Глава 7. «А город подумал — ученья идут…».
Маршал А. Е. Голованов:
«Сталин был человеком не робкого десятка. Когда я работал у Орджоникидзе, мне довелось присутствовать на испытаниях динамореактивного оружия, созданного Курчевским, предшественником создателей знаменитой «катюши». У Курчевского была пушка, которая могла стрелять с плеча. На испытания приехали члены Политбюро во главе со Сталиным. Первый выстрел был неудачным: снаряд, как бумеранг, полетел на руководство. Все успели упасть на землю. Комиссия потребовала прекратить испытания. Сталин встал, отряхнулся и сказал:
— Давайте еще попробуем!».
Иосиф Виссарионович Сталин. Заметки на полях проекта конституции 1936 года:
«Чем проще решение, тем сложнее последствия».
В. И. Ленин:
«Вам не по душе это варварство? Не прогневайтесь — отвечает вам история: чем богата, тем и рада. Это только выводы из всего, что предшествовало».
Сегодняшний денёк обещает быть тяжёлым и вполне возможно — последним в моей карьере попаданца. Но почему-то у меня, с самого детства всегда было так: чем ближе и сильней грозящая опасность — тем сильней кураж, психика такая — тут уж ничего не попишешь. Встав спозаранку я отправил Валентину Васильевну на кухню, а сам — после выполнения всех положенных в начале дня гигиенических процедур, конечно, мурлыкая весёлые матершинные песенки, начал собираться на XIX съезд Всесоюзной Коммунистической Партии, в скобках — «большевиков».
Где должна будет произойти, так сказать — «перезагрузка», если мне, народу и стране повезёт, конечно.
Ну, а если нет…
Я сделал всё что смог, а «мёртвые бо срама не имуть»!
Выйдя в Большой зал разбудил кемаривших командиров:
— Вставайте, товарищи, нас ждут великие дела!
Генерал Малиновский вставая с дивана и потягиваясь, посмотрев на часы:
— Так рано же ещё?
— Кто рано встаёт — тому Маркс даёт!
— И Энгельс, — поддержал тот меня, — догоняет и ещё раз даёт.
— Вот, вот! Так что застегните портупею и вперёд, генерал. Если, конечно, хотите стать маршалом…
И направился в Малую столовую, напевая:
— «Как надену портупею –
Всё худею и худею…».
Особенно не засиживаясь, легко позавтракали и перед тем как выехать, Малиновский созвонился с Хрущёвым и, переспросил, уставившись на меня:
— Никита Сергеевич спрашивает: «Почему так рано?».
— Передай ему: «Да потому что — мало ли что».
После чего, тот минут пятнадцать выслушивал подробные инструкции видимо, каждую минуту повторяя: «Понял, товарищ Хрущёв», «Сделаю, товарищ Хрущёв» или: «Не забуду, товарищ Хрущёв!».
Положив трубку, он взглянул на часы:
— Через пятнадцать минут выезжаем.
— Ну, что ж… Есть время почаёвничать на посошок.
При гробовом молчании пошвыркали чай, а в прихожей — пока Гречко балагуря отвлекал разговором домашних, Малиновский — несколько смущённо улыбаясь, шёпотом:
— Извините, но я Вас должен обыскать… Товарищ Хрущёв сказал, что Вы — ещё тот выдумщик и затейник, Иосиф Виссарионович.
Переложив трубку из левой руки в правую, я так же шёпотом:
— Обыскивайте, но только за задницу не лапайте, противный… Не то расскажу Никите Сергеевичу и он будет шибко ревновать.
Тот, с гадостным выражением на фейсе лица отпрянул от меня и обыск произошёл чисто формально. Да в принципе, особо искать у меня нечего: серебряные карманные часы, да полный коробок охотничьих спичек.
Затем, Малиновский безапелляционным тоном предложил мне снова напялить тулуп и генеральскую папаху:
— Из соображений безопасности, товарищ Сталин и в ваших же интересах.
— Не имею чего возразить против, генерал, да к тому же считаю — что мне этот прикид идёт.
Так считали далеко не все!
Светка увидев меня в таком облачении фыркнула и заржала как кобыла — видно давно ремня не получала, а Валентина Васильевна всплеснув руками:
— Господи… Опять он чучелом вырядился! Не, ну почему у всех баб — мужики, как мужики, а мне это чудо в перьях досталось?
Размахиваю трубкой перед её носом и, вполне аргументированно — хотя и несколько пространно:
— Надежде Константиновне в своё время — тоже далеко не ангел с белыми леблядинными крыльями достался и, чё? Хоть кто-то, хоть раз — слышал от неё хоть одно слово жалобное? Нет! Она стойко и мужественно переносила все лишения и тяготы семейной жизни с Вождём пролетарской революции… Вот и ты, Валентина Васильевна, терпи!
Та тяжело вздохнув:
— Ну а что ещё мне остаётся делать…
Затем, после выезда — повторилась вчерашняя история, только наоборот: доехали на «Паккарде» до блок-поста, где нас поджидал вчерашний «ЗиС-101» с неизвестным мне по фамилии подполковником-танкистом за рулём.
Во время уже рутинно-привычной проверки документов, ко мне обратился сержант Ерофеев:
— Товарищ Сталин! Вчера вечером нам не привезли ужин. Сегодня, нас уже час как должны были сменить… Мы с бойцами не жалуемся, но видимо всё-таки что-то случилось.
И буквально «ест» меня глазами.
Вижу — расслабившиеся было командиры-хрущёвцы напряглись.
Я затаил дыхание…
В принципе, расположение меня, бойцов моей личной охраны и заговорщиков — было достаточно благоприятным. Можно было скомандовать и запросто скосить троих мятежников из «Томми-ганов». По крайней мере — с минимальными потерями.
А что потом?
Перестрелки или даже уличные бои в Кремле?
Скандал на весь мир?
Вопросы делегатов на Съезде и мои — самые подробные объяснения?
Массовые репрессии накануне самой тяжёлой и кровопролитной войны в истории страны?
Подумав: «Самое простое решение, не всегда является самым верным и лёгким на последствия».
Выдохнув, я положил руку с трубкой на плечо Ерофееву и, глядя ему в глаза, сказал:
— Ничего не происходит, товарищ сержант. А если же и происходит что-то — то только самое хорошее. Я разузнаю, почему про вас забыли и распоряжусь об смене. Пока же…
Обращаюсь к своему водителю:
— Товарищ Удальцов!
— Слушаю, товарищ Сталин!
— Отвезёшь по очереди этих молодцов ко мне на дачу и скажи Валентине Васильевне, чтоб она их покормила… Хорошенько покормила!
— Понял, товарищ Сталин!
— Если и обед не привезут — накормите и обедом.
Те было отнекиваться, но я нахмурив брови, прикрикнул:
— Я приказываю!
Те, руки по швам:
— Слушаемся, товарищ Сталин!
Проследив как первая четвёрка стажёров усаживается в «Паккард», а затем как тот скрывается за поворотом, направляюсь к синему такси:
— Однако, давайте поспешать, товарищи командиры…
В отличии от вчерашнего, въезд в Кремль через Боровицкие ворота — охранялся двойным нарядом — бойцами кремлёвского полка и командирами из Академии Генштаба. Видно, Хрущёв сдержал слово и наше соглашение с ним насчёт Косынкина начало исполняться.
Интересно, как насчёт остальных?
Скоро узнаю — недолго осталось в догадках мучиться, ломая голову.
Автомобиль подъехал к чёрному входу в Большой кремлёвский дворец и остановился. Я скинул тулуп и папаху и, оставив их в салоне, в сопровождение генерал-майора, полковника и подполковника-танкиста — бывшего за рулём зашёл внутрь. Там нас у входа встретил Серов с ещё двумя «академиками» в звании майора каждый. Едва касаясь руками, он как профессиональный «щипач» — тщательно обшмонал меня и ничего не найдя его интересующего, косясь на трубку в моей правой руке, спросил:
— А говорят, Вы курить бросили…?
И с наглой смелостью, пытливо глянул мне в глаза.
Похотливо подмигнув, отвечаю:
— Курить бросил, а привычка сосать осталась.
Не знаю, что он там подумал, но часто-часто заморгал, едва заметно покраснел и, больше не задавал вопросов. Отвёл Малиновского, Гречко и подполковника-танкиста в сторону и что-то им втирал минут десять — после чего те вернулись ко мне изрядно «взбледнувшими» и непроизвольно отводящими глаза при взгляде.
Затем, Серов повёл нашу четвёрку через гардеробную в зал заседаний, ибо командиры — здесь видно ещё не бывали ни разу и, вообще не ориентировались в этом нагромождение комнат, залов, коридоров, переходов и галерей… Да сказать по правде и я тоже.
На ходу интересуюсь:
— А где товарищ Хрущёв?
Тот, стараясь безразличным голосом:
— Он пока задерживается по делам, но обязательно подойдёт к началу «учений».
***
В зал заседания Большого кремлёвского дворца я прибыл первым и довольно долго сидел в президиуме, наблюдая за тем как недоумённо в мою сторону посматривая, заходят и по своим местам рассаживаются депутаты XIX съезда ВКП(б).
Ещё половины зала не было, когда появился Поскрёбышев с чёрными кругами под глазами…
Ага, стало быть и насчёт него — Хрущёв выполняет наш с ним договор, что не может не радовать.
Мрачно-траурно посматривая в сторону меня и маячивших за моей спиной Малиновского, Гречко, подполковника-танкиста и ещё двух командиров в звании майора на входе, Поскрёбышев стал со своими секретарями заниматься рутинной работой — подготовкой к стенографии речей выступающих, принимаемых решений и всему такому прочему.
В Президиуме появились кандидаты в Политбюро ЦК — Шверник, Вознесенский, Маленков…
А вот Щербакова среди них нет.
Молодец, Никита Сергеевич!
Пошарив взглядом по залу:
«Надеюсь и, Пономаренко здесь тоже отсутствует».
В начале 40-х годов партийная элита ещё не вся скурвилась и уверен: среди депутатов ещё есть вполне достойные люди — могущие мне пригодиться…
Но, увы!
Это как раз тот случай, когда лучше казнить сто невиновных, чем оставить в живых хоть одного преступника. А эти первые секретари республик, областей и районов — ими в полной мере являлись… Ибо, они нарушали Конституцию от 1936-го года — в которой сказано, что власть в стране принадлежит народу и осуществляется через Советы народных депутатов.
Растерянно между собой переглядываясь, с недоумением посматривая на пустующие места своих коллег — более старших по рангу, кандидаты стали рассаживаться.
Народ явно чувствовал «пятой точкой», что что-то происходит… Но не понимал, что именно происходит и оттого был слегка «на взводе».
Хрущёва пока нет и, как подозреваю — не будет.
Пора начинать.
Когда депутаты собрались в полном, ну или почти вы полном составе, оборачиваюсь и вполголоса — но тоном не терпящем возражений, обращаюсь к генералу Малиновскому:
— Мне надо выступить с речью.
Тот явно не получал на этот счёт никаких инструкций на этот счёт, поэтому стал тупить подобно своим коллегам 22-го июня — после «внезапного и вероломного». То бишь он растерялся и впал в нешуточную панику:
— Товарищ Хрущёв знает?
Глядя ему в глаза, твёрдо:
— А о чем тогда, по-вашему, мы с ним вчера целый час в сортире беседовали? Об уставе внутренней, гарнизонной и караульной службы, что ли?
Поднимаюсь и в сопровождении иду к трибунке. Боковым зрением вижу: один командир в звании майора куда-то ломанулся — видимо по приказу Малиновского искать Хрущёва для получения «методичек», а четверо тупо следуют за мной.
Со стороны это видимо — выглядело как-то не совсем «правильно», поэтому гомонящий гул голосов в зале стих — сменённый тревожно-звенящей тишиной.
Под это «музыкальное сопровождение», встаю за трибуну и толкаю речь:
— Товарищи! Международная обстановка накаляется с каждым часом. Фашистская Германия разгромила и завоевала все государства в Европе, подчинив себе их экономики и вооружённые силы. С Британской империей же этой ночью, Гитлером был заключён не только мир — но и военный союз, направленный против СССР. У наших западных границ собраны несметные орды танков, авиации и пехоты…
И в таком духе и дальше — бла, бла, бла…
Боковым зрением вижу — на входе начались какие-то движняки и «поднимаю градус»:
— Нападения фашистской Германии и её союзников — можно ждать каждый час, каждую минуту! В любой момент…
Делаю паузу и, истерю подобно Адольфу в мюнхенской пивнушке — перед штурмовиками пидараста Рэма, размахивая поднятыми вверх сжатыми кулаками и переходя на истошный визг:
— …Да хоть прямо сейчас! Над нашей столицей могут появиться тысячные эскадры вражеских бомбардировщиков — несущие бомбы, начинённые боевыми отравляющими газами!
Таким товарища Сталина — ещё никогда не видели, таких речей от него — отродясь не слышали, поэтому депутаты были в самом настоящем шоке… Они впали в остолбенение, которое согласно психологии — в любой момент (нужен лишь небольшой толчок) сменится лихорадочной деятельностью.
Однако, небольшая проблемка: по ходу, гражданин на входе — тоже после моих слов впал в транс.
Повернув к нему голову на выход, рявкаю:
— В чём дело, товарищ? Вы что-то хотели нам сказать? Так говорите! НЕМЕДЛЕННО!!!
Стоящий там в сопровождении двух командиров какой-то мужик в полувоенной форме — напоминающий мне товарища Бывалова из «Волга-Волга», но гораздо крупнее — закрыл разинутый было рот, прокашлялся и «включив» полную громкость — объявил надрывая гланды:
— Товарищи! В столице нашего социалистического государства — городе Москве, проводятся учения по гражданской обороне — в которых предстоит участвовать и вам…
Прокашлявшись ещё раз, он несколько истерично — видимо заразившись паникой от меня:
— …Всем депутатам встать, выйти из зала, получить на выходе противогазы и спуститься в подвал и оттуда — в бомбоубежище. Расставленные бойцы московской гражданской обороны, помогут вам найти туда дорогу.
Он ещё успел крикнуть:
— Только без паники, товарищи!
Уверен, каждый первый депутат сразу сложил «дважды два» и у него получилось «пять»: Политбюро нет — значит, оно уже где-то в Ташкенте…
А товарищ Сталин?
Тысяча с чем-то голов, каждая как минимум с парой глаз — уставилась на меня и, я не подкачал. Взмахнув трубкой, командую:
— ВОЙНА, ТОВАРИЩИ!!! Дорога каждая минута, все за мной!
И бегом на выход — к тому мужику во френче.
После этого, с десяток голосов завопил:
— ВОЙНА!!!
И началась она — паника.
За спиной тут же послышался топот ног — как будто за мной неслась вся славная будёновская конница.
Уже на бегу вижу: Поскребышев и его секретари остались на месте, с любопытством наблюдая за происходящим. Сдержал-таки Хрущёв слово…
Молодец, Никита Сергеевич!
***
«Вся Москва попала в пробку —
Не проехать не пройти.
Уголёк подкинте в топку,
И счастливого пути!».
Первая «пробка» образовалась сразу же: хотя выходов было несколько — но большинство первых секретарей республик, обкомов и горкомов — предпочли ломиться за Генеральным секретарём и, нас с товарищами командирами — буквально выдавили через двери. Сзади крики, вопли, истеричные визги… Противогазы получить не получилось, ибо «раздаватели» был снесены людской толпой и вынуждены были бежать вместе с ней, как и тот мужик — напоминающий мне товарища Бывалова, как будто катящийся впереди нас на своих коротких ножках.
Вторая — более грандиозная «пробка» образовалась» у дверей в подвал Большого дворца, вход в который почему-то был всего один, хотя и относительно широкий. Все депутаты кричали:
— Спокойно, товарищи, без паники!
Отчего, последняя всё усиливалась и усиливалась и людская толпа превратилась в неуправляемый бурный поток, несущийся вниз. Впереди меня было уже — как бы не с полсотни депутатов, изо всех ног, с вытаращенными глазами, ничего не соображая — несущихся в безопасное место. Сзади всё сильней и сильней напирали ещё примерно полторы тысячи. Если бы не Малиновский с командирами — партфункционеры меня бы просто затоптали, как бизоны зазевавшегося команчу… Как никак шестьдесят два года — это вам не шутка и даже не фунт изюма.
По плану «учений», Никита Сергеевич должен был здесь встретить меня, мы с ним должны были дождаться — когда депутаты спустятся в бункер, и…
Не я такой жестокий — жизнь наша такова!
…И проблем у нас с ним не будет. Возможно, появятся какие-то другие проблемы — не спорю. Но проблем со съездом, его депутатами и невесть куда пропавшими членами Политбюро — уже не будет.
Спускаясь вместе со всеми по лестнице в подвал, я сверху вниз увидел у входа в подземную галерею двух бойцов ГО в противохимических костюмах — которые видимо должны были закрыть за нами двери. Они стояли в углах по бокам дверей, поэтому их этим «селевым потоком» не должно занести внутрь убежища, и…
Серова.
Но Хрущёва, сцуко, не было.
«Ох и пидор же ты, дорогой Никита Сергеевич!».
Решил значит и от товарища Сталина избавиться, раз такой удобный случай подвернулся.
Впрочем, я предполагал, что Кукурузник погонится за «журавлём в небе» — а не удовольствуется «уткой под кроватью», поэтому был наготове.
Хрущёв, решив видимо сам лишний раз не светиться — послал своего шныря контролировать ситуацию, а тот попал аки кур в ощуп.
Главный «гэбист» Украины Серов, увидев несущеюся на него толпу заметался, потом выхватив пистолет и что-то истошно вопя — выстрелил в поток…
Но то был выстрел в собственную ногу!
…Первые партократы притормозили, но задние не поняв в чём дело — после выстрела ещё больше запаниковали и усилили напор и, комиссара госбезопасности — буквально занесли спиной вперёд в подземную галерею ведущую в бункер.
В самый последний момент, я в последний раз увидел его глаза — с выражением уже не самоуверенно-смелой наглости, а беспредельного ужаса…
«Так, этого мы уже потеряли».
Пусть «свет в тоннели» — закончится для тебя очком сортирным, товарищ!
***
Меж тем я вижу, что командиры начинают отставать — явно намереваясь отправить меня в подземелье без своего сопровождения…
Э, так дело не пойдёт!
Притормозив свой рысистый до этого бег, я схватился за грудь:
— Сердце… Не могу больше.
После секундного замешательства, генерал Малиновский скомандовал своим полручным:
— Хватайте его за руки и тащите!
Подполковник-танкист и майор, положили мои руки на свои выи — несколько возвысив таким образом меня над толпой. Сам генерал и полковник Гречко, шли впереди — матом и кулаками пробивая путь через успевшую опередить нас толпу партийных чиновников. Видимо они получили приказ любой ценой доставить меня в бункер…
Но без «подробностей», что будет после этого.
Уже на входе в подземелье, почувствовался перенасыщенный влагой, спёрный от испарений воздух. Лампочки аварийного освещения тускло моргали жёлтым светом — видать имелись серьёзные проблемы с изоляцией и где-то конкретно коротило.
В неописуемой давке (у меня аж рёбра трещали и, то и дело — испускались из кишечника «газы», ясное дело отнюдь не озонирующие общую атмосферу) прошли через вход, и спустились по первой — довольно крутой лестнице, у подножья её споткнувшись об что-то мягкое. Могу побиться об заклад: это был незадачливый соратник Кукурузника по заговору — Комиссар государственной безопасности 3 ранга Иван Александрович Серов.
Ну, как говорится — «минус один»!
Как уже было сказано: в подземной галереи ведущей в бункер имелось три разно- уровневых перехода с лестницами и герметично закрывающимися стальными дверьми.
Перед спуском по второй лестнице, я перехватил трубку в правой руке так, что мундштук торчал между средним и указательным пальцами… Улучив момент, снял руку с шеи подполковника-танкиста и без замаха ударил его в спину — под рёбра с правой же стороны. Острая как игла спица, выскочила из мундштука и пронзила правую командирскую почку…
Раздался истошный вопль и тот в корчах свалился под ноги бегущей толпе. Об него споткнулись бегущие сзади и, образовавшаяся сверху лестницы «куча мала» чуть было не накрыла нас с оставшимися командирами — как альпинистов катящийся с горы снежный ком… Ну или как горнолыжников — снежная лавина, без особой разницы.
Мне удалось удержаться на ногах, лишь успев подобно черкесу перехватив трубку в зубы — правой рукой вцепиться за портупею бегущему впереди полковника Гречко…
Очень полезная вещь, оказывается, эта портупея — как будто именно для таких случаев придумана!
Чуть позже, немного освоившись, я подставил подножку майору и левой рукой — изо всех сил дёрнул его назад за воротник. Успев на прощанье забористо матюкнуться, тот упал под ноги бегущим сзади и, по всей вероятности — был ими затоптан. По крайней мере, на этом свете больше его ни разу не видел и, даже фамилии не знаю — чтоб поскорбить по несостоявшемуся генералу, а то и маршалу.
Будущий маршал, а ныне всего лишь полковник Гречко тянул меня как хороший маневренный паровоз и, было весьма заманчиво «проехаться» на нём до конца… Однако я не стал рисковать и, на следующем переходе точно таким же способом — ударом в почку, расстался с ним, да ещё и пройдясь по нему — когда он упал… Правда, последнее не было преднамеренным: мне просто ступить было некуда — кроме как на несостоявшегося министра обороны СССР.
Генерал Малиновский стал что-то подозревать, но я вцепившись ему сзади в портупею, ору в ухо:
— Мы с тобой сейчас в одной лодке, генерал: если не хочешь здесь сдохнуть — ГРЕБИ!!! Греби, я знаю где отсюда есть выход!
Жажда жизни превысила чувство осторожности и, ещё один несостоявшийся министр обороны Советского Союза (да сколько их уже у меня «в шкафу»?!) — потащил меня как хорошая артиллерийская упряжка дивизионную гаубицу, на ходу работая кулаками и выражаясь исключительно на «русско-командном языке».
На третьем — самом нижнем уровне, после которого лестница за стальными дверьми — вела уже непосредственно в бункер, было наиболее заметно — что сооружение находится в аварийном состоянии. Бетонные стены были все во влажных разводах от потеков, с прозеленью от плесени, с потолка капало, а под ногами — нет, нет — да и хлюпало от луж.
Генерал потащил было меня к замеченной им сбоку стальной двери — точно такой же, как между уровнями… Это — вход в Сенатский корпус, который по нашему с Хрущёвым плану должен был заблокирован снаружи.
Ору ему в ухо, с риском сорвать голос себе, а ему — порвать барабанные перепонки:
— НЕ ЗДЕСЬ!!! Греби к тому пожарному щиту, что дальше в нише!
Тот меня послушался и, вот мы на месте.
В углублённой на полметра в стене нише для пожарного щита (стандартные ящик с песком, лопаты, багор и конические вёдра и, всё — красного цвета) уже было битком набито народа.
Командую:
— Выкинь их отсюда, генерал!
Малиновский послушался, после чего ещё минут десять-пятнадцать, никого туда не запускал.
***
Стоит, ждём…
Наконец, основная толпа депутатов схлынула и людской поток — что тёк мимо нас, был хоть и был плечом к плечу — но более-менее уравновешенным в психическом состоянии. Некоторые депутаты даже между собой об чём-то оживлённо беседовали.
Генерал держался настороже, спиной ко мне предпочитал не поворачиваться и, по всему видать — лихорадочно соображал, что ему делать. Вышестоящего начальства он поблизости не наблюдал, а проявить инициативу — так это для российского бюрократа (а все советско-российские генералы и есть — суть от сути бюрократы) ломы несусветные.
Радостно-удивлённо захлопав ресницами, показываю рукой на толпу:
— Смотрите, товарищ генерал: Хрущёв…!
И запрыгав, замахав рукой с зажатой трубкой, кричу:
— …Никита Сергеевич! Мы здесь, гребите к нам!
Малиновский буквально на долю секунды отвлекся, со счастливым выражением на лице повернулся в указанном направлении, открыв мне правый бок, и…
…И это была последняя радость и одновременно — последняя же ошибка в его жизни.
После того как я нанёс ему три молниеносных удара спицей в печень, генерал вскрикнув от боли и, прохрипел теряя сознание:
— Сцука…
И наливаясь нездоровой синевой от боли, начал медленно оседать.
Придерживая его, стоящего на коленях у моих ног, сверху вниз глядучи, не стал отрицать:
— Возможно. Но ты — первый ссучился, генерал! А я всего лишь — «возмездие и аз воздам»! Так что пеняй только на самого себя.
Не знаю — услышал он меня или нет… Да, какая разница?
Однако, «прибраться» за собой надо.
Обратился к проходящим мимо:
— Товарищи, товарищи! Генералу плохо! Помогите отнести его в убежище, пока нас ещё бомбить не начали!
Удивительно, но хотя сперва от нас шарахнулись, но всё же нашлись добрые люди — которые схватили его под руки и, отцепив от моих штанин — потащили в бункер.
Теперь мимо меня шли уже вполне упорядоченно и, то и дело узнавая меня в тускло-жёлтом свете моргающих ламп, хотя я изо всех сил старался прикинуться ветошью. Депутаты интересовались моим здоровьем и предлагали помочь добраться до убежища. В ответ отвечал, что так было и задумано по плану эвакуации: я спущусь туда самым последним. Поток стал всё жиже и жиже и, наконец совсем иссяк…
Двое последних прицепились как репей к заднице, возмущаясь:
— Товарищ Сталин, Вы видели что твориться?
— Не только видел, но и сам в этом участвовал. Проходите в бункер, не задерживайте эвакуацию.
— Как минимум десять трупов, не считая пострадавших в давке…
— Что поделаешь — война, а на войне бывают жертвы.
— Они закрыли за нами дверь, даже не попытавшись оказать помощь!
Подталкивая их в сторону входа в бункер:
— После отбоя тревоги обязательно расследуем и накажем виновных. А пока поспешите в убежище, товарищи!
Проводив их глазами, испытывая нешуточные муки совести, думаю:
«Надеюсь всё же, что это — какая-то супер-навороченная компьютерная стратегия, с шибко продвинутыми ботами…».
В любом случае, для меня все они все — уже давным-давно покойники, так что нечего понапрасну рефлексовать «добром нации».
***
Наконец, я остался один.
— «Одын, одын, совсэм одын!», — спел я и принялся за дело.
Откатив в сторону пожарный ящик, который специально для этого дела был изготовлен с колёсиками — которые просто так и не приметишь, если не знаешь сию «фишку». Подойдя вплотную, я засунул руку за щит и сняв с обыкновенного крючка — потянул за край, открыв его наподобие обычной двери. За щитом оказалась точно такая же стальная дверь, как и между уровнями — с красной звездой, с «колёсиком» и буквами «О» и «З» по бокам последнего…
Но очень уж заржавленная!
Такое ощущение, что как её здесь забетонировали — так с тех пор больше не трогали.
Струйка ледяной воды стекла за шиворот, как бы намекая мне на дальнейшую мою участь — если не начну шевелиться и, вмиг похолодев от макушки до кончиков пальцев ног — я сгоряча схватился за штурвал и, попробовал — налегая изо всех сил, покрутить его в сторону буквы «О»…
Ни с места!
Вытерев холодный пот со лба, я обратился вслух к Реципиенту:
— Коба, твою ж мать! Тебе надо было в молодости не банки грабить, а культуризмом заниматься.
«Там», в «родном» теле, я и в шестьдесят пять лет — штангу в сто кило свободно от груди жал… Правда всего лишь раз и, после этого «раза» — меня из-под неё вытаскивали и вызывали «неотложку».
Со словами из какого-то пошлого анекдота…:
— Попробуйте ещё раз!
…Я как следует налёг на штурвал: раз налёг, ещё раз, ещё и ещё много-много раз — всё тот же результат. В голову начали приходить все чёрные мысли разом:
«Заблокировали снаружи? Кто и зачем? Хрущёв про отдельный бункер для Сталина не знает, это однозначно… Или знает?».
Вдруг проснувшийся внутренний голос, с криком отчаянием прервал мои размышления:
«КРУТИ ДАВАЙ!!! Устроил тут ромашку — «знает, не знает…»».
Схватившись обеими руками, я повис на штурвале, ногами из всех сил уперевшись в стену…
Ни с места.
Запыхавшись до астматической одышки, я вскоре оставил тщетные попытки и вслух процитировал Николая Гоголя из Тараса Бульбы:
— ««Эх, старость, старость!» — сказал он, и заплакал дебелый старый козак».
Усевшись на ящик с песком, схватив голову обеими руками, я начал в отчаянии раскачиваться и попавшим в капкан волком выть:
— На кого я страну покину? На Хрущёва?! …НЕТ!!! Что делать? Что делать… Ууууу…
Внутренний голос верещит зайцем-подранком:
«Думать надо!».
— Чё, тут думать — «звезда» нам с тобой волосатая, на букву «П»… Это однозначно!
«А ты в другую сторону пробовал крутить?».
Покрутив у виска пальцем, усмехаюсь грустно:
— «В другую сторону»? Для особо одарённых сообщаю: «О» — это открыто, «З» — «закрыто». Я крутил как написано…
««Написано»… На заборе «х…уй» написано — а там всего лишь дрова сложены».
Пытаюсь объяснить прописную истину:
— Если бы ты училось вместе со мной в институте, то знало бы: в СССР всё закрывается по часовой стрелке, а открывается — против…
Тот, не унимаясь:
«В СССР — если не всё, то очень многое — делается через жоппу и, возможно — это как раз тот случай!».
Вставая, я с вздохнул с полной безнадёгой:
— Чёрт с тобой, умру уставшим… Пусть тебя потом вплоть до Страшного суда совесть дрючит.
Взявшись за штурвал правой рукой, я без особого фанатизма попробовал повернуть его против часовой стрелки — в сторону буквы «З» и, тот…
Провернулся!
Ещё несколько оборотов и дверь легко открылась и я смог перейди в галерею, ведущую в личный бункер Сталина.
«Дебил, — торжествующе заорал мой внутренний голос, — достался же советскому народу такой «вождь» — на собственную бесславную погибель, наверное…».
Со стыда чуть не сгорев на месте, я разозлился и выйдя обратно заорал:
— Заткнись! Ещё одно слово и я здесь останусь: сам умру — но и ты, гад, подохнешь!
Испуганно:
«Молчу, молчу….».
Закрыв дверь с той стороны, я похлопав себя по карманам, снова процитировал Гоголя из Тараса Бульбы:
— «Стой! выпала люлька с табаком; не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!».
Только я взялся за штурвал, чтоб открыть дверь и поискать своё единственное — до икоты простенькое, но оказавшееся таким эффективным оружие — как раздался, хотя и приглушённый земельной толщей — но довольно-таки сильный взрыв… Пол под ногами подпрыгнув — ударил по пяткам, лампочки моргнули и погасли, сверху на меня посыпались мелкие камни, песок и всякий прочий строительный мусор… Ну и в довесок хорошенько обдало брызгами ледяной воды.
Отряхиваясь в кромешной темноте, я выругался в адрес «опытных» (словами Хрущёва) сапёров из Академии Генштаба:
— По ходу, с зарядом они перестарались… Блядь и здесь умудрились обосраться, олени жоппорукие!
За дверью уже хорошо было слышен рёв врывающейся в пустоту воды и, я со всех ног бросился по лестнице вверх — через каждые пару шагов в темноте спотыкаясь об ступеньки, даже изредка падая и по-стариковски ворча:
— Ну что за страна мне досталась, нах? Взорвать и то по-человечески не могут…
Лестница была более пологая, чем в галерее — ведущей в общий бункер: видимо специально сделанная такой под Реципиента — отнюдь не славившегося какой-либо особенной физической прытью в его достаточно почтенные года. Поднявшись впотьмах на следующий уровень, я ожидаемо нашёл там на ощупь точно такую же дверь, что и ниже и, без всяких проблем открыл её.
Здесь ожидаемо была ещё одна лестница ведущая вверх и, к моей неописуемой радости — горел всё так же моргая электрической свет. Должно быть сеть запитана от какого-то другого источника.
Закрыв за собой дверь я поднялся уровнем выше и, обнаружил ещё одну — точно такую же. Без малейших затруднений открыв последнюю, я попал в небольшой тамбур, заканчивающийся, хотя и тоже стальной — но совсем другого образца дверью… Какую-то «гражданскую» на вид, что ли, с самой обычной дверной ручкой поворотного типа. Повернув последнюю вниз, я вошёл в…
Прямо в кабинет Сталина!
***
Встав соляным столбом, осматриваюсь.
Здесь также моргало «аварийное» освещение, но был хорошо заметен и самый обычный выключатель на стене. Видимо в личном бункере Сталина была хорошая вентиляция, отчего воздух был посуше и достаточно тёплым… Однако всё равно на стенах кое-где имелись тёмные пятна от сырости, а по углам — следы плесени.
Конечно, подземные апартаменты Вождя имели отличия от тех, что были наверху — но только самые минимальные. Например, вместо ковра на полу, лежало нечто резиновое… Вместо дубовых панелей на стенах — выложенные из керамической плитки «под дуб». Ткани из органических волокон, я думаю и, дерево — здешней сырости не выдерживали.
А так — точь в точь, даже некое подобие окон имелось — но из глянцевой керамической плитки — «под стекло».
Стол самого Реципиента с двумя телефонами — прямым и с «вертушкой», письменным прибором и настольной лампой… Длинный стол для совещаний со стульями… Несколько громоздкий и древний на вид сейф в углу…
Некоторое время стоял неподвижно, задумчиво почёсывая фабер… Почесав затылок, я подумал:
«Как бы узнать, что там наверху твориться? Вышла ли газета «Правда» о моём вступлении в должность Председателя «ГКТиО» и Верховного Главнокомандующего? Если нет — то лучше здесь и остаться…».
В советские времена, газеты кидали в почтовые ящики где-то к обеду.
Вынув из нагрудного кармана френча серебряные карманные «Longines» — подаренные Реципиенту в 1931-м году матерью, увидел на циферблате, что ещё и девяти утра нет. Блин, а как обычно в таких случаях кажется — прошла целая вечность.
«Если «Правда» и вышла, то её ещё не развезли по киоскам, не разобрали… Подождём».
«— Подождём твою маму,
Подождём твою мать…».
Потом, вдруг осенило:
«Так можно ж позвонить и узнать!».
Подошёл к столу и взялся за трубку того, что с диском: пару десятков номеров телефонов я знаю, можно куда-нибудь позвонить — например коменданту Кремля и узнать обстановку наверху. По очереди поднёс телефонные трубки к ужу — ни единого гудка. Посмотрев вожделенным взглядом на сейф — может, там есть что-то полезное в хозяйстве?
Мне хотелось бы найти хоть самый завалящий пистолет, даже хрен с ним — ржавый и без патронов…
А где ключ? Обследовав ящики стола, я кроме как пары стопок чистой бумаги не нашёл… Пощупал их на ощупь — влажные, для письма не пригодные… Принюхался: отчётливо разит плесенью. Прислушался к себе: у меня явно начинается одышка. Пару раз кашлянув, внимательно оглядел помещение ещё раз: невооружённым взглядом видна изрядная запущенность.
Ну, что ж…
Можно сделать вывод про то — почему Вождь не пользовался этим бункером во время войны: у Реципиента слабые лёгкие и здесь ему — явно не климатило.
Как бы в подтверждении такой теории, мне сверху мне на голову капнуло.
Посмотрев с опаской на потолок, вытерев ладошкой темя, я вернулся в тамбур и подошёл к двери со «штурвалом»: из-под неё — явственно подтекает… Стало быть с той стороны — уже конкретно затопило, в любой момент может прорвать и надо отсюда срочно валить.
Вот только куда?
В кабинете имелось несколько дверей. Рядом с входом в подземную галерею ведущую в общий бункер — я обнаружил действующий санузел: унитаз — который я тут же «обновил» по маленькому» и умывальник с зеркалом…
Посмотревшись в него, я:
— Ну и видон у тебя, товарищ Сталин! «Краше» только в бомжатник ведут.
Наскоро умывшись и приведя в относительный порядок одежду, я пошёл дальше.
Следующим был небольшой закуток с простой железной, не заправленной кроватью… Понятно для чего.
Одна из дверей вела в секретарскую, где видно по смелым замыслам проектировщиков — должен был трудиться Поскрёбышев со своими людьми: столы с пишущими машинками и телефонами, бюро под архивы и прочая канцелярщина.
Пройдя секретарскую, открыв следующую дверь обнаружил коридор — из которого по очереди почтил своим присутствием комнату отдыха с двухъярусными нарами, небольшую кухню с импортными холодильником и электроплитой, подсобку с вёдрами, швабрами и тряпками. И, наконец…
Лифтовая шахта!
Рядом на стене — кнопка вызова, всё как положено.
Помедлив нажимаю — ни какого видимого эффекта.
«Лифт обесточен. Рубильник где-то сверху, вот какая досада».
Однако, отчаиваться рано.
Двери в лифтовую шахту не автоматические, так что я смог их открыть и увидеть — что наверх можно было выбраться и, по узкой вертикальной лестнице — идущей вдоль стены, с огороженными площадками через каждые четыре-пять метров. Лишь бы лифтовая кабина не помешала, находящаяся в самом верхнем положении.
Ну, что делать?
— Пятнадцать метров, говоришь? Да это всего-навсего высота пятиэтажной «хрущёбы»… Куйня!
***
Подбодрив себя таким утверждением, я покарабкался вверх… Сильно мешала и замедляла подъём сгущающаяся к верху темнота и почти не функционирующая левая рука — висевшая плеть-плетью…
Уже через три площадки, я задыхаясь от одышки выматерил Реципиента:
— Ведь ты же кавказец, «ду бин»… У тебя же от разрежённого горного воздуха, дыхалка должна быть — как у тихоокеанского кашалота, муттер твою итти…
Отдышавшись, полез дальше и через ещё три «остановки»:
— И как ты только с такой выносливостью от царской жандармерии бегал? То-то из Туруханска не вылазил, революционер-подпольщик куев, где от безделья чмырил Яшку Свердлова — заставляя его вылизывать свои миски из-под баланды.
Наконец-то добрался до верхней площадки, где за ограждением нащупал стенку лифтовой кабинки…
Что дальше?
Прошёлся по площадке вкруговую, чуть не сверзился в лестничный проём, но никакого выхода не нашарил, не нашёл:
«Замуровали! Замуровали, демоны!».
Вспомнив про спички зажёг одну и, в её свете увидел небольшие металлические скобы ведущие на крышу кабины лифта… Эге! Так там — на крыше лифтовой кабинки, должен быть люк.
Зачем?
Двух мнений быть не может: чтоб, если лифт застрянет между уровнями — можно было выбраться из него и по боковым лестницам с площадками спуститься вниз… Ну или — подняться вверх, смотря по ситуации.
Повеселел:
— Из любой ситуации есть выход, просто не у каждого есть в кармане спички!
«Надо будет запомнить и если — тьфу, тьфу, тьфу, жизнь наладится — записать в цитатник».
Подышав глубоко и часто — насыщая организм кислородом, стал карабкаться вверх, что заняло приблизительно минут пять. На крыше кабины лифта пришлось передвигаться на «четырёх костях» — из-за находящейся там системы блоков, тросов и прочей механики… Но крышку люка я нащупал сразу и, сперва перекрестившись: «Хоть бы не было замка!», — потянув за ручку и без труда открыл её.
Обрадовавшись:
— «Вот что крест животворящий делает!».
Я посветил спичкой вниз — чтоб не напороться на какой-нибудь штырь (мало ли что в лифтах оставляют строители) и, сперва сев на краешек и свесив ноги — спрыгнул вниз, благо не высоко — всего метра два. Тем не менее неловко упав на колени и, сильно зашибив одно из них — я пару минут шипел от боли, как гадюка с отдавленным хвостом, затем зажёг спичку и осмотрелся «в отсеках».
Встав, уже на ощупь открыв сперва дверь кабинки, а затем дверь лифтовой шахты, я вышел и потратив ещё одну спичку, обнаружил, что нахожусь в небольшом тамбуре: спереди — стальная дверь, слева — элетрощиток. В свете догорающий спички открыв последний, я включил рубильник и, на некоторое время — был ослеплён как крот, сдуру выползший из норы в солнечный полдень.
Через пару минут проморгавшись, я взялся за ручку двери и холодея от мысли, что она может быть заперта изнутри квартиры, открыл её…
Выдохнув с облегчением и не забыв осенить лоб крестным знамением:
— Сегодня без всяких сомнений — Господь играет «за наших».
Эта дверь была довольно толстой — как бы не сантиметров двадцать и, двойной: со стороны лифта — стальной, со стороны сталинской квартиры — деревянной. Очень хорошо было заметно, что работа качественная: плотная подгонка, тщательная отделка.
Однако, куда я попал?
Передо мной была не одна из комнат кремлёвской квартиры Сталина, а снова какая-то деревянная перегородка, состоящая из двух половинок и причём — каждая с собственной ручкой, наподобие дверной…
Понимание пришло почти мгновенно:
«По ходу, это снова какие-то двери — чёрт бы их всех побрал! Но только уже двухстворчатые».
Внимательно осмотрев, я понял что на себя их не открыть. Попробовал толкнуть от себя — даже не сдвинулись.
Стараясь не впадать в отчаяние, попробовал думать логически:
«На фига две половины, когда ширина проёма позволяет сделать одностворчатые двери? …Может, они раздвижные — как в вагонном купе?».
Задрав глаза вверх — где по моим прикидкам должен находиться тот, кто затеял всю эту лабуду, я осторожно потянул за одну половину… На удивление, она сперва негромко щёлкнув — довольно легко отошла в сторону, образовав щелочку сантиметров в пять.
Заглянув, я увидел по всем признакам кабинет Вождя — письменный стол с настольной лампой и телефонами и всё такое прочее. Но вовсе не тот кабинет — откуда меня вчера увезли Хрущёв со товарищи…
…А домашний кабинет его кремлёвской квартиры[1]!
Тогда всё сходится: когда проектировали бункер для Сталина, он жил в своей кремлёвской квартире со своей законной супругой — Надеждой Аллилуевой и, по ночам любил работать здесь — в уютной семейной обстановке. После её самоубийства же, он переселился на Ближнюю дачу и почти перестал здесь бывать, предпочитая работать этажом выше.
Не обнаружив ничего подозрительного, смело раздвинул двери — оказавшиеся задними стенками книжных шкафов за письменным столом и оказался в домашнем кабинете Вождя. Оглянулся: вход за мной в поземный бункер автоматически закрылся.
Первым делом подошёл и посмотрел в окно — ибо, хотя это звучит смешно — успел уже изрядно оголодать по естественному освещению и чувству пространства. Это как в тюрьме: приводят тебя к дознавателю, а ты забыв про всё — уставишься с тоской в окно и, смотришь на белый свет — налюбоваться им не можешь…
Хотя сейчас любоваться особенно было не на что: пасмурно, идёт небольшой снег и, в Кремле — на удивление безлюдно… Но меня быстро отпустило и я смотрелся в кабинете. Конечно с тем что «наверху» не сравнить — но здесь на удивление уютно. Мягкая мебель — кресла и диван, книжные полки с сотнями томов, обычная вешалка у дверей, с висящими на ней шинелью и фуражкой.
Посмотрев на последние и, критически осмотрев себя в имеющиеся на стене возле вешалки зеркало — стряхнул с головы пыль, песок и паутину и, нахлобучил на неё видавшую виды фуражку со звездой. Несколько не по сезону, конечно…
Ну а что делать?
Отряхнув шаровары и френч от грязи, надел шинель — которая оказалась не только летней, но и изношенной до торчащих ниток из обшлагов рукавов. Должно быть, Реципиент в ней всю Гражданскую прошёл, НЭП и первые пятилетки с коллективизацией совокупно.
Не успел оценить свой прикид в зеркале, как из-за дверей послышался приглушённый хорошей звукоизоляцией человеческий голос. Сперва всполошился было, но потом успокоился: этот голос, судя по знакомым интонациям — оказался из репродуктора, или «чёрной тарелки» — висящей в каждой советской квартире, коммунальной или индивидуально-персональной, не важно. А то и вовсе это устройство располагалось на уличном столбе или стене дома на площади.
Такая «тарелка» была у меня на Ближней даче и, ничего — кроме обычно-привычной лабуды про трудовые достижения советского народа и происки империалистов, я из неё не слышал…
Вот ещё одна проблемка, которую придётся так или иначе решать!
Не смотря на затрачиваемые колоссальные средства, несмотря на то, что пропагандистов в стране было — наверное больше, чем самых обычных сварщиков — идеологическая работа, была где-то на уровне даже не плинтуса… Городской канализации. С такой пропагандой, страна — просто обязана развалиться и, надо только удивляться — как она умудрилась дотянуть до начала 90-х годов.
Однако, в этот раз в голосе «чёрной тарелки» мне послышалось кое-что интересное…
Приложив ухо к двери, слышу:
«…Главный Военный Совет Рабоче-Крестьянской Красной Армии (ГВС РККА) преобразовать в Ставку Верховного Командования и определить ее в составе: председателя Государственного Комитета Труда и Обороны — товарища Сталина, заместителя председателя Государственного Комитета Труда и Обороны — товарища Молотова, заместителя председателя Государственного Комитета Труда и Обороны — наркома обороны СССР маршала Ворошилова, маршалов Буденного, Шапошникова, Кулика…».
Сперва обомлев, я затем возликовал:
Ура! Свершилось!
От переполнивший меня радости, я подпрыгнув, прокричал какой-то пиратско-индейский боевой клич:
— ЙОХОХООО!!!
И запев…:
«— Веселится и ликует весь народ!
Веселится и ликует весь народ!
И быстрее, всё быстрее…».
…Я со всей дури толкнув дверь, резко открыв её и оказался на пороге зала — где из-за длинного стола заставленного выпивкой и закусью, уставились на меня четыре пары глаз.
Клянусь Сургутским нефтегазовым месторождением: таких изумлённо-ошарашенных физиономий — я за свои обе жизни ещё не видел!
[1] Сколько не искал инфу про сталинскую квартиру в Сенатском корпусе Кремля, нашёл лишь что она была пятикомнатной и одну фотографию зала.