В Музей музыкальной культуры я советую зайти каждому, даже и тем, кто не обладает музыкальным слухом и не играет ни на каком инструменте. Ибо без представления о музыкальной культуре трудно иметь достаточно полное представление о культуре вообще. Литература, живопись, театр, музыка связаны между собой. Переплетаются. Вот небольшой пример.
За два месяца до того, как Белинский в Москве принялся за статью о Мочалове, в Петербурге - это было 27 ноября 1836 года - состоялось первое представление оперы Глинки "Иван Сусанин". Пушкин сидел на этом представлении в одиннадцатом ряду. И в антрактах к нему подходили незнакомые люди и поздравляли с успехом оперы. Почему? Ведь либретто писал не Пушкин. Прямого отношения к опере он не имел. Но все понимали, что успех Глинки Пушкин воспринимает как победу русской национальной культуры. И радуется успеху Глинки, как своему.
Две недели спустя после премьеры на ужине в честь Глинки, где собрались Виельгорский, поэты Вяземский и Жуковский, присутствовал и Пушкин. И каждый написал шутливое четверостишие в честь Глинки. А Владимир Одоевский писатель, критик и музыкант - сочинил на эти стихи канон. Можно его прослушать.
Пой в восторге русский хор,
Вышла новая новинка.
Веселися Русь! Наш Глинка
Уж не Глинка, а фарфор!
Четверостишие Жуковского. Вяземский продолжил:
За прекрасную новинку
Славить будет глас молвы
Нашего Орфея Глинку
От Неглинной до Невы.
Затем перо взял снова Жуковский:
В честь толь славные новинки
Грянь труба и барабан,
Выпьем за здоровье Глинки
Мы глинтвейну стакан.
А Пушкин закончил:
Слушая сию новинку,
Зависть, злобой омрачась,
Пусть скрежещет, но уж Глинку
Затоптать не может в грязь.
Даже такая коллективная шутка показывает, в каком сложном переплетении являются перед нами музыка и литература. Не говоря уже о том, что поэзия продолжает в музыке свою вторую - новую - жизнь.
Гимн Петрарки - великого поэта Возрождения, написанный в XIV веке и обращенный к его возлюбленной Лауре, которую он именовал Мадонною, вдохновил великого польского композитора Станислава Монюшко на сочинение кантаты. Но так получилось, что в Польше эту музыку узнали благодаря... Музею музыкальной культуры. Сейчас объясню!
В 1856 году Монюшко, живший в ту пору в Вильнюсе, приехал в Петербург и дал концерт, в программу которого включил свое новое сочинение "Гимн Петрарки" ("К Мадонне") -так значилось на афише. Великий музыкальный критик Серов писал, что это был один из лучших концертов сезона.
После смерти Монюшки Николай Рубинштейн дал два концерта в Варшаве в пользу семьи покойного композитора. И в знак благодарности вдова Монюшки подарила Рубинштейну черновую партитуру "Мадонны". Так эта рукопись попала в Москву.
Первый лист утрачен, где и когда - неизвестно. Но, подготовляя сочинение к печати, композитор Ирина Николаевна Иордан обратила внимание на то, что чернила с пропавшей страницы промокнулись на обороте предшествующей. И основные знаки можно прочесть, рассматривая их в зеркало. Иордан восстановила весь замысел. И нельзя не согласиться с Серовым, что первый хор "поразительно прекрасен". Вот он звучит - величественный и словно бесплотный,- одно из лучших творений хоровой музыки...
Высоко ставил Монюшко Глинка. Еще более ценил его Даргомыжский. Ну а раз мы заговорили о Даргомыжском, то нельзя не сказать о том, что в одном он превзошел всех - в уважении к поэтическому слову Пушкина. Он написал оперу "Каменный гость", не изменив и не сократив почти ни одного пушкинского стиха. И воплотив поэтический текст в напевно-декламационной вокальной линии, поддержанной очень скупым оркестровым сопровождением.
В этом смысле прямым продолжателем Даргомыжского был Мусоргский, который в своих операх шел не от симфонии, не от драмы, не от оркестра, а от живых интонаций человеческого слова, живой человеческой речи.
Мусоргский высоко чтил Даргомыжского, как чтили его и Римский-Корсаков, и Балакирев, и Бородин, и Цезарь Кюи, и Владимир Васильевич Стасов, прозвавший эту пятерку "Могучей кучкой". Создание русской национальной музыки все они считали своим общим делом. И если один умирал, не воплотив своего замысла, этот замысел завершал другой. Когда умер Даргомыжский, "Каменного гостя" по его эскизам дописал Кюи, а наоркестровал Римский-Корсаков...
Вот кабинет Римского-Корсакова на Загородном проспекте в Петербурге. Вот витрина, ему посвященная.
Умер Мусоргский - Римский-Корсаков завершил за него "Хованщину", оркестровал "Ночь па Лысой горе", отредактировал "Бориса Годунова". Умер Бородин - и Римский-Корсаков вместе с молодым тогда Глазуновым завершают неоконченного "Князя Игоря"...
Вот стол, за которым писался "Князь Игорь". Выписки из Ипатьевской летописи - рукой Стасова, помогавшего друзьям и советом, и знаниями, и книгами из Публичной библиотеки, где он служил. Множество выписок!.. Бородин сам сочинял либретто для своей оперы. Это - обгорелые рукописи, спасенные в Ленинграде во время пожара в квартире публикатора бородинского наследия профессора Дианина, вывезенные потом из осажденного города... Сейчас вот мы слышим арию Копчаковны из "Князя Игоря" - голос Надежды Андреевны Обуховой.
Особая тема - нам сегодня ее не поднять - это музыкальный фольклор народов нашей страны, вошедший в творения русской классической музыки. Лучшего примера, чем "Половецкие пляски" Бородина, не придумаешь. Я однажды в Алма-Ате услышал оркестр народных инструментов имени Курман-Газы. И поразился сходству в характере плясок. Казалось, Бородин знал о родстве половцев (они же кипчаки) с казахами. А на самом деле думать так, нет никаких оснований. Это установлено было в более позднее время. Так что это просто великолепная интуиция!
А Римский-Корсаков! А Балакирев, собиравший кавказский фольклор! А Мусоргского "Пляска персидок"! Для Чайковского этот интерес менее характерен. Но все же он проявлялся, и я сейчас прошу послушать грузинскую колыбельную песню "Иав нана, вардо нана". И вслед за тем - "Арабский танец" из "Щелкунчика" - балета Чайковского. Необыкновенное сходство!
Чайковский узнал грузинскую песню от своего друга, ученика Римского-Корсакова композитора Ипполитова-Иванова, который записал ее в Восточной Грузии. Ипполитов-Иванов долгие годы жил в Тифлисе. И тут законно вспомнить о Захарии Петровиче Палиашвили - основоположнике новой грузинской музыки, авторе опер "Абесалом и Этери" и "Даиси". Палиашвили учился в Москве у Танеева, а Танеев, в свою очередь,- у Чайковского. Другими словами, Палиашвили - композитор школы Чайковского. Тогда как Римский-Корсаков возглавлял петербургскую школу. У него учился один из первых композиторов Грузии Мелитон Антонович Баланчивадзе. И классик армянской музыки - Спендиаров. И эстонец Артур Капп. И крупнейший композитор Украины Микола Лысенко.
Московская и петербургская школы различны. Но они союзники, а не антагонисты. Обе утверждали начала реалистические, народные, национальные. И переписка Чайковского и Римского-Корсакова - свидетельство общности. Не вкусов. Не стилей. Но общности задач. И общности интересов. Сейчас вы услышите; короткий пример убедит вас - это сотрудники.
Лето 1869 года Чайковский проводил в имении Каменка на Украине. Сидя как-то за сочиненьем оперы, он услышал, что в соседней комнате плотник, калужский крестьянин, поет:
Сидел Ваня на диване,
Стакан рому наливал...
Чайковский записал эту песню и сообщил ее Римскому-. Корсакову. Римский-Корсаков включил ее в сборник "Сто русских народных песен".
В 1871 году Чайковский принялся за сочинение струнного квартета. И в основу второй части положил тему "Вани на диване"... Послушаем! Полминуты...
В 1876 году Николай Рубинштейн решил устроить в консерватории специальный концерт - только для одного человека - Льва Николаевича Толстого. На этом вечере играли Первый квартет Чайковского. И, слушая "Анданте" - вот это самое, построенное на теме "Сидел Ваня..." (которое сейчас зазвучало), Толстой разрыдался!
В этой витрине - "Пиковая дама" Чайковского: рукопись, готовая для набора. Первые исполнители. Германн - Николай Николаевич Фигнер.
Интереснейшие сведения о "Пиковой даме" заключают в себе мемуары поэтессы Лидии Яковлевны Нелидовой-Фивейской, записанные по просьбе музея.
Нелидова пишет, что в последние годы жизни, живя за границей, Шаляпин мечтал спеть Германна. "Мы вместе с Пушкиным создали Бориса Годунова, Мельника,- говорил он Фивейской.- Я мечтал спеть Германна, хотя это теноровая партия, но, поверьте,- это было бы моим лучшим созданием! Как я его чувствую! Как он близок мне! Как гениально выражен он в музыке Чайковского!" H дальше: "Я хочу спеть самого Пушкина! И после этого уйти на покой".
Считая, что в "Цыганах" Пушкин в Алеко изобразил самого себя и что Алеко в опере Рахманинова - тип неестественный, Шаляпин просил Нелидову-Фивейскую написать к рахманиновскому "Алеко" пролог. Поэтесса исполнила его просьбу и написала стихи для задуманного пролога. Однако Рахманинов,- это было в 1936 году, незадолго до столетия со дня гибели Пушкина,-мягко отклонил предложение дописать музыку. Требовательный по отношению к себе беспредельно, Шаляпин ошибался. И монолог в его исполнении - это гениальное творение, достойное Пушкина и Рахманинова. Слышите, зазвучал!
"Весь табор спит..."
Одна эта запись способна дать представление о величии русской поэзии, русской музыки и гениального дарования Шаляпина!..