медицинского обслуживания.
Бонч-Бруевич-младший был предтечей Дзержинского в деле создании «ВЧК», вместе с братом буквально «с нуля» строил Красную Армию, управлял внутренней и внешней политикой страны.
В становлении новой идеологии его заслуги безусловны и неоценимы — сравнить их было просто не с кем.
Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич свергал памятники царям и ставил новые революционные монументы, утверждая Советскую власть на века. Сносил церкви, кошмарил священников и курировал систему научного атеизма в СССР. И при этом якшался с сектантами.
Он редактировал партийные газеты, ведал советской литературой и искусством…
Да всего просто невозможно перечесть!
Образованнейший интеллектуал — именно такие люди стояли у истоков Великой Октябрьской социалистической революции. Придя к ней исходя из собственных глубоких убеждений, построенных на осмысленном взгляде на мир, историю своей страны и чаяниях на будущее… Он не цепляясь за власть, чем грешило и за что расплатилось абсолютное большинство «ленинских гвардейцев — ушёл из большой политики, как только понял, что его прежние идеалы не соответствуют суровой реальности.
Говоря проще:
Когда понял, что «что-то пошло не так».
Добровольно побыв какое-то время директором совхоза(!) Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич — был инициатором создания и первым директором Государственного литературного музея, Литературного музея при Всесоюзной библиотеке имени В. И. Ленина и руководитель издательства Государственного литературного музея, выпускавшего тематические летописи, сборники «Звенья», каталоги фондов и другие издания. Один из учредителей первого музея Л. Н. Толстого в Ленинграде, участник создания Толстовской выставки в Историческом музее.
После войны и до самого момента своей кончины в 1955-м году — директор Музея истории религии и атеизма АН СССР в Ленинграде.
Так почему же такой неординарный человек не занял в истории достойного места?
Уверен, что по той же причине, что и Кржижановский: он не соответствует критерию истинного ленинского гвардейца — который обязательно должен быть расстрелян Сталиным.
***
Ветеран партии Розалия Самойловна Залкинд, больше известная по партийному псевдониму Землячка, ныне Председатель «Комиссии советского контроля при Совнаркоме СССР» и, видать по сему факту — нелестных эпитетов у историков заслужила не меньше, чем Лев Мехлис. «Красный демон революции», «самая страшная женщина-палач в истории», «еврейка, садистка, истеричка и нимфоманка» и так далее, в том же духе.
Солженицин так тот вообще обозвал эту женщину — «фурией красного террора»…
Как в народе говориться:
Что с мудака взять!
Рисунок 41. Розалия Самойловна Залкинд, Землячка (1876–1947 г.г.).
На самом деле, в отличии от этого дезертира и лагерного стукача, Розалия Самойловна — сильная личность, настоящий большевик, готовая за свои убеждения идти на костёр.
Первая женщина награждённая советским орденом — это о многом говорит!
Что касаемо приписываемых ей зверств в Крыму и в частностях расстрелах «сто тысяч пятьсот миллионов» пленных белых офицеров… Так вся армия Врангеля до разгрома насчитывала всего не более трёхсот тысяч человек, из которых лишь примерно каждый десятый — офицер.
Какая-то часть погибла в боях, порядка двухсот тысяч уплыло на пароходах в Стамбул…
Кого расстреливать? Каких «офицеров», вы про что лопочете?!
Какое «красное от крови море», нах?
Расстреливали скрывающихся в горах бандитов — возможно частично и выходцев из «благородного сословия» — с тех вполне станется и, расстреливала не партийная организация Крыма — возглавляемая Землячкой, а «особые отделы» частей Красной Армии и вездесущие чекисты.
А с другой стороны, что с ними ещё делать надо было — в задницу целовать, что ли?
Где содержать этих — прошедших за время Гражданской «Крым, Рым и медные трубы» отморозков? Кем охранять и главное — чем кормить в то время, когда даже в детдомах был голодный мор ни в чём не повинных детей?
Что же касается присвоенных ей эпитетов…
Тьфу на них!
Раз историки кого-то демонизируют — взывая не к холодному рассудку человека, а к его эмоциям — практически к животным инстинктам хавающего пипла, то значит они однозначно пи…здят. Верить им в таких случаях — самое последнее дело…
Тьфу на них ещё раз!
***
Учась на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета, Виктор Николаевич Сорока-Росинский увлёкся экспериментальной психологией, занимался вопросами индивидуальных особенностей памяти и воображения, внимания и возможностями воздействовать на эти особенности. За эти исследования, юноша получил императорскую стипендию и освобождение от платы за обучение.
Рисунок 42. Виктор Николаевич Сорока-Росинский (1882–1960 гг).
После университета Виктор Николаевич учился психопатологии у академика Бехтерева, работал в Военно-медицинской академии, в психологической лаборатории видного психолога Лазурского — где разрабатывал собственную науку о самовоспитании — «автогогику», которая по его убеждению — должна была занять такое же место в системе знаний о человеке, как и педагогика.
Короче, уже в дореволюционный период Сорока-Росинский заявил о себе как об оригинальном ученом-теоретике и авторитетном педагоге-практике. Главная направленность его творческого поиска — создание новой школы, установление гуманных форм и способов обучения и воспитания детей. Виктор Николаевич выступал постоянным автором ведущих педагогических журналов, где опубликовал циклы статей, посвященных педагогике и психологии детского мировосприятия и детского чтения, проблемам социологии молодежи разных стран. Параллельно с научно-исследовательской и просветительской деятельностью Виктор Николаевич занимался преподаванием истории в гимназиях и занимал должность классного наставника.
Естественно имеющие большие проблемы — как с детской беспризорностью, так и с детской преступностью большевики, не могли пройти мимо такой яркой личности.
В период Гражданской войны, Виктор Николаевич преподавал историю и литературу в училище Путиловского завода, известное своими педагогическими инновациями и представляло собой комплекс учебных заведений: городское отделение, колония для детей-сирот, детский сад, подготовительные курсы, клуб. Здесь впервые были организованы группа продленного дня и питание детей в школе. Так же впервые если не в мире, то в стране — педагогическая работа строилась на проектной основе.
Именно там и появилась первая «ребячья республика», своего рода прообраз будущей «Школы имени Достоевского» для трудно воспитываемых подростков — более известной как «Республика ШКИД».
Последней, Сорока-Росинский управлял более пяти лет, воспитав немало нормальных граждан из потенциальных преступников, но…
Как и в случае с Антоном Семёновичем Макаренко, дорогу новатору перешла тупая баба — никогда не имевшая собственных детей, но возомнившая что знает как воспитывать чужих.
Крупская писала в газете:
«Не в Чухломе какой-нибудь, а в Ленинграде процветает советская бурса, руководимая людьми, работа которых ничего общего с задачами, поставленными советской властью, не имеет… Бурс, хотя бы они и называли себя советскими детдомами, нам не надо».
После этой статьи, Сороку-Росинского освобождают от должности директора «Школы социально-индивидуального воспитания имени Ф.М.Достоевского для трудновоспитуемых».
С 1925-го по 1928-й год несдающийся педагог заведовал «Школой № 39» Центрального района города Ленинграда для особо трудных подростков. Это назначение состоялось лишь потому, что никто больше на нее не соглашался — до того трудно воспитываемым был «контингент», держащий в страхе весь близлежащий район…
Питер, это вообще — столица российского хулиганства!
И здесь Виктор Николаевич справился, принимая на перевоспитание самых трудных детей — от которых даже тюрьма отказывалась.
И тогда в 1928-м году по отношению к Сороке-Росинскому было принято беспрецедентное даже в те непростые времена решение — ему официально запретили работать в общеобразовательных школах.
Советская эпоха времён «Застоя» что-то несла про «запреты на профессии» в ФРГ…
Как писал по примерно такому же поводу Крылов в своей басне «Мартышка и очко»:
«Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?».
И заметьте: до сталинских репрессий ещё очень далеко!
Всем в данный момент заправляют как раз те, по кому постсоветская «демократическая» общественность — льёт горькие слёзы и распускает липкие сопли.
Запрет был снят лишь в 1936-м году — незадолго до тех самых «репрессий», после чего Виктор Николаевич устроился в одну из обычных ленинградских школ простым преподавателем русского языка и литературы. Впереди этого, воистину — Человека эпохи Возрождения, ждала блокадная дистрофия, депортация жены-немки, нелепая смерть под колёсами трамвая и полное забвение потомков.
«Республику Шкид» и литературно-киношного «Викниксора» — написанного с него же, его же воспитанниками — иногда вспоминают всуе…
Виктора Николаевича Сороку-Росинского — никогда.
Подытоживая по всем этим шестерым, скажу:
Историю пишут победители!
Вот и написали победившие после смерти Вождя партократы-коррупционеры — эти оборотни с партбилетом в кармане, свою историю — которую и впаривают нам уже на протяжении почти столетия…
А мы с вами хаваем это тухлое дерьмо кишащее опарышами, дАрагие рАссияне, да ещё и нахваливаем!
Стыдно… За наш народ стыдно и больно, а не за этих шестерых — уже мёртвых.
А мёртвые, как известно из летописей — «…бо срама не имуть!».
***
Когда я вошёл в кабинет, как трое уже «посвящённых» — так и все шестеро «неофитов», были уже в сборе и в полной готовности меня слушать. Лишь Сорока-Росинский выглядел не в своей тарелке: изрядно перепугано-растерянным, каким-то помятым и бледно-зелёном на лицо…
Ещё бы!
Он — простой учитель, а стало быть по положению здесь самый низший… А тут столько начальства в том числе и сам(!) Сталин. Да и в самолёте должно быть укачало.
На чём его интересно сюда везли?
Уж не на истребителе ли, для скорости?
Хахаха!
Не без труда узнав некоторых (оно дело — отретушированные фотки в Инете и совсем другое дело — живые «натуры»), поздоровался с каждым и, ободряющие подмигнув педагогу — мол, «не сцыте, товарич!», усевшись во главе стола жизнерадостно вопросил:
— Ну, что могучие старики…? Хм, гкхм… И никогда не стареющие дамы, в количестве одной прекрасной особы… Есть ещё порох в пороховницах?
За всех, ответила вопросом на вопрос Розалия Самойловна, враз разоблачив меня:
— Порох-то есть… Но что-то, товарищ Сталин, Вы на самого себя не похожи. Уж не засланный ли Вы, казачок?
Смотрю на неё:
Ну, какая же она «фурия»?
О чём этот бородатый членосос вообще лопочет?
До боли знакомый по соседкам по подъезду типаж, но главным образом по мультфильму про Шапокляк: сухенькая такая, бойкая, гиперактивная старушенция… Которой до всего есть дело.
Однако, появилась проблема — большая или маленькая, пока не знаю…
О том, что с товарищем Сталиным «что-то не так», догадывались многие — по глазам видел. Но вслух осмелиться высказать свои подозрения — решилась лишь эта… Хм, гхм…
Фурия.
Вообще-то я планировал начать совсем по-другому, конечно.
Типа, такая вот фигня товарищи: поступил сигнал от потомков — что к нам приближается писец полярный…
Но в данной ситуации, на прямой вопрос — ответ тоже должен быть прямым. Поэтому пришлось с места в карьер импровизировать.
Не менее жизнерадостно чем при первом знакомстве, отвечаю:
— А я, товарищи… Не Сталин! Вернее — Сталин, но не совсем.
Народ опи…зденев конкретно, переглядывается в полном ах…уе, а Мехлис резко:
— А кто Вы, если не Сталин?
— Счас всё объясню, Лев Захарович. Вы только постарайтесь держать себя в руках! А то консенсуса у нас с Вами не получится — о чём возможно, нам с вами обоим придётся горько сожалеть…
Встал, походил и остановившись напротив Кржижановского:
— Вот Вы, Глеб Максимилианович, как человек науки, в телепатию — то есть передачу мыслей на расстояние, верите?
— Ну… Вполне возможно.
— А в передачу мыслей через время? Из будущего в прошлое, например?
Не думая:
— Не может такого быть!
Спокойно, как об чём-то само собой разумеющемся:
— Ну, почему же? Эйнштейн доказал, что если что-то материальное движется со скоростью превышающей световую, то время для него движется вспять… А что может двигаться быстрее света?
Указательный палец вверх и с самым умным видом:
— Только человеческая мысль!
Кржижановский слегка надменно:
— Квантовая теория? Буржуазная наука!
— Про эту «науку» и её «буржуазность», мы с Вами позже поговорим — для этого я Вас сюда и вызвал… А пока слушайте.
Сделав ещё круг возле стола, встаю во главе его и опершись руками — возвышаясь таким образом над всей компанией, бомблю дальше:
— А что такое человеческий разум, как не набор мыслей, который может при определённых условиях перенестись в будущее? И причём не просто перенестись и пропасть бесследно, а вселиться в какое-нибудь материальное и желательно — человеческое тело…
«Театральная пауза» — сам Станиславский бы сгорел от зависти, и:
— …Так вот, товарищи: я — человек из будущего, попавший в товарища Сталина.
Вижу опешившие лица и выпавшие челюсти, а у имевшего протез Кржижановского — в буквальном смысле.
Всей имеющейся силой воли, сдерживая рвотные позывы, делаю замечание:
— Глеб Максимилианович… Вы бы подобрали со стола «это»… Фу, какая гадость! Некрасиво, да и перед дамой неудобно.
— Шпашибо, Иошиф Вишшарионовиш.
Зря я это сказал!
Все уставились на лежащий на тёмно-синем сукне протез довольно архаичного вида и, всем без исключения изрядно поплохело. А и без того «бледно-зелёному» после перелёта Сорока-Росинскому, сделалось совсем плохо — того и гляди харчи станет метать.
В панике обращаюсь к Поскрёбышеву:
— Александр Николаевич! Срочно проводите Виктора Николаевича в туалет — пока он мне рабочее место не заблевал.
Сороку-Росинского увели, Кржижановский вставляет гуттаперчевую челюсть, братья Бонч-Бруевичи переглядываются, Розалия Самойловна смотрит как на врага народа…
А до Мехлиса видно только дошло:
— Какие «мысли», какая «квантовая теория», какое «будущее»… Что за бред?
Вдруг, враз переменившись в лице он стремительно соскочил и лапая пустую кобуру:
— Вы… Вы… ТЫ(!!!) — двойник товарища Сталина, засланный разведками капиталистических стран! А настоящий товарищ Сталин погиб вместе с товарищами в подземелье!
Вспомнив, что ему даже застрелиться нечем, он попытался прорваться в секретарскую, вопя во все гланды:
— Так вот что это было! Диверсия!
Мехлис напрасно дёргал ручку двери: она была предусмотрительно заперта снаружи по моему приказу — чтоб никто не смог сбежать. Тогда он схватил стул и ломанулся было к окну — с твёрдо на писанным на лице намерением разбить стекло и сигануть со второго этажа…
Но положение спас Косынкин, выхватив табельный «ТТ»:
— Сядьте на место, товарищ Мехлис! Сядьте!!! Иначе я прострелю Вам ноги!
В этот раз он не сплоховал, молодец.
Тот нехотя послушался, но выглядел далеко не лучшим образом — я немало на своём веку покойников перевидал краше его нынешнего и, обеспокоенный Виноградов щупал его за запястье — пытаясь таким образом найти пульс. Потом сунул ему за щеку какую-то пилюлю.
В общем, моё признание в попаданстве и в этот раз было каким-то скомканным, хотя водку вроде не пил и к артисткам лёгкого поведения ехать не призывал…
И как это у других получается?
Пришёл и, только сказал: «Я из будущего» — как все тебе тут же начинают жоппу шершавыми языками лизать…
Чёрной завистью завидую, блин.
***
Когда обратно привели педагога-новатора, народ (да и я признаться) уже немного успокоился и уже не только с недоумением, страхом или ненавистью посматривал на меня… Но и с изрядным любопытством.
Поинтересовавшись здоровьем Сороки-Росинского и Мехлиса и, получив от последнего сквозь зубы что-то вроде «не дождёшься, вражина», я начал:
— Товарищи! Если бы я был иностранным шпионом, или вообще — врагом Советской власти — разве я бы сделал заявление, что я не Сталин? Наоборот, я бы изо всех сил старался «косить» на него… Сами то подумайте!
Не услышав возражений — по крайней мере вслух, продолжил:
— Давайте работать в таком формате: я расскажу вам про будущее, отвечу на интересующие вас вопросы по нему, а потом сделаю каждому из вас предложение — от которого уверен, вы не сможете отказаться.
Спустя какое-то время Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, обращаясь к профессору Виноградову:
— А что говорит в этом случае медицина?
Тот с полным понимаем озабоченности, уверенно отвечает:
— Если Вы про психиатрию, то Иосиф Виссарионович абсолютно здоров и находится в твёрдом уме и ясной памяти. Хотя и перенёс совсем недавно мини-инсульт.
Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич:
— Товарищи! Давайте, наконец его выслушаем… Может тогда поймём в чём дело.
После этих слов все пятеро уставились на меня, а Розалия Самойловна, с холодной усмешкой:
— Ну, товарищ Сталин или как там тебя… Рассказывай про будущее! Только правду и только правду: я брехню за версту чую.
Не отводя взгляда от её колдовски-чёрных — отнюдь не поблекших с возрастом глаз, отвечаю:
— Всё как есть расскажу, кроме моих настоящих фамилии, имени, отчества и дат ваших смертей, конечно…
Стараясь не смотреть в сторону Мехлиса — который в «моей» истории умер немногим раньше Реципиента, тыкаю большим пальцем себя в грудь:
— Поверьте на слово: очень тяжело жить, считая каждый прожитый день… Гитлеру не пожелаешь!
Землячка перебив:
— А когда ты сам умрёшь?
Не люблю таких вопросов, ибо знаю одну историческую байку, в которой вслед за ним — «предсказателю» прилетело топором в лоб и ехидное: «А вот и неправда — ты умер сегодня, прямо сейчас!».
Личное оружие в комнате охраны забрали, но даже мужиков не обыскивали и, тем более — не залазили под юбку единственной даме…
Держась настороже, кивнув на портрет на стене, требую уточнить:
— Я, или товарищ Сталин?
Та смешавшись:
— Ээээ… Товарищ Сталин.
На автомате выдаю:
— В «реальной истории» товарищ Сталин скончается пятого марта 1953-го года.
Та, помедлив:
— А ты?
— Второго октября 20…-го года.
Мехлис, скривившись как от зубной боли:
— Бред!
Но на него зашикали оба Бонч-Бруевича разом:
— Пусть расскажет! А там будет понятно — бред это или нет.
Ставлю условие, глядя в упор на Мехлиса:
— Чур, только не перебивать. Выслушайте и потом можете задавать любые интересующие вас вопросы… Договорились?
Любопытство не порок, а присущая всему живому функция организма — способствующая выживанию… Правда не всегда. Очень часто — совсем наоборот, но тем не менее… А высшая форма организма — к коей относится каждый человек, смерть как хочет узнать «что там за горизонтом» — про будущее то есть.
Поэтому тот даже с нетерпением:
— Договорились… Начинайте уже!
Избегая что-либо упоминать про лично свою — бурную событиями и нелицеприятными фактами биографию, я начал вкратце — очень вкратце рассказывать дальнейшую историю, вплоть до момента своего переноса:
— Итак, товарищи: 22 июня, ровно в четыре утра…
***
Уже в первой половине моего рассказа о грядущем, Лев Захарович уронил голову на подставленные ладони… Мне даже показалось, что он плачет и невольно вспомнился Маяковский:
«Если бы
выставить в музее
плачущего большевика,
весь день бы
в музее
торчали ротозеи.
Еще бы — такое не увидишь и в века!».
Сказать по правде и мне пока в диковинку.
Как будто на полжизни постаревшая, Землячка сидела неестественно прямо, неподвижно, плотно сжав губы, остекленевшими глазами глядя в какую-то невидимую точку прямо перед собой… Как окаменевшая Лотта — увидевшая творившееся в родном Содоме и Гоморре безобразия.
Остальные впрочем — немногим лучше, особенно Сорока-Росинский — услышавший число жертв ленинградской Блокады…
Мне их стало жалко: а не перестарался ли я?
Но я всё-таки продолжал и закончил такими словами:
— …Таким образом, товарищи, две крупнейшие республики бывшего СССР — сцепились с собой в многолетней кровопролитной войне, на потеху всему прогрессивному и не совсем человечеству. У меня всё: чем закончился этот самый большой цирк под открытым небом и куда уехали главные клоуны — я без понятия.
Закончив, я при полном молчании, прямо с горлышка жадно допил остатки воды в графине и, напророчил:
— Уверен не ошибусь, если предугадаю что первым будет вопрос про меня. Точнее, как мой разум оказался в теле товарища Сталина… Так ведь?
Кржижановский, первым придя в себя:
— Конечно, так!
Не став особо мудрить, я бесхитростно ответил:
— Я по этому поводу ничего сказать не могу, ибо сам не знаю. Сидел за компом и вдруг, бац… Я — СТАЛИН!!!
Поскрёбышев подтвердил:
— Я в этот момент находился рядом и могу подтвердить: случившееся было полной неожиданностью для… Для…
Кржижановский подсказал:
— Для человека из будущего.
Кивнув благодарно, Поскрёбышев продолжил:
— Он выглядел растерянным, не понимающим где находится и как сюда попал…
Украдкой бросив на меня взгляд:
— …Правда, довольно быстро освоился.
Я согласился:
— Было такое дело — не знал что и подумать и, чувствовал себя в Генштабе — как Миклухо-Маклай среди папуасов… Потом смотрю: а они все в синих штанах… Значит, свои.
Тот продолжил:
— Я и погибший совсем недавно товарищ Власик сразу заметили: хоть голос — всё тот же и, даже наличтвует характерный акцент — построение фраз совершенно другое, как и применение отдельных слов и их сочетаний. Ну, а потом он нам признался и привёл неопровержимые доказательства…
Про тот, что это «признание» было в ресторане и совершенно мной по-пьяни, Александр Николаевич политкоррентно промолчал.
Кржижановский, недоумённо оглядывая всех и задержав пристально-недоверчивый взгляд на мне:
— Невероятно! Я достаточно легко могу поверить в способность человеческого разума путешествовать в пространстве и времени и, вселяться в кого угодно… Но то, что он случайно выбрал именно товарища Сталина — который один на всю планету, а не например — какого-нибудь китайца, коих на нашей планете большинство… Такого не может быть!
Посмотрев на потолок, решив не упоминать ни о каком «туннеле со светом в конце», ибо исключая Косынкина — здесь собрались сугубо одни атеисты-материалисты, я предположил пожав плечами:
— Возможно это был какой-то научный эксперимент, под который я случайно попал… Не знаю, в общем, а врать вам не хочу.
Не знаю чем бы всё это кончилось, ибо «ожившие» Мехлис и Землячка продолжали смотреть на меня откровенно враждебно. Да и оба Бонч-Бруевича поглядывали как-то подозрительно косо… Но положение спас Профессор Виноградов:
— Товарищи! Могу предположить, что какая-то группа учёных-коммунаров из будущего, сделав какое-то великое научное открытие — специально «переслала» нам его, чтоб всё исправить.
Естественно, появился вопрос:
— А почему он сразу не сказал это?
Тот, изрядно потея и промокая носовым платком лоб:
— Возможно из-за мини-инсульта — про который я рассказывал, он частично потерял память.
Вновь все вытаращились на меня, но уже совсем по другому… С надеждой, что ли.
Кржижановский задумчиво протянул:
— На данный момент, это единственная теория, которая хоть как-то, но всё объясняет…
Чуть не испортила всё Землячка, очковой коброй поблёскивая стёклышками очков:
— А может всё наоборот? В будущем была образована Всемирная Республика Советов, построен коммунизм… А группа уцелевших капиталистов на каком-нибудь острове, наняла продажных учёных, чтоб всё переиграть?
Как пишут в романах: «Нависла зловеще-звенящая тишина…».
Чуть приподнявшись, я пристально посмотрел в её глаза — та аж очки сняла:
— Розалия Самойловна! Так Вы стопроцентно уверенны, что в данный момент — в СССР строится коммунизм? А не что-нибудь другое?
Все и ахнуть не успели, а Косынкин дёрнулся было — да и застыл в этом положении… Как достав из кармана свой «ТК», сняв с предохранителя, передёрнув затвор, я приставил холодный ствол к виску:
— Скажите мне «да» и, я тут же «уйду» от вас. А вы продолжайте строить — флаг вам в руки и барабан на шею!
Странно, но никакого «биения током» я не почувствовал… Сняли со «строго поводка», что ли? Типа, я уже настолько изменил историю, что могу стреляться, вешаться или топиться — дело сделано?
Непонятно…
Землячка первой отведя глаза, с горечью сказав:
— Увы! Но я стопроцентно уверенна, что со строительством коммунизма мы идём куда-то не туда.
Поставив пистолет на предохранитель и спрятав его в карман, я оглядев всех и каждого:
— Товарищи! Что бы помешать строительству коммунизма, мне не надо было собирать вас всех здесь… Мне достаточно было просто ничего не делать, оставив всё как есть.
По ответным взглядам я понял, что переломил ситуацию на свою сторону и, с этой минуты начнётся конструктивный диалог.
— Сразу расставляю все точки над «ё», чтоб после не было непоняток между нами. Не знаю за каким хунтом меня к вам послали, но лично я никакими глобальными целями — типа построения коммунизма, не задаюсь! Ни на всём земном шаре, ни на всего лишь одной шестой части его поверхности. Лично моя цель: оптимизировать потери в будущей войне — снизив их хотя бы на пару миллионов и сделать так, чтоб нашей стране стало лучше жить… Хоть совсем на немного!
Не услышав возражений по «программе-минимум», сев на своё место во главе стола, я:
— Ну а теперь можете задавать вопросы. Только по очереди и на этот раз всего по одному: наговориться мы с вами ещё успеем.
Пока все пятеро «неофитов» переглядывались, профессор Виноградов поделился собственным опытом:
— Товарищи! Я убедился что этот человек говорит правду, задавая вопросы про современные ему медицину, наиболее распространённые болезни и лекарства. В частности, я спросил его: чем он болел в своих — довольно-таки преклонных по нашим меркам годах и чем его лечили мои коллеги из будущего…
Многозначительно помолчав, торжествующе:
— …Так вот: придумать специально такое нельзя — эти надо самому переболеть! Вы только почитайте фантастические романы: до чего же там всё убого — даже у такого писателя как Жюль Верн… А рассказ это человека — изобилует самыми мельчайшими подробностями, над которыми фантасты обычно не задумываются при написании своих опусов.
После него, первым с изрядной патетикой, меня спросил Мехлис:
— Как вы такое могли допустить?
Я ответил той же монетой:
— А как вы могли такое допустить? Вы — первые начали!
Хотя было похоже на сценку из детства: «Дурак! Сам дурак!», но подействовало — Лев Захарович заткнулся и задумался.
Глеб Максимилианович Кржижановский:
— Извините… Эээ…
— Иосиф Виссарионович, если забыли.
— А что такое «комп», Иосиф Виссарионович?
Я, буквально млея, едва не описцавшись лишь при одном упоминании:
— Ооо!!! «Комп» — народно-сокращённое от слова «компьютер», это… Это, товарищи, для моего современника…
— …ВСЁ!!!
***
Я тараторил не умолкая!
Мой рассказ про компьютеры, ноутбуки, айфоны, смартфоны, планшеты — плавно перетекший в повествование про Интернет, «Википедию», «игрушки», социальные сети, селфи и всё такое прочее — продолжался немногим меньше, наверное — чем про историю человечества с 1941-го по две тысячи …ой год.
Были и разумеется вопросы, с которыми меня перебивали:
— Сколько-сколько операций в секунду?
— Мой самый обычный, даже уже изрядно устаревший «Intel Pentium 4» мог обрабатывать до четырех миллиардов вычислений в секунду. А инженерные, так называемые — «большие» компьютеры — на порядок, а то и два больше. Сколько именно не знаю — не мой конёк, извините.
— Невероятно…
У Кржижановского, аж очки запотели!
— …Производительность самого лучшего арифмометра, выпускающегося ленинградским заводом — всего сто пятнадцать вычислений в секунду.
Усмехаюсь:
— Вы бы ещё про деревянные счёты вспомнили, Глеб Максимилианович.
А вот при просьбе рассказать про устройство всех этих «ништяков», я начал буксовать и даже включать заднюю:
— Не знаю! Всё что вспомню — запишу на отдельный листик и предоставлю Вам, а пока извините.
Тот в лютой непонятке:
— Как же так? Пользуетесь, а как устроено — не знаете?
— А вот так! В моё время даже автомобили выпускались с не открывающимися капотами: отъездил пару миллионов «кэмэ» и сдал её в утиль, после чего взял кредит и купил новую.
У того, аж очки на лоб полезли:
— «Пару миллионов километров»? Невероятно!
— Даже понятие такое появилось: «пользователи». Ну, чтоб Вам было понятно — это что-то вроде класса…
После недолгих раздумий:
— …Да-да, именно социальный класс! Ибо, в Интернете можно хорошо зарабатывать — что и делают или пытаются сделать десятки и сотни миллионов пользователей. И прям-таки по Марксу, Энгельсу и Ленину, во Всемирной сети тут же возник ещё один — эксплуататорский класс, отнимающий у пользователей часть прибавочной стоимости — «админы».
После этих слов, все так и оху…
«Ухи поели» и причём — досыта, до отрыжки.
После недолгого молчания, Глеб Максимилианович Кржижановский встал и торжественно заявил:
— Товарищи! Это человек говорит правду: ни в бреду, ни в здравом уме — такое специально придумать нельзя!
Профессор Виноградов торжествующе:
— Ну а я что говорил!
***
Следующим вопрос задал Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич:
— Уже не сомневаясь в том, что этот человек в теле Иосифа Виссарионовича Сталина говорит правду, всё же хочу спросить: вот Вы упомянули про «пользователей» и «админов» и сказали что это нечто вроде «классов»…
— Было такое дело и, что?
— Ладно я понимаю: Коммунистическая партия к тому времени, как Вы выражаетесь — «сгнила». Но неужели рабочий класс Советского Союза, взял и просто так отдал свои завоёванные в Октябре права?
— Эээ…
Почесав затылок:
— …Даже не знаю, что Вам и сказать, уважаемый Владимир Дмитриевич! Было дело в наши «Лихие девяностые» — приезжали разок (или два «разка», не помню точно) в Москву шахтёры и зачем-то стучали об асфальт касками. Им что-то там дали, или только пообещали что-то дать и они уехали… Всё!
Помолчав добавил:
— А впрочем, ответ Вы и сами знаете — просто боитесь себе в этом признаться: эксплуатируемые классы не имеют собственной политической воли. Чтоб угнетённые массы восстали, нужна какая-то «руководящая и направляющая сила»: новый, более прогрессивный эксплуататорский класс — говоря своими словами. Или же, какая-то группа единомышленников, иными словами — «партия». А иначе — никак нельзя: так уж мы — человеки, устроены!
Тот, ерошась — как воробей перед зачётной дракой:
— Вы разбираетесь в марксизме?
Искренне удивляюсь:
— Кто, я?! С чего бы это вдруг? Просто я много читал, а стало быть — много знаю и, немножко умею думать. Так что никаких дискуссий, увольте Владимир Дмитриевич!
Бонч-Бруевич-младший успокоившись:
— А как дело обстоит с классами и классовой борьбой в будущем? Мировой пролетариат, разве не борется за свои права?
«Рассказать ему про гей-парады — борющиеся за права секс-меньшинств и про демонстрации экологов — против выбросов «це-о-два», что ли? Пожалуй, не стоит — надо пожалеть психику».
Отвечаю:
— Такой «пролетариат», про какой Маркс говорил что ему «кроме цепей терять нечего» — давно исчез, если он конечно был когда-то. Исчез и классический капиталист — пузатый, в цилиндре и с толстой сигарой в зубах.
— Что же вместо них?
Я ненадолго задумался, затем:
— Вообще-то, никогда не парился на этот счёт… Но как-то чисто от безделья довелось читать одну книжку[2] — с очень оригинальным взглядом на тему классов и взаимоотношений между ними. Мне она показалась небезынтересной и наиболее достоверно рассказывающей об устройстве классового общества и время от времени происходящих с ним метаморфозах. Хотите буквально в двух словах, перескажу саму суть той — пост-марксисткой теории?
Если заинтересуется, я смогу надиктовать ему или машинистке буквально слово в слово…
Тот, поёрзав на стуле:
— Извольте. Очень интересно было бы послушать.
— Так вот, классический капитализм канул в своё историческое небытие и сменился социализмом, когда вместо небольших мастерских и мануфактур с ручным трудом — появились огромные заводы и фабрики, начинённые всё более сложными и сложными станками и механизмами. Трудиться на них стали уже не прежние босяки-люмпены — застенчиво называемые «пролетариатом» или «рабочим классом», а специалисты — умеющие работать со сложными машинами…
— Так, так, так… Пока всё верно — кроме «смены социализмом», продолжайте.
— …Капиталисты-частники по большей части разорились, а вместо них образовались акционерные общества — считай те же кооперативы, во главе которых стоят советы акционеров — которые на общем собрании избирают директора или управляющего.
— Если Вы этим Америку открыли, то спешу Вас разочаровать: всё это нам уже известно.
Не обращая внимания:
— Вот возьмём к примеру классический случай: американская автомобилестроительная компания «Ford Motor» была создана в 1903 году, когда группа инвесторов поверила уже ставшему известность инженеру-самоучке Генри Форду и вручила ему двадцать три тысячи долларов…
Оглядев всех:
— Все известны достижения этого великого организатора на своём поприще, да? Тогда я этот момент пропущу… Так вот не смотря ни на какие — воистину грандиозные успехи в автомобилестроении, Форд не был волен в своих делах — по каждому поводу спрашивая разрешения у держателей акций. Например, когда он решил взяться за производство тракторов миноритарные акционеры ему запретили и он должен был сперва организовать подставную фирму, а после первых успехов — привлечь других инвесторов и создать знаменитую компанию «Henry Ford and Son», известную по тракторам «Fordson»…
После недолгого молчания:
— И вот я спрашиваю: с какого бока это похоже на классический капитализм, товарищи марксисты и им сочувствующие?
Не дождавшись ответа:
— В принципе, это уже не важно!
Палец вверх, и:
— …Важно то, что этот момент вы — марксисты, проспали! И называете «империализмом — как высшей стадией развития капитализма»…
— …СОЦИАЛИЗМ!!!
Бонч-Бруевич-младший, аж с места взвился:
— БРЕД!!!
Спокойно, с ледяным хладнокровием:
— Я уже несколько раз за нашу встречу слышу это слово. Но каждый раз в конце-концов, вы со мной соглашаетесь.
Однако, жгу дальше:
— Второй момент вы проспали тогда, когда Рузвельт в разгар «Великой депрессии» объявил об социальных реформах — согласно которым государство берёт на себя опеку над самыми незащищёнными слоями населения…
Палец вверх:
— …Всё! С этого момента, товарищи марксисты, мировую социалистическую революцию можете не ждать: она уже свершилась и причём — без вас.
Мой оппонент встал столбом, пока его старший брат — Михаил Дмитриевич, не одёрнул его за рукав. Усевшись обратно, тот растерянно:
— Так что же получается… Все развитые страны мира строят социализм?
Пожав плечами:
— Получается, что строят. Только стесняются называть вещи своими именами. По крайней мере многие советские люди, во времена «Застоя» побывавшие положим где-нибудь в Швеции, так и говорили: настоящий социализм. Даже вроде бы сам Хрущёв, так якобы разок в сердцах высказался… В чём впрочем не уверен.
Бонч-Бруевич-младший растерянно оглядываясь по сторонам:
— А мы?
Кивнув:
— Мы тоже строим социализм…
Хотел как можно более нейтральным голосом, но получилось несколько стэбно:
— …Но как это обычно у нас принято — идём при этом своим собственным, неповторимым путём. Менталитет, так сказать… А менталитет — это судьба!
Мой визави поникнув и даже как-то съёжившись в размерах, склонил голову и еле слышно:
— Я этому человеку вверю: он действительно из будущего…
***
Бонч-Бруевич-старший — Михаил Дмитриевич, хлопнул ладонь об стол и по-генеральски прямолинейно:
— Товарищи! Хватит больше проверок. Кем бы он на самом деле не был, но товарищ Сталин созвал нас не просто так — лясы поточить, а для какого-то дела… Так давайте же наконец, к нему приступим!
Я согласно кивнув:
— Конечно. Для каждого из вас, товарищи, у меня есть предложение — от которого уверен, никто из вас не сможет отказаться… С кого начнём?
Бонч-Бруевич-младший — Владимир Дмитриевич вдруг «ожив»:
— Давайте уж начнём с меня — уж очень мне любопытно, могу «сгореть»! Так что Вы мне хотите предложить, Иосиф Виссарионович?
Прямо глядя ему в глаза, чеканю каждое слово:
— Вы должны возвратить Коммунистическую партию в то состояние — в котором она пребывала до Октября 1917-го года. То есть: организация теоретиков, духовных сподвижников, пропагандистов и агитаторов — а не карьерным трамплином, коей она с каждым годом всё более и более становится.
Смотрит поверх очков:
— Для чего?
— А вернитесь к началу нашего разговора: чтоб в случае чего — было кому возглавить народ, в случае если «верхи» — поведут его куда-то не туда. Так, что? Берётесь?
— Подумать надо… Не над тем — надо ли, а над тем — как это сделать.
Откидываясь назад в кресле, с облегчением выдыхаю:
— Один раз вам с Владимиром Ильичом уже удалось это сделать — не сомневаюсь, что получится и в этот раз.
Далее, «гружу»:
— Кроме этого, партия должна быть «мозговым центром» советского общества, определяющим векторы его экономического, духовного и культурного развития. Ну и само-собой — его совестью, выявляющей все пороки и прежде всего — в самой себе.
Помолчав, Бонч-Бруевич безапелляционно заявляет:
— Нужно возродить в партии дискуссии, ибо истина рождается только в спорах и никак иначе.
Положив руку на сердце, горячо:
— Так в чём же дело? Главное, чтоб диспуты не выродились в словоблудие, как у средневековых схоластов — спорящих сколько бесов может разместиться на кончике елды… Пардон, Розалия Самойловна, хотел сказать «на кончике иглы».
Та понимающе усмехается, а Владимир Дмитриевич смотрит мне в глаза и режет правду-матку:
— Дискуссии обязательно приведут к фракционности в партии.
Невозмутимо отвечаю:
— Не вижу ничего плохого, если в Партии появятся фракции: «у них» — многопартийность, у нас — много фракционность в единственной правящей партии… Иначе снова сгниём!
— С одним уточнением, конечно: в двадцатые годы они являлись инструментом личной борьбы за власть, а в будущем — они должны быть инструментом поиска направления развития социализма…
Посмотрев на лепной потолок, добавляю:
— …Ну например, в ВКП(б) будет фракция ратующих за большее развитие кооперативного движения и противостоящая ей фракция — анус рвущая за государственную промышленность. Кроме того, могут быть фракции «изоляционистов» и «интервенционалистов» на международной арене, сторонников «сухого закона» и свободной продажи лёгких наркотиков и так далее…
Тот, с ироничной усмешкой процитировал фразу из комедии Грибоедова «Горе от ума»:
— По принципу «Шумим, братцы, шумим»?
— А почему бы и нет? Всяко лучше нынешнего болота, где только лягушки квакают… Так, что Владимир Дмитриевич? Каков будет ваш ответ?
Махает рукой:
— А была не была… Берусь!
— Ну вот и отличненько!
Потирая азартно ладони, перевожу взгляд на Народного Комиссара государственного контроля:
— А мы с товарищем Мехлисом, по мере возможностей будем Вам помогать: я — добрым советом человека из будущего, он — словом и делом. Правда, Лев Захарович?
Тот поднял на меня глаза, в которых был немой вопрос… Но ничего не сказал.
— Вот думаю при Совнаркоме СССР создать «Совинформбюро» — «Советское информационное бюро» и, предлагаю Вам его возглавить. Вам будут подчиняться все редакции газет, журналов, все пейсатели и вся журналистская братва. Не говоря уже про радиовещание и синематограф… А я Вам подскажу парочку суперсовременных для этого времени полит- технологий: если с умом подойти — горы можно свернуть!
В «реальной истории», такой пропагандистский орган был создан только, когда жареный петух в жоппу клюнул — 24 июня 1941-го года.
Почему именно он, а не положим Щербаков — возглавивший его «в реале»?
Насколько мне известно из «послезнания», в добавок к уже описанным достоинствам, Мехлис прекрасно владел самыми различными приемами пропаганды — характерными для его времени. Говорил всегда с пафосом, но, надо отдать ему должное — он всегда искренне верил в то, о чем говорил… А это — главное условие, чтоб люди поверили даже в самое невероятное.
Так что если он согласится, у меня будет собственный доктор Геббельс…
Eh bien pourquoi pas?
Благодаря этому колченогому, немцы до самого последнего момента верили в то, что победят.
Мехлис молчит, словно в рот набрал, тогда я повышаю ставки:
— Сразу предупреждаю: лёгкой жизни я Вам не обещаю, Лев Захарович! Трудностей у Вас будет — просто невпроворот, особенно во время войны.
Слушает внимательно, но молча и с хорошо заметным недоверием в глазах — как голодная, но умная мышь на сыр в мышеловке.
Вот ты как, да?
Счас я тебя…
— Пропагандисты Третьего Рейха, чтоб разобщить народы СССР — будут бить по их национальному самосознанию и прежде всего — поднимать пресловутый еврейский вопрос. В частности, убеждая в своих листовках бойцов Красной Армии в том, что воюют они не против русского народа — а против еврейского засилья в руководстве страны. Что мол пока русские гибнут в окопах, евреи жируют в тылу — объедая их семьи…
Увы, но в «реальной истории» у Александра Семёновича Щербакова ума хватило только на то, чтобы заставить евреев — редакторов и репортёров газет, сменить фамилии на русские. Хотя, он человек конечно — хороший, руководитель — умелый и авторитетный…
Но вот пропагандист — никакой.
— …И Вы знаете, хотя своего они не добились, но после войны — когда домой из окопов вернулись солдаты, в СССР был всплеск антисемитизма. В результате многие граждане еврейского происхождения, почувствовал себя чужими — стали стремиться любой ценой свалить из страны, где из века в век скачут на одних и тех же граблях. Был нанесён огромный политический и экономический ущерб государству — ведь уезжали далеко не худшие специалисты и просто люди.
Не купившись на лесть, с непонятным выражением на меня глядя, Мехлис:
— А сами то Вы какой национальности? Я имею в виду — там, в своём будущем.
Пожав плечами:
— По языку я, как и Вы — русский. По крови же…
Я реально завис, затем в потолок глядучи начал перечислять свои гены:
— …Моя бабушка по матери, иногда обзывала моего дедушку по матери «мордвином». По последней тёще же, я — саратовский немец, а мой сын женился на татарке — хотя и не чистокровной, а с примесью…
Перебивает меня:
— А как Вы лично(!) относитесь к национальному, в частности — к еврейскому вопросу?
Мотаю головой, как лошадь отгоняющая мошек:
— Я к нему никак не отношусь, но мои любимые русские поэты — Пушкин и Высоцкий. У первого как известно прадед — «арап Петра Великого», у второго дед — еврей из Брест-Литовска.
Морщит вспоминая лоб:
— «Высоцкий», говорите…? Не помню такого поэта.
Улыбаюсь снисходительно:
— Он Вас тоже не помнит, Лев Захарович! Потому что ему в данный момент… Ээээ… Два-три годика всего, не больше.
Мехлис задумался было, но вдруг вкрадчиво:
— А расскажите-ка нам один из его стихов.
Даже доли секунды не раздумывая:
— А вот это — всегда пожалуйста!
Встаю и прокашлявшись, объявляю:
— Владимир Высоцкий: «Песня о погибшем друге». Посвящается погибшим на войне лётчикам… Вообще всем погибшим на той войне.
Декламирую сокращённый вариант, стараясь с выражением, как в школе:
— «Я за пазухой не жил,
Не пил с Господом чая,
Я ни в тыл не просился,
Ни судьбе под подол,
Но мне женщины молча
Намекали, встречая:
Если б ты там навеки остался —
Может, мой бы обратно пришёл!
Для меня не загадка
Их печальный вопрос,
Мне ведь тоже несладко,
Что у них не сбылось.
Мне ответ подвернулся:
«Извините, что цел!
Я случайно вернулся,
Вернулся, вернулся, вернулся,
Ну а ваш — не сумел».
Он кричал напоследок,
В самолёте сгорая:
«Ты живи! Ты дотянешь!» —
Доносилось сквозь гул.
Мы летали под Богом
Возле самого рая,
Он поднялся чуть выше и сел там,
Ну а я — до земли дотянул.
Встретил лётчика сухо
Райский аэродром.
Он садился на брюхо,
Но не ползал на нём.
Он уснул — не проснулся,
Он запел — не допел.
Так что я вот вернулся,
Вернулся, вернулся, вернулся,
Ну а он — не сумел…
Я кругом и навечно
Виноват перед теми,
С кем сегодня встречаться
Я почёл бы за честь.
Но хотя мы живыми
До конца долетели —
Жжёт нас память и мучает совесть,
У кого, у кого она есть».
Вижу потрясённые до самой глубины лица — равнодушных не было и, слегка поклонившись говорю:
— Спасибо за внимание, товарищи.
И сел.
Через пару минут, Мехлис подскакивает как в оппу ужаленный и прижав ладонь к груди, чуть ли не со слезами на глазах:
— Иосиф Виссарионович! Товарищ Сталин! Извините что сразу не поверил Вам…
Добродушно усмехнувшись в усы, киваю на портрет на стене:
— Настоящий Вождь и Учитель говорил в таких случая: «Здоровое недоверие — самая хорошая основа для сотрудничества». От себя же: извинять не буду — отработаете словом и делом, Лев Захарович.
Тот, едва ли божась на красный угол:
— Клянусь, что не подведу и всемерно оправдаю ваше доверие!
Слегка поморщившись от его невольной патетики:
— Если бы я в этом сомневался, мы бы с Вами здесь сейчас не разговаривали… Однако следующий, товарщи!
***
Перевожу взгляд на Бонч-Бруевича-старшего:
— Михаил Дмитриевич!
Смотрит умными глазами сквозь стёкла очков:
— Внимательно слушаю Вас… Товарищ Верховный Главнокомандующий.
— Догадываетесь, да?
Тот, несколько уклончиво:
— Скажем так: делаю некоторые предположения.
— Ходить вокруг и около не буду: предлагаю Вам звание маршал Советского Союза, орден Ленина и должность моего заместителя на должности Верховного Главнокомандующего Вооружённых Сил Союза Светских Социалистических Республик.
Все без исключения присутствующие охнули, а у генерала — расширяются и слегка вылезают из орбит глаза, как у омара — присутствующего при соитии синего кита и плоской камчатской камбалы…
Поковырявшись мизинцем в ухе, переспрашивает:
— Какого-какого «заместителя»?
— Единственного! Кроме Вас, других заместителей у меня не будет: только подчинённые.
Бонч-Бруевич-старший в полной растерянности:
— Должность заместителя Верховного? Да кто я такой? Меня то в армии уже давно никто не знает…
Кивнув на внимательно слушающего наш разговор Мехлиса:
— Это дело поправимое: скоро в советских газетах начнут печатать правду, только правду и ничего кроме правды. И весь советский народ узнает — кто на самом деле был создателем Рабоче-Крестьянской Армии. И это был не Троцкий, не Ворошилов и даже не сам товарищ Сталин… А Вы — Михаил Дмитриевич!
Перевожу взгляд на его брата:
— И кстати про Вас, Владимир Дмитриевич, советскому народу тоже надо рассказать правду. Что Вы после Октября семнадцатого года и вплоть до окончания Гражданской войны — были вторым человеком в государстве после Ленина, а товарищ Сталин — всего лишь Наркомом по делам национальностей.
Оглядев всех:
— Товарищи! Нельзя основывать историю нашей страны на лжи — даже из самых благих побуждений. Ибо, всё равно она где-то — да прорвётся и уколет нас же самих у сраку… И будет очень больно, поверьте!
Помолчав, уставился на усатый портрет на стене, и:
— А у товарища Сталина своих достижений хватает и, надеюсь — самые выдающиеся из них ещё впереди…
Слегка, кивком поклонившись всей честной компании, уточняю:
— …С вашей помощью, конечно, без неё мне — никак.
Спустя минуту или две, без пяти минут маршал Советского Союза, осторожно спрашивает:
— И каковы будут мои предполагаемые обязанности и полномочия?
— Обязанность у Вас будет одна: разбить врага и желательно — не под Москвой и на Волге, а как можно западней.
Неужели кто-то подумал, что я сам лично буду командовать фронтами и театрами боевых действий? Я бы рад конечно… Но вот чего не умею — того не умею.
Однако, продолжаю:
— Насчёт же полномочий… Я Вам предоставлю любые полномочия, чтоб Вы могли как можно эффективнее выполнять вашу единственную обязанность — защищать наше с вами Отечество.
Вижу, тот отойти никак не может и добавляю «плюшек»:
— Приходилось мне читать, Михаил Дмитриевич, что Вы писали царю: «Пока не перевешаем некоторых генералов — немцев нам не победить!»…
Вижу, у того открывается рот, и:
— …Так вот: даю вам полный карт-бланш: вешайте кого хотите и сколько хотите — хоть всех до одного генералов перевешайте, если это потребуется для победы.
Того аж холодная испарина пробила, но утершись платком и взяв себя в руки:
— Позвольте, Иосиф Виссарионович… Было совсем не так! Ко мне в штаб Северо-Западного фронта приезжали генералы свиты от императрицы Александры Фёдоровны и требовали показать карты готовящихся операций… Позже же, эти операции проваливались! Вот я и предположил, что кто-то из этих царедворцев (не генералов!) был германским шпионом. Но чтобы предлагать царю вешать генералов — такого не было: врут ваши историки!
Несколько в душе разочарован:
«Хм… А я то думал ему понравится».
— Историки всегда врут… Но я вижу дело не в этом. Корпоративная солидарность? Или, мараться об это дерьмо не хотите? Хорошо! Я дам Вам двух сатрапов и они будут за Вас бить генеральские морды, расстреливать и возможно даже вешать.
Вдруг осеняет:
«Стоп. Я ничего не забыл?».
Едва не хлопнув себя по лбу:
«Сёмка! Так я же не дал распоряжение Тимошенко и Жукова из кутузки на Лубянке освободить!».
Посмотрев на часы:
«Сейчас уже поздно, пусть ещё ночь перекантуются — злее будут. Завтра утром позвоню и сразу назначу обоим, так сказать — «аудиенцию»».
Улыбаясь, Бонч-Бруевич-старший:
— Ну коли «сатрапов» мне дадите, тогда я согласен!
Я тоже улыбаюсь:
— Не по-уставному отвечаете, товарищ маршал Советского Союза!
Тот по-молодецки соскочив и вытянувшись в струнку, с видом «лихим и слегка придурковатым», как рявкнет:
— Служу Советскому Союзу!
Любуясь этим бодрым, боевым стариканом:
— Надеюсь не подведёте, Михаил Дмитриевич и, благодарные потомки будут называть Вас «Маршалом Победы»…
Вслед за этим, подняв палец в потолок и слегка сочувственно:
— …Только перед этим, Вам придётся наступить на горло собственной песТне, товарищ маршал Советского Союза.
Недоумевает:
— Как это понимать, Иосиф Виссарионович?
— В прямом смысле этого слова.
Со всей строгостью на него глядя:
— Как Вы относитесь к генералу Драгомирову и его учению?
***
Военная доктрина России (основной принцип тактики), сформировалась во второй половине XIX века и, её дух — последовательно властвовал в армиях Российской империи, РСФСР и Советского Союза. Утверждать не буду, но вполне возможно («жив ещё курилка!») и в Вооружённых Силах Российской Федерации моего времени… Судя по их последним «успехам» — очень даже вполне возможно.
Разработана сия доктрина была в «Николаевской академии Генерального штаба» — которой долгое время руководил генерал-адъютант Драгомиров М.И., следовательно — этот известный военный теоретик и является её автором.
Смысл российской военной доктрины, изложенной в многочисленных трудах Михаила Ивановича — превалирование человеческого духа над вооружением. По его словам:
«…Усовершенствованное вооружение, хороший план, знание войсками техники дела значат, конечно, очень много, но значат не более, как нули, когда левее их стоит единица: они увеличивают количественное, но не качественное значение её; сами же по себе ничего не значат. Эта единица в военном деле, как во всём и всегда, человек…».
В принципе нет возражений, что главное для победы в бою — это моральный дух войск, знание каждого солдата — за что ему придётся идти в бой и, возможно — получить в нём тяжкое увечье или даже смерть. Но почему-то из этого утверждения делался вывод, что неважно чем вооружены войска: если они храбры и решительны, то с любым оружием — «труднее, с большими потерями, но всё же» победят противника.
Бессовестно эксплуатируя выдернутое из контекста известное суворовское изречение: «Пуля — дура, штык — молодец!», Драгомиров ловко формирует её в следующий постулат своей доктрины: главным оружием боя является штык, а пули — это дело десятое.
По его мнению, без штыка — бой вообще невозможен!
«Слизывая» этот откровенный бред с Драгомирова, довоенный «Боевой устав пехоты РККА» гласил:
«Конечная боевая задача пехоты в наступательном бою — разбить противника в рукопашной схватке».
Именно так и, никак иначе!
Отчего на мой взгляд и, были такие огромные потери в живой силе в Отечественной Войне: ведь даже уже в её второй половине, рядового бойца больше учили колоть чучело соломенного фашиста, утверждая при этом:
«Немец штыка боится!».
Не стесняясь, Драгомиров вслух и в печатном виде считал солдата «священной скотинкой» — обязанной сдохнуть за «Веру, Царя и Отечество» и наши синештанные стратеги туда же.
С этим надо немедленно кончать!
И я это сделаю — с Бонч-Бруевичем-старшим или без него…
Но обязательно сделаю!
***
На мой прямой вопрос, Михаил Дмитриевич ответил так же — прямо и, причём — не без гордости:
— Почитаю за честь считать себя учеником Михаила Ивановича!
Случай оказывается очень тяжёлый и довольно-таки — запущенный…
Встав, молча походив по кабинету, останавливаюсь перед ним, и:
— Когда Драгомиров ваял свою «нетленку», пулемёты были редкостной диковинкой — которую долго ещё не могли куда определить куда засунуть — в пехоту или артиллерию. Последняя же била прямой наводкой и на дальность — не намного превышающую дальность стрельбы из «Бердан».
Ещё круг вокруг стола:
— Уже в начале Мировой войны всё резко и неотвратимо изменилось: пулемётов стало так много, а стреляющая из-за горизонта артиллерия — обрела такое могущество, что в штыковом бою участвовали лишь случайно недостреленные солдаты.
— Тогдашний царский генералитет этого не понял, он изо всех сил цеплялся за устаревшую как экскременты птеродактиля военную доктрину Драгомирова. В результате — кадровая армия была истреблена, а призванные из запаса многодетные мужички — не пожелали быть «священной скотинкой», и…
Посмотрев на протокольные рожи присутствующих старых и не очень большевиков и не стал продолжать тему…
Не дурак чай — сам поймёт.
Продолжаю:
— В начале предстоящей нам войны, которую по справедливости назовут Великой Отечественной, была примерно такая же история. В соответствии «с учением» кадровую армию истребили в Приграничном сражении, а призванные взамен из запаса — были до того необученные и неумелые, что их не было иной возможности применять — кроме как толпой бросать под пулемёты.
Бонч-Бруевич, удивлённо:
— Но мы же победили!
— Победили, да… Но какой ценой? И какие были последствия… Не Победы — она священна! Этой «цены» — за неё заплаченной… Погибли лучшие — которые не отсиживались в тылу с липовой справкой. Погибло первое поколение образованных советских людей — поколение энтузиастов, которое не смогло оставить после себя точно такое же потомство.
— Напротив же: крысы избежавшие фронта — размножились и породили полчища крысёнышей, сожравших страну изнутри.
Сделав ещё круг, вновь останавливаюсь напротив Бонч-Бруевича-старшего:
— Но главное даже не это. Времена с петровских времён изменились: бабы «ещё рожать[3]» новых солдат отказываются… Население сокращается — мы уже не третьи в мире — после Китая и Индии… А как бы не двадцатые.
Наклонившись над ним, глаза в глаза:
— Мы вымираем, Михаил Дмитриевич… Понимаете? МЫ ВЫМИРАЕМ!!!
***
После нескольких минут тишины, во время которых я успел усесться на своё место во главе стола, мой собеседник озадаченно:
— Так что же делать? Войн без потерь не бывает, а иначе мы воевать не умеем…
Затем, с тщательно скрываемой, но хорошо заметной ехидцей:
— …Может подскажете, как воевать по-новому, Иосиф Виссарионович?
В ответ сам спрашиваю:
— Михаил Дмитриевич! Вы генерала Плеве помните?
То удивлённо:
— Павла Адамовича фон Плеве? Заведующего 5-й армии? Конечно, помню: в декабре шестнадцатого он сменил Рузкого на Серном фронте, где я был начальником штаба… Хороший генерал был, жаль что рано умер… Ээээ… В шестнадцатом году. А почему Вы про него спрашиваете, Иосиф Виссарионович?
— Потому что он создал новую тактику пехоты: штурмовые группы. В них отбирали по лучших солдат, вооружали карабинами, револьверами гранатами, кинжалами, топорами, ножницами для резки колючей проволоки и придавали штабу полка.
Закатив глаза к потолку, тот кивнул:
— Вспоминаю о чём-то подобном…
— Суть в чём? Действуя впереди боевых порядков, бойцы штурмовых групп вслед за огневым валом артиллерии незаметно просачиваются в глубь обороны противника, подавляют огневые точки и способствуют общему успеху. Вслед за Россией, такая тактика пехоты появилась и, у её противников и союзников…
Разведя руками:
— …Но по окончанию Первой мировой войны, всё было всеми забыто. Всеми — кроме Германии. И её успехи в новой, Второй мировой войне — обязаны штурмовой пехоте, посаженной на автомобили и ставшей от этого мобильной. Танки же, авиация и артиллерия — лишь создают для бойцов штурмовых групп более благоприятные условия.
После небольшой паузы:
— Всё понятно, товарищ маршал Советского Союза?
— Так точно!
— Тогда слушайте мой устный приказ…
Безапелляционно требую:
— …Вы должны официально отречься от этого учения, принародно сжечь труды своего учителя и создать другую — новую военную доктрину, отвечающую современным требованиям войны. Иначе — грош нам с вами будет цена, товарищ маршал Советского Союза.
Тот, вздохнув и как с отвесной скалы в море бросаясь:
— Раз Отечеству надо — я готов создать новую военную доктрину Красной Армии, товарищ Верховный Главнокомандующий!
Конечно, тактика штурмовых групп — это лишь первые азы современного общевойского боя. Ещё требуется наладить взаимодействие, что невозможно без связи…И так далее и тому подобное.
Навряд ли хоть десятую часть того что хотелось бы, мы с Бонч-Бруевичем успеем сделать до 22-го июня…
Но когда-то же начинать надо?
Так лучше поздно, чем…
Мехлис с отчётливо прорывающими прежними истерическими нотками, перебил мои мысли:
— Иосиф Виссарионович! Так Вы разве, вообще отрицаете боевой дух красноармейца и командира?
— Ни в коем разе! Но всё в этом мире взаимосвязано — учите диалектику, Лев Захарович. Если красноармеец вооружён лучше противника, если он сыт, здоров и уверен что командиры — зря его на убой не пошлют… Его боевой дух так поднимется, что мама не горюй!
***
Минуту спустя, когда страсти чуть улеглись, Мехлис вполголоса:
— Неужели с нашими генералами так плохо, Иосиф Виссарионович?
Положа руку на сердце:
— Лев Захарович, дорогой… Да когда война начнётся, Вы лично — захотите шкуру с них живьём сдирать вместе с синими штанами, не токмо вешать.
Встрявшая в диалог Землячка, достаточно обольстительно для её почтенных лет улыбаясь:
— Тогда догадываюсь, для чего Вам понадобилась я.
Оторвав задницу, слегка приподнявшись и учтиво поклонившись единственной в нашей «сильной компании» даме:
— Совершенно верно, Розалия Самойловна! Хочу предложить Вам воссоздать и возглавить институт военных комиссаров в Красной Армии, замененный в августе прошлого года введением заместителей командиров по политической части…
С горьким сожалением разведя руками:
— …Оказалось что это преждевременно: наши красные командиры без «няньки» воевать никак не могут! Не все конечно, далеко не все… Но очень многие из них, после первых же неудачах в первой войны, пали духом и вели себя недостойно и крайне безобразно: попав в окружение — без боя распускали целые армии и даже фронты, бросали своих подчинённых и сбегали в тыл, срывали знаки различия, переодевались в гражданское и без сопротивления сдавались в плен фашистам… Даже когда наша армия стала побеждать и, то — были замечены массовые безобразные явление: пьянство, хищения государственного имущества, мародёрство трофейного барахла, манипуляция наградами среди «своих» и кумовство при повышение в званиях…
В «послезнании» вдруг всплыл рассказ ветерана ВОВ:
«Не женское дело война. К ним, во-первых, приставали все чиновники. А меняли как? Приехал командующий фронтом в армию, о, машинистка красавица! Он сразу адъютанту приказ, ее переводят туда. Вот так передавали из рук в руки. Это нехорошо конечно было…[4]».
— …Даже принуждение к сожительству женщин-военнослужащих!
У той по-крокодильи лязгнули вставные железные челюсти:
— Вот, даже как?
— Увы! Последнее явление было настолько массовым, что даже появился термин «ППЖ» — походно-полевые жёны.
Розалия Самойловна Залкинд по прозвищу «Землячка», скрипнув от лютой ненависти зубами:
— Я согласна возглавить Военно-политическое управление РККА, Иосиф Виссарионович.
А сам помолодела — лет так на …дцать враз, глаза так и горят!
Со злорадством думаю:
«Ну держись теперь, оборотень в синих штанах!».
***
«Так, так, так… Кто у нас там ещё остался?».
Кржижановский, уже давно изнывал он жгучего любопытства, но моё предложение…
Его просто убило!
— Глеб Максимилианович, а Вам я предлагаю помочь мне ликвидировать Академию наук СССР.
Когда не без помощи профессора Виноградова того откачали, я как ни в чём не бывало продолжил:
— А действительно: для чего нужна эта богадельня, ответьте? На данный момент в составе АН СССР имеется восемь тематических отделений — физико-математическое, химическое, геолого-географическое, биологическое, по техническим наукам, истории и философии, экономике и праву, литературе и языку… Плюс республиканские филиалы, позднее преобразованные в республиканские академии наук. Всего за этой конторой числятся две научно-исследовательские базы (Кольская им. С. М. Кирова и Северная) и одна горно-таежную станцию (Дальневосточная им. В. Л. Комарова), 47 институтов, 76 лабораторий, советов, станций, обсерваторий, баз и других научных учреждений — в которых трудятся более 4700 научных и научно-технических сотрудников, в том числе 123 академика и 182 члена-корреспондента…
«Целая армия лесорубов, одним словом — которой очень не хватает в местах добычи целлюлозы».
Палец вверх:
— А где «выхлоп», то? Где отдача, я Вас спрашиваю, Глеб Максимилианович? Если технологию реактивных двигателей мы купили после войны у англичан, атомные секреты — стырили у американцев, а первые ракеты нам помогали делать пленные фашисты…?
Помолчав, продолжил:
— …Лучший в мире автомат — вовсе не доцент технических наук сконструировал после защиты диссертации на учёном совете — а сержант-танкист, окончивший всего лишь сельскую школу. Самую мощную взрывчатку — не профессор химии изобрел, а простой инженер-химик[5]. Конструкцию водородной бомбы — не академик из физико-математического отделения АН СССР предложил — а младший сержант войск связи[6].
В тишине кабинета, раздался крик моей души:
— Так скажите на милость, Глеб Максимилианович: на хрена они нам такие красивые сдались?
Тот недоумённо:
— Вы же сами говорили про успехи советской науки?
Встав, походив вокруг стола, я остановился под портретом Реципиента:
— Конечно, СССР первым создал атомную станцию, первым запустил спутник, первым вывел человека в космос… Наша страна была лидером в теоретической физике и математике, океанографии, магнитогидродинамике, химическом катализе… В эпоху «Застоя» (в1960-х — 1970-х годах) советские ученые первенствовали в термоядерном синтезе…
Обернувшись к народу:
— А что толку то!
И снова помянул Владимира Семёновича, без которого любому уважающему себя попаданцу, просто никак:
«— Товарищи ученые! Доценты с кандидатами!
Замучились вы с иксами, запутались в нулях!
Сидите, разлагаете молекулы на атомы,
Забыв, что разлагается картофель на полях».
— В ту же «Эпоху застоя» — пшеницу СССР закупал в Канаде (позорище то какое!), а советский народ бегал в поисках западных шмоток и электроники, ибо отечественные промышленные товары по всем показателя — полный отстой. Виновата в этом советская наука? Конечно! Ибо занималась вещами, которые советская промышленность не могла реализовать на практике.
— Почему так? Да потому что надо честно признать, что как и любая бюрократическая структура — советская наука стремиться стать «вещью в себе»: ничего не делая полезного — очень хорошо и беззаботно жить. В результате получилась какая-то закрытая — живущая по своим законам и только ради себя тусовка… «Сферический конь в кубе», одним словом!
— Вот возьмём к примеру систему защиты диссертаций: защитился начинающий учёный по молодости и теперь может всю оставшуюся жизнь ничего не делать, получая оклад хорошего токаря. К концу «Эпохи застоя» же, советские учёные дошли до полного бесстыдства и маразма — переписывая друг у друга, или воруя работы из западных журналов…
Помолчав, со всей силой убеждения:
— Контролировать этот процесс невозможно, ибо учёные — люди как правило умные и всегда найдут отговорку, отмазку, откорячку — почему от их работы нет практической отдачи. Напустят тумана и останутся белыми и пушистыми, а вы же — прослывёте среди потомков их гонителями, сатрапами от науки и мракобесами. Поэтому этот «гордиев узел», надо безжалостно рубить!
Усевшись на место:
— Если есть вопросы по существу — задавайте, Глеб Максимилианович. Только учтите: если откажиетесь мне помочь — я ликвидирую Академию наук (как и Академию искусств, кстати) сам… И причём — в самой жёсткой форме!
Показывая на портрет на стене:
— Я вам не Сталин и, мне глубоко фиолетово — что там о нём будут говорить историки, писать пейсатели и судачить хавающий пипл… Хай они все об свой зомбоящик убьются!
Кржижановский сняв очки, протерев их и вновь водрузив на переносицу:
— Предположим, я согласился с Вами, Иосиф Виссарионович… И что же Вы предлагаете вместо Академии наук? Ведь хотя бы технические науки надо развивать — хотя бы в целях той же самой обороноспособности.
Ответ у меня был уже готов давно — я его хорошо обдумал ещё «там», когда ваял очередную нетленку в Самиздате:
— Всё достаточно элементарно, Глеб Максимилианович: при каждом наркомате будет свои образовательные ВУЗы — для выращивания инженерно-технических кадров и хотя бы один научно-исследовательский институт (НИИ), в котором сотрудников будут продвигать вверх не в соответствии с толщиной диссертаций — а по количеству внедрённых в производство технологий и величине экономической отдачи от них.
В большинстве развитых стран мира, со второй половины XX века — «НИИ» стали основной формой организации коллективной научной деятельности. В СССР они тоже были созданы и, возможно даже — мы были «впереди планеты всей», но имелись и свои нюансы…
Во-первых, они были в основном в военно-промышленном комплексе — отчего нас «до тех пор» ещё не завоевали, как каких-то папуасов.
А во-вторых, подчинялись НИИ всё той же Академии наук — кабинетные теоретики которой, бдительно следили — чтоб технари-практики не позволяли себе ничего лишнего.
Посмотрев предварительно на потолок, я продолжил:
— Например: Химическое отделение АН СССР образует НИИ в Наркомате химической промышленности… После оптимизации и удаления лишнего «балласта», конечно. Геолого-географическое — НИИ вновь созданного Наркомата природных ресурсов и недропользования, биологическое — НИИ Наркомата сельского хозяйства… Ну и так далее.
Кржижановский, явно заинтересовавшись:
— А что Вы думаете насчёт гуманитарных отделений?
Пожав плечами:
— Да без проблем! Отделение языков и литературы можно подчинить какому-нибудь литературному объединению — тому же «Союзу писателей СССР», отделение экономики — Госплану, отделение права — Наркомату юстиции…
Переведя взгляд на Мехлиса и подмигнув ему:
— А философов и историков переподчинить Совинформбюро и, пусть Лев Захарович сам решает — кого из этой кодлы тунеядцев оставить, а кого — посадить на «философский пароход» и дать прощального пинка под задницу.
Помолчали, затем я:
— Не берусь утверждать об идеальности такой системы — тёмные пятна даже на Солнце есть, но она хотя бы будет экономически эффективной.
Кржижановский, не совсем уверенно:
— Согласен, в прикладных науках это даст ощутимый результат… Но нужно развивать и теорию, то есть — фундаментальные науки.
Удивляюсь:
— Для чего? Проще и дешевле будет выписывать западные научные журналы, переводить их и рассылать по НИИ.
«В реале» что-то такое пытались сделать: был создан «Институт научно-технической информации», главной целью которого было реферирование научных статей, изданных за границей. Вслед за ним было основано издательство «Мир», публиковавшее переводы зарубежных научных книг.
— Если же темы будут закрывать — как в случае ядерной программы США, то на этот случай у нас существует разведка: библейский осёл гружённый золотом — открывает не токмо ворота крепостей — но и двери любых лабораторий…
Если политическая и военная разведка СССР — всего лишь «предупреждала», то научно-техническая — работала и приносила Родине огромные дивиденды. Например в предвоенные годы, разведка НКВД смогла получить 18 000 страниц технической документации, 487 комплектов чертежей и 54 образца новой технологии «в металле».
— …И стоить это будет не в пример дешевле, чем эту кормить эту орду — хорошо умеющую лишь в конъектурных целях стучать друг на друга, раздувая политические компании на всю страну.
Именно этим и ничем другим, были все эти шумно-показушные процессы кибернетиков, генетиков и прочих «вейсманитов-морганистов».
В отраслевом же НИИ же, учёные будут не поднимая бровей — до убитого глаза, трудиться над решением практических задач… И меньше всего их будет интересовать, какой наукой — буржуазной или марксистской, они при этом пользуются.
Ведь наркомат будет спрашивать за «езду», а не за «шашечки»!
Кржижановский:
— А как же международный авторитет страны?
Махнув рукой:
— Какой «авторитет», о чём Вы? Таблицу Менделеева, на Западе называют просто «Периодической таблицей» и даже не подозревают, что её придумал русский учёный. И так во всём! Если мне не верите, съездите в Америку и поговорите на эту тему с Ипатьевым.
После довольно продолжительного молчания, Кржижановский:
— Если после того, как мы с Вами натворим такое — не будет мощного прорыва… Мне придётся застрелиться! До какого года я доживу, говорите?
Внутренне ликуя:
— Палец на ноге на отруб даю — Вам стреляться не придётся! А доживёте Вы до такого года — в коем воочию увидите этот прорыв советской прикладной науки и сможете его по достоинству оценить!
Тяжело вздохнув:
— Очень надеюсь, что так оно и будет, Иосиф Виссарионович. А что Вы мне можете предложить после ликвидации Академии наук СССР? Починать на лаврах?
Кивнув — давая понять что вопрос понят правильно:
— «Починать на лаврах»?! Не дождётесь!
Я соскочил и забегал вдоль стола, остановившись в конце концов напротив «отца» ГОЭЛРО:
— Работы у Вас будет не просто много… А очень много!
Начинаю загибать пальцы:
— Первым делом нам с вами нужно создать «Научно-технический комитет при Совете Народных Комиссаров СССР» — «НТК СНК СССР».
— В нём жизненно необходим Научно-Координирующий центр, для обмена информацией между отраслевыми НИИ… Ибо, даже уже сейчас из-за излишней секретности — многие работы проводятся параллельно, отчего целые коллективы учёных не имеют понятия о достижениях и неудачах коллег работающих в других научных коллективах. Далее же эта проблема будет всё больше и больше усугубляться, из-за чего примерно три четверти всех советских учёных — будет попросту даром есть свой хлеб и потреблять ресурсы, «работая на унитаз».
— Нужна специально созданная Научно-техническая разведка — чтоб не пролюбить появление у наших «заклятых друзей» чего-нибудь новенького.
— С ними должен работать Научно-аналитический центр, который изучая информацию будет определять приоритетные направления в развитии советской прикладной науки…
Кивнув на портрет Реципиента на стене:
— …Сейчас то, ладно — я подскажу! Однако ж — «часики» тикают и мы с товарищем Сталиным не вечны.
Вижу после моих последних слов, в глазах Кржижановского факелом разгорается неугасимое пламя сердца горьковского Данко, готового идти и вести народ через самые дремучие дебри:
— А какие направления, Вы считаете приоритетными сейчас, Иосиф Виссарионович?
Приходится вновь загибать пальцы:
— Перевод энергетики и химической промышленности на природный газ — это даст небывалый рост промышленности, производительности труда и повышения уровня благосостояния населения.
— Радары — радиолокационные станции сантиметрового диапазона, способные устанавливаться на кораблях и даже самолётах.
— Турбо-компрессорные реактивные авиационные двигатели.
— Прообразы так поразивших Вас компьютеров — электронно-вычислительные машины (ЭВМ), пусть на первое время и релейные. Главное — создать свою школу конструкторов, программистов и… Пользователей!
Бонч-Бруевич-младший подал голос:
— «Админы» сами появятся…
Соглашаюсь:
— Всё согласно учению, Владимир Дмитриевич!
После того, как народ проржался, продолжил:
— Необходимо со всей энергией взяться за твёрдотельные электронные приборы — полупроводниковые транзисторы иначе, которые сделают наши радиостанции, радары и компьютеры — надёжными и компактными.
— Наконец научно-исследовательский ядерный реактор, способный нарабатывать плутоний — хотя бы для «грязной бомбы».
Про себя злорадно:
«Чтоб арийцы рождались с писюками в виде свастики… То-то Адику радости будет!».
Хотел уж было закончить, но внутренний голос:
«А чем вечно голодный народ кормить, прогрессор-затейник недоделанный?».
«Ах, ну да! Так, так, так… Чё сам-то на этот счёт подскажешь?».
Молчит, проклятый…
— Увы, но из сельскохозяйственных технологий могу предложить лишь хранение зерна в среде азота — позволяющий снизить потери от вредителей процентов на сорок.
Кржижановский, утешительно:
— Сорок процентов сохранённого для народа зерна — это просто грандиозно-гигантский прорыв в сельском хозяйстве, по сравнению даже с тем — что нам обещает академик Лысенко и весь его ВАСХНИЛ.
— Надеюсь, что так…
Перебрав «послезнание» и, ничего такого — что уже не знают хроноаборигены, или что требует десятилетий времени и вложения огромных средств, не нашёл.
Ладно, на этом пока всё:
— Всё это уже существует в опытных или малосерийных экземплярах в западных странах, или вот-вот будет создано. Как мне доподлинно известно, есть кое-какие наработки и у нас: например — двигатель Люльки и вот-вот открытое Саратовское газовое месторождение[7]. Так что реализовать в СССР эти прорывные технологии в течение двух-трёх лет все же — не является какой-то особо непреодолимой задачей.
Заканчивая, напоследок:
— Всё, что на эти темы вспомню — запишу в отдельные тетрадочки и предоставлю Вам. Хоть немного, да поможет.
Кржижановский, улыбаясь:
— Хорошо, Иосиф Виссарионович! Считайте, что я не смог отказаться от вашего предложения.
— Рад это слышать, Глеб Максимилианович!
Однако это ещё не всё, надо дать последнюю вводную:
— Но предупреждаю: первым делом Вам придётся принять «буржуазную» квантовую теорию с её теорией относительности и хорошенько дать «по ушам» всяким там ««механистам[8]» и всем тем, кто разделяет науку на «буржуазную» и «марксистко-ленинскую»…
Уму не постижимо, но когда в СССР уже была создана атомная бомба, 21 марта 1949-го года, на Всесоюзном совещании заведующих кафедрами физики университетов и вузов, планировалось покончить с преподаванием советским студентам квантовой физики и теории относительности Эйнштейна — как противоречащей принципам диалектического материализма изложенным в гениальном произведении Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».
Дебилы, блять!
— …Иначе у Вас ничего не получится, уверяю Вас. Особенно с полупроводниками и ядерным реактором.
***
Ну… Остался последний — педагог-новатор Сорока-Росинский.
Устремляю на него свой тигриный взор, и:
— Виктор Николаевич!
Глаза у того забегали по сторонам, как у человека в панике ищущего куда-спрятаться.
— А что так скромно сидите, если Вы у нас — самый главный?
Семь пар любопытных глаз уставились на «самого главного» и места тому было мало…
Думая что ослышался, он робко ткнув себя пальцев в грудь, несмело переспросил:
— Кто? Я?!
На полном серьёзе подтверждаю:
— Вы, вы! Ну не я же.
Оглядев всех, вновь смотрю на него, как на мессию — явившуюся спасти мир:
— Все наши труды пойдут прахом, если мы не передадим эстафету в надёжные руки наших потомков.
Встал и неторопливо прогуливаясь вокруг стола:
— У наших руководителей, в значительной степени — людей «от станка», «из шахты» или «от плуга» — имеются дети и, возможно у кого-то — уже есть внуки. И вот здесь то, товарищи, обнаружилась проблема — об которой промолчали Маркс с Энгельсом и, даже Ленин не подозревал об ней…
Подняв вверх указательный палец, заостряя внимание:
— …Вырастут эти детишки, встанут взрослыми и куда их? Обратно «к станку» или «к плугу» — откуда произошли родители? Так туда их не загонишь: высокопоставленные «предки», так или иначе — куда-нибудь да пристроят.
— Таким образом, товарищи, у нас с вами подрастает своя «золотая молодёжь[9]»!
Розалия Землячка, довольно резко:
— Иосиф Виссарионович! Мне кажется, Вы сильно утрируете. Как у самого товарища Сталина — сын лётчик, так же и у других руководящих товарищей. А у погибшего Анастаса Ивановича Микояна, сын — авиаконструктор, а ещё двое сыновей — лётчики.
Вздыхаю тяжко:
— Я бы рад «утрировать», уважаемая Розалия Самойловна… О чём разговор: многие дети — вполне достойны своих отцов…
Подумав-подумав и не найдя больше аналогов:
— …Дюма-отец и Дюма-сын, к примеру.
Тяжело вздохнув, «какаю» бочкой дёгтя:
— …Но вот уже младшие сыновья этого чадолюбивого товарища — Серго и Вано, во время войны играли в Гестапо — отчего погибла молодая девушка, их сверстница.
Вижу изумлённые лица и «какаю» ещё раз:
— Да, да! Пока их сверстники — стоя на ящиках у станков, падая в голодные обмороки от недоедания — точили снаряды для фронта, для нашей Победы… Юные Микояны, Шахурины, Уманские, Бакулёвы, Хмельницкие и даже родственник товарища Сталина — Леонид Алиллуев, строили в элитной 175-й московской школе на Тверской улице — Третий Рейх[10]…
«Кстати, надо будет непременно эту семейку — Микоянов, безжалостно загеноцидить: уж больно плодовиты оказались — а это далеко не айс… Как и стереть с лица «одной шестой Земли» семейный клан Кагановичей — все берега попутавший».
У Землячки от моих слов — чуть ли не искры из глаз, Мехлис поочерёдно краснея-бледнея — вновь лапал то место, где у него когда-то — до появления в этом кабинете, был пистолет.
— …И ничего им за это не было — высокопоставленные родители отмазали.
Не спеша сделав ещё круг вокруг стола — пусть в себя придут, продолжил:
— Если такое происходило при живом товарище Сталин, товарищи, то легко можно себе представить — что стало твориться после того, как он покинул этот говённый мир.
Вкратце рассказал…
***
Дети партийной элиты и творческой интеллигенции, высокопоставленных сотрудников государственных служб, милиции и КГБ, прославленных ученых, знаменитых личностей в спорте и культуре — вовсе не стремились быть лётчиками, моряками или упаси Боже — космонавтами, как Юрий Гагарин… Их стиль — джинсы и кроссовки, цветастые пиджаки и яркие галстуки, стильные украшения и портативная западная бытовая электротехника. В народе их прозвали «стилягами» или «мажорами», сами же они предпочитали самоназвание «штатники» — за любовь к идеологическому врагу, за которую их деды и отцы — отправляли людей в лагеря или прямиком к расстрельной стенке.
Посторонние попасть в эту тусовку фактически не имели шансов: ведь «фирму» нельзя было просто так взять и купить в магазине — их нужно было «достать». Сделать это можно было только в том случае, если имелись не только деньги — но и связи, знакомства…
«Блат», одним словом.
Представители золотой молодежи «расслаблялись» с шиком — в ресторанах при гостиницах для иностранцев. Даже имея много денег, попасть в такие было нереально. Не так уж редки были и закрытые тусовки на папиных (номенклатурных) квартирах или загородных дачах, скорее напоминающие особняки западных богатеев.
Простой народ мечтал о южном береге Крыма или в лучшем случае о Золотых песках «братской» Болгарии… А «золотые» мальчики и девочки же — отдыхали в Югославии, зачастую в Италии, а то и в самих «Штатах» даже. Возвращались оттуда они с новым «винилом», шмотками и с еще большим презрением к «совку».
Девиз отечественного автопрома:
«Автомобиль не роскошь — а средство передвижения»!
И против то, ничего не скажешь…
Но если простому труженику светил перед выходом на пенсию ушастый «Запорожец» или в лучшем случае «Москвич» — напоминающий набор «Сделай сам», то сынки и дочки коммунистической элиты — с юных лет катались на «Волгах» и, чем ближе к «Перестройке» — тем всё чаше и чаще пересаживаясь на иномарки.
Боролись ли с этим явлением в СССР?
Боролись!
Как и с бюрократизмом, пьянством и прочими антисоциальными явлениями.
Но и как в вышеперечисленных случаях — агитация, разъяснительная работа и другие общественные методы воздействия — должных результатов не давали…
А на более жёсткие меры не решались: свои же «кровинушки», как-никак.
***
Усевшись вновь на своё место во главе стола, я:
— Самый главный вред этого явления в том, что устраиваемые по блату на руководящие посты мажоры (над которыми природа чаща всего «отдыхает») — перекрывают так называемый «социальный лифт» выходцам из низов, даже имеющих определённые способности. От чего те уходят в оппозицию, костеря на чём свет стоит Советскую Власть и Коммунистическую партию и вредя всеми им доступными средствами.
— «Кадры решают всё!», а меж тем от поколения к поколению, товарищи — управленческие кадры становились всё хуже и хуже….
Мой принцип: «Критикуешь — предлагай», поэтому сперва спросив:
— Так что же делать, товарищи?
Сам же отвечаю:
— В мировой истории такое явление было известно и боролись с ним по-разному. В древней Византии, например, чиновников воспитывали из насильственно кастрированных мальчиков — не могущих давать потомство и поэтому полностью отдающих себя служению государству, а не мыслями — куда пристроить подросшее чадо, а то и нескольких. В ещё более древнем Китае — взрослый кандидат в чиновники, должен был добровольно подать прошение об кастрации и пройти этот… Хм, гкхм… Обряд посвящения.
Народ заметно оживился и, неправильно меня поняв — был уже готов проголосовать «за»…
Но я хлопнув ладонью об стал, их несказанно разочаровал:
Рисунок 43. Ударим гандоном по мажору и стиляге!
— Но это не наш метод, товарищи! Взамен любых видов кастрации, я предлагаю законодательно — через Верховный Совет СССР, то есть — установить целый комплекс мер.
Перечисляю:
— Первое: перед поступлением на любую должность — даже дворника в правительственном учреждении, молодой человек должен обязательно отслужить в армии.
— Второе: при карьерном росте должно учитываться семейное положение и число произведённого на свет потомства… Предпочтение отдаётся имеющим наименьшее число последних и не обременённым узами брака.
— Третье: полностью перевести завод по выпуску противогазов на производство «изделий № 2»[11] и, бесплатно и по потребности раздавать их гослужащим… Я сказал что-то смешное, Розалия Самойловна?
— Да нет, ничего… Продолжайте, Иосиф Виссарионович… Хихихи!
Ударив по столу кулаком — аж графин подпрыгнул и жалобно зазвенев упал на бок, рявкаю:
— Каучука не жалеть!
Не обращая внимания на веселье в кабинете, продолжаю:
— Но как вы понимаете, товарищи, всё это лишь полумеры. Не знаю как вам, а мне больше по душе опыт воспитания отпрысков аристократии в Великобритании. Нынешний её продукт: Уильям Черчилль — не так уж и плох, а как бы даже не наоборот — если забыть его нетрудовое происхождение и то, что он премьер-министр буржуазного государства, конечно…
***
Далеко в исторические дебри залазить не буду, но среди европейцев англичане первыми озаботились вопросом централизованной подготовки элиты. В отличии от «классической» германской системы образования — легшей в основу русской, а затем и советской школы воспитания — английская система воспитания элиты не задавалась задачей вбить в детские голову обширные знания, а воспитывала целеустремленность и характер у молодого человека. Джентльмен может не знать кто такой Шекспир, или удивляться тому что Земля круглая и крутится вокруг Солнца… Но он должен уметь «прогнуть под себя» — что животное, что человека. И в первую очередь — слабохарактерного «знайку».
Методы, которыми из безответственного шалопая — коим являются практически любой нормальный ребёнок, «ковали» джентльмена — были просты и гениальны одновременно.
Школы закрытого типа, где оторванные от семьи воспитанники жили при бытовой неприхотливости, жестко-суровой дисциплине — вплоть до порки розгами за непослушание, коллективные виды спорта — вырабатывающие командный дух и вбиваемые в самую «подкорку» джентельменские принципы, типа:
Джентльмен правдив, но без необходимости правду говорить не станет.
Джентльмен всецело доверяет другому джентльмену и сам вызывает доверие у другого джентльмена.
Джентльмен преодолевает трудности, презирает опасность, сопротивляться давлению — и это даже не проявление мужества, а лишь признак хорошего воспитания.
Джентльмен неукоснительно выполняет взятые на себя обязательства, всегда готовность прийти на помощь другому джентльмену.
Джентльмен действует в обстановке соперничества, для него особенно важны общепринятые «правила честной игры». Они, как известно, запрещают пользоваться слабостью противника, бить по заведомо уязвимым местам.
Джентльмен считает ниже своего достоинства удить рыбу на закате солнца и стрелять в сидящую птицу — слишком уж это легкая добыча, недостойная джентльмена.
Джентльмен очень любит собак…
Эффективность такой системы воспитания доказала сама история. Жители сравнительно небольшого и не особо богатого природными ресурсами острова, последовательно уничтожили всех возможных конкурентов в Европе и создали самую великую в истории человечества империю — «над которой никогда не заходило Солнце.
Нацистская Германия, переняла британскую систему воспитания — полностью убрав из нее моральные и религиозные нормы.
Будучи убежденным англофилом, Гитлер считал англичан вершиной белой расы (с поправкой, что немцы — способны и обязательно превзойдут их) и говорил так:
«У кого в руках молодежь, у того в руках и будущее. Я начинаю с молодежи. Мы, те, кто стар, — отработанный материал. Мы прогнили до мозга костей. Но моя замечательная молодежь! Есть ли где-нибудь в мире еще столь прекрасная молодежь? Взгляните на этих юношей и подростков! Какой материал! С ними я смогу создать новый мир! Мое обучение будет суровым. Мы выбьем из них слабость. Необычайно активная, властная, жестокая молодежь — вот что я оставлю после себя. Молодежь должна быть равнодушна к боли. В ней не должно быть слабости и жалости. Я снова хочу увидеть в их глазах отблеск гордости и независимости хищного зверя. Я не стану проводить интеллектуальную подготовку. Знание — это крах для моей молодежи. Я хочу, чтобы они обучались только тому, что дает им их воображение. Но одной вещи они должны научиться — самообладанию. Они научатся преодолевать страх смерти благодаря суровым испытаниям».
Третьему Рейху история отвела слишком мало времени и большинство учащихся и выпускников эсэсовских школ, погибло под бомбами союзников и гусеницами русских танков… Но даже то, что мы знаем про этих малолетних «белокурых бестиях» — вызывает дрожь! Если бы наши предки дали бы им время — они бы такое показали в планетарном масштабе, что мало бы не показалось никому.
***
Я долго рассказывал с жгучим интересом внимающей аудитории про методы воспитания в Итонах, Кембриджах да Оксфордах — приплетая сюда школы для сопливых SS-манов, пока не поймал на себе насмешливый взгляд Сороки-Росинского…
Смотрю — передо мной совсем другой человек!
— Что-то хотели сказать, Виктор Николаевич?
Тот, с улыбкой уверенного в себе человека, твёрдо:
— Иосиф Виссарионович… Кого Вы учите экстремальной педагогике? Меня?! Я из лиговской шпаны[12] — людей делал, а уж с вашими «мажорами»… Как-нибудь да справлюсь, не беспокойтесь!
Не могу нарадоваться:
— Вот, как? Тогда забирайте любой правительственный санаторий на берегах озера Селигер — что на Валдае, набирайте первый «контингент» и вперёд — в добрый путь!
Позже, когда такая школа будет не одна — а целая сеть школ, закрепим на законодательном уровне обязанность совслужащих, включая и тех — что с приставкой «военно», отдавать своих детей на воспитание государству.
После короткой дискуссии договорились о правиле: сын(дочь) за отца(да мать) не отвечает и, о праве поступления в этот закрытое учебное заведение — детей героев Советского Союза, а также павших при исполнении своего долга.
Установили, что «контингент» будет в возрасте 10–12 лет — более взрослых уже поздно перевоспитывать, а набираться он будет добровольно-принудительно. Тех папаш и мамаш кто откажется отдать своё чадо — ждёт сталинская опала и назначение в Тмутаракань, где воспитание их чад будет происходить под бдительным наблюдением северных оленей, белых медведей и полярных пестТцов. Согласившихся же — сталинская «любовь и ласка» и повышение в должности при первой же открывшейся вакансии.
Обращаясь к Поскрёбышеву:
— Александр Николаевич, голубчик! Будьте так любезны предоставить нам с Виктором Николаевичем списочек наркомов, генералов и прочих ответственных работников, имеющих юнцов и юниц соответствующих годков.
Оглядев всех:
— А может у кого-то из присутствующих таковые имеются?
Поскрёбышев, слегка взгрустнув:
— У меня две дочери от первого брака, но обе ещё малолетки.
Мехлис:
— К сожалению, мой Леонид уже слишком староват для такой школы — 22-го года, курсант военного училища.
Виноградов:
— Я вообще уже дедушка! У двух моих сыновей, у которых уже у самих дети.
Братья Бонд-Бруевичи сказали примерно то же самое.
Косынкин только развел руками:
— Не женит ещё, Иосиф Виссарионович.
А Розалия Землячка лишь грустно усмехнулась…
Ну, вроде на сегодня всё…
Посмотрев на часы, озабоченно:
— Разбегаемся, товарищи! Отъедаемся, отсыпаемся и после Внеочередного Съезда Верховного Совета — официально вступаем в должности и немедленно приступаем к работе. Спокойной всем ночи!
[1] Популярный в те времена коктейль из спирта и кокаина.
[2] Эли Эшер «Людены, или Великая Октябрьская Социалистическая Контрреволюция».
[3] Навряд ли крылатая фраза «бабы ещё нарожают» принадлежит Жукову — хотя с того и станется. Однако, в ВОВ в среде военноначальников РККА ходила другая — не менее крылатая: «Война всё спишет».
[4] Драбкин Артём «Самоходчики».
[5] Евгений Григорьевич Ледин, совместно с В. П. Богдановым в 1939–1940 годах разработал новый состав взрывчатого вещества, отличавшегося повышенной мощностью.
[6] Олег Александрович Лаврентьев, предложивший в 1950-м году конструкцию литиево-водородной бомбы, которую потом доработал академик Сахаров.
[7] В 1937–1940 гг. Нижневолжским геологоразведочным трестом были начаты работы по бурению разведочных скважин на территории Саратовской области. Первым их результатом стала заложенная в апреле 1941 года скважина № 1 Елшанской площади, из которой был получен газовый фонтан. Затем, уже в годы войны, отсюда был проложен первый в СССР газопровод Саратов-Москва, который стал снабжать газом столицу и многие московские предприятия.
[8] «Механици́зм» — метод познания и миропонимание, рассматривающие мир как механизм. В более широком смысле механицизм есть метод сведение всех сложных и непонятных явлений к элементарной механике.
[9] «Золотая молодёжь» — образное название молодых людей, принадлежащих к высшему классу, имеющих богатых и влиятельных родителей и чья жизнь характеризуется роскошью.
[11] «Изделием № 1» в СССР называли противогаз, «№ 2» — презерватив, «№ 3» — ластик, а «№ 4» — галоши.
[12] «Лиговская шпана» — группировка ленинградских хулиганов, гремевшая в 1920-е годы на всю страну.