- Это сделала ты?
- Да.
- Ну и ладно.
- Что - ладно?! Что - ладно?! Я человека убила, - вновь в нервном ознобе затряслась она. - Понимаешь, я убийца! Что мне теперь делать?
Сунув свой мокрый, холодный нос мне под мышку, она зашлась в истерике, а я тупо соображал, пытаясь найти выход из этой заведомо глухой ситуации. Несмотря на недавний ужас близкой смерти, там, в гараже, мне было легче. По крайней мере, проще и понятней.
- Костя, ты не подумай, - вдруг жарко, неистово заговорила она, - у него ничего не получилось, понимаешь, ничего! Он только зря старался ничего у него не вышло.
- Ну и хорошо. Прости, это я во всем виноват. Ты спи, малыш, ни о чем не думай, я все постараюсь уладить сам.
- Плохо мне, Костя, будто бы меня в самом деле изнасиловали. Не знаю, когда это пройдет. Костя, мы с тобой живем почти год, а я ни разу тебя не спросила: ты любишь меня?
- Конечно, дуреха, - несмотря на неуместность вопроса, живо согласился я.
- Я знаю, но только ты ни разу мне этого не говорил. А жалко, но я на тебя не обижаюсь, видно, такой ты уродился. И все же я очень, очень тебя люблю. Принеси чего-нибудь выпить.
- Не надо сейчас, у нас много дел.
- Принеси, Костя, ты так ничего и не понял.
- Наверное, но что я должен понять?
- Я много стреляла сегодня. Сначала здесь, в ту гниду, что сейчас лежит в кабинете, а потом я убила того страшного парня с ножом.
- Которого?
- Того, что резал тебя. - Неожиданная судорога, словно разряд тока, пронзила ее от пяток до плеч. - У него была страшная рука, толстая и безобразная, обмотанная каким-то грязным тряпьем. В этой жуткой руке он сжимал нож. Он хотел тебя убить. Люди, находившиеся рядом, тоже хотели тебя убить. А ты лежал, как на плахе. Еще живой, но уже мертвый. Я плохо стреляю из пистолета. Я же лучница. Ну, еще из винтовки умею, а здесь я оцепенела вдруг промахнусь. Пистолет, он ведь легкий, а там, у гаража, стал весить целую тонну. Как жутко, Костя-я-я!
Милка завыла ночной, тоскующей волчицей, а я наконец-то понял, кому обязан тем загадочным выстрелом, подарившим мне жизнь. Значит, моя дражайшая супруга всего за каких-то полчаса умудрилась загубить аж две души? Не слабо, надо отдать ей должное, тем более что и душами-то их не назовешь. Все это хорошо, но что же прикажете делать? На кого и как списать два трупа? А почему два? Почему я думаю именно так? Куда, скажите на милость, мог подеваться дружок Серого Колян? Господи, неужели же она и его угрохала? Прямо не жена, а ворошиловский стрелок. Чертова кукла, заварила кашу, а теперь расхлебывай.
Спокойно, Гончаров, без эмоций. Давай рассуждать объективно. Начнем с того, что эту кашу заварил ты. Заварил и при этом умудрился подставить ни в чем не повинную женщину. Нет, несознательно, но все равно убийство есть убийство. Что ей оставалось делать в данной ситуации? Конечно защищаться. Скотина ты, Гончаров, неблагодарная! Как ты можешь осуждать перепуганную бабу, которая, натерпевшись страха здесь, еще нашла в себе силы, чтобы мчаться к тебе на выручку. Кстати, как она узнала место моей казни? И где находится третий труп, буде таковой существует? Это плохо - три трупа хуже, чем два, а если Колян сбежал, то приятного тоже мало - свидетель Милкиных злодейств, лишняя нервотрепка.
Нацедив из кучи битых бутылок сто граммов коньяку, я влил его в Милкино горло. Когда нервный озноб, кореживший ее, немного прошел, я деликатно и тактично задал ей свой сакраментальный вопрос:
- Милок, прости, но я что-то не вижу третьего трупа. Ты его, случаем, не скушала?
- Скотина ты, Костя, - вымученно улыбнувшись, ответила она. - Женщине и без того плохо, а ты все шутить изволишь. Не было третьего трупа, уж очень он просился еще немного пожить, вот я и решила пока ограничиться только двумя. Тем более, что в отношении меня он вел себя гораздо приличнее того ублюдка.
- Ясненько, совсем как истинный джентльмен, - не скрывая огорчения, вздохнул я. - И как доброго знакомого, немного пожурив, ты отпустила его домой.
- Нет, до такого абсурда я еще не дошла.
- И какую же кару ты ему придумала? Какое наказание вынесла?
- Никакого.
- Дура, - психанул я, - ты понимаешь, что он нас заложит, если уже не заложил.
- Не заложит. Он и рта не откроет, - спокойно ответила она и жалобно добавила: - Не кричи на меня.
- "Не кричи"! - проворчал я, передразнивая. - Думать надо. Этого недоноска необходимо немедленно парализовать. А где прикажешь его искать?
- В багажнике.
- В каком багажнике? - уже что-то понимая, спросил я.
- Той "шестерки", на которой они сюда приехали.
- Очень мило, но как он там очутился? Ты что же, на своем горбу тащила этого бугая?
- Нет, Костя, он сам, более того, с большим удовольствием туда залез.
- Но как?
- Ножками вперед, да не в этом суть, подробности я тебе расскажу попозже. Сейчас уже без четверти двенадцать и нам пора позаботиться о мерзавце, что лежит в отцовском кабинете.
- Уместное замечание. Если ты расскажешь мне, как это сделать, я буду тебе весьма признателен.
- "Как, как"! - удивляясь моему скудоумию, воскликнула Милка. - Очень просто. Завернуть его в ковер, положить в багажник отцовской "Волги" и отвезти на Волгу...
- ...и там битый час долбить прорубь, а когда нами заинтересуются шныряющие там менты, сбросить его ракам на съедение, - с издевкой закончил я ее мысль. - Не пройдет, милая, такой вариант.
- Костя, ты дурак, - с сожалением констатировала она мою умственную скудость и с деловым азартом продолжала: - Ну зачем нам самим долбить прорубь, когда их там и без того полно. Душки-рыболовы о нас позаботились заранее. Нам останется только подъехать, вытащить ковровую скатку и, помолясь, протиснуть ее под лед. Я знаю одно тихое местечко. В позапрошлом году мы там с одним человеком занимались подледной рыбалкой. Туда и поедем.
- Допустим. Мы поедем на то место, где вы с одним человеком занимались подледной рыбалкой. А ты подумала, как к нашей загадочной ноше отнесутся соседи, которые меньше часа тому назад слышали выстрел? Или у тебя случайно оказался глушитель?
- Нет, глушителя у меня не оказалось, не до него мне было, а об остальном подумала. Во-первых, комната, где я стреляла, находится посреди квартиры, а это значит, что соседи если и слышали выстрел, то он им показался не более чем игрушечным хлопком. Что же касается соседей по вертикали, то нижние, Алферовы, еще позавчера уехали в Оренбург к родственникам на Новый год. Остаются Шрейдеры, живущие над нами, - здесь дело обстоит не так гладко, но и не безнадежно. Их крутой лоботряс Вовочка еще в начале вечера выставил родителей из дому и затеял такую оргию, что к десяти часам потолок и барабанные перепонки лопались от грохота их сумасшедших динамиков. Не выдержав, я ему позвонила и потребовала немедленно прекратить безобразие. На это Вовочка мне нагло заявил, что сейчас еще нет десяти и он имеет полное право веселиться до одиннадцати.
- Сам черт тебе помогал. Ладно, иди поставь мою машину, на ней ехать нельзя, выбито стекло - слишком заметно. Подгонишь отцовскую "Волгу", но прежде позвони одной из своих ненормальных подружек и скажи, что срочно хочешь сделать ей хороший новогодний подарок.
- Какой еще подарок, что ты плетешь?
- Меньше говори, больше делай. Звони и скажи, что подъедем самое большее через час. Все, теперь мне не мешай. Продукт твоего труда должен быть тщательно и качественно упакован.
В ритуальных обрядах похорон я осведомлен только понаслышке, а уж в вопросах подготовки тела к погребению тем более. Поэтому действовать мне приходилось, положась только на наитие и собственную фантазию.
Раздевшись до трусов, чтоб не испачкаться кровью, я хладнокровно подошел к покойнику. Меня очень смущал его поврежденный глаз, откуда до сего времени вытекала какая-то неприятная жидкость. На это следовало обратить внимание в первую очередь. Куском широкой липкой ленты, как пробоину в днище корабля, я залепил эту течь. Работа мне понравилась хотя бы потому, что лицо покойного не казалось теперь таким отталкивающим, а даже, напротив, приняло импозантный и мужественный вид. Вдоволь насладившись творением своих рук, я перевернул труп и сразу почувствовал легкое недомогание в виде тошноты. На вылете пуля ведет себя гораздо безобразнее, чем при входе. Стараясь не смотреть на начинку наших черепов, я и здесь все залатал лентой. Теперь я мог быть спокоен - тело моего подопечного больше не потеряет ни капли крови. Приготовленную таким образом мумию можно было заворачивать в папирус.
Как начинку в двухслойный блин, я старательно заворачивал Серого в два цветастых ковра, предварительно переложив их полиэтиленом. При этом с ужасом думал, каким образом я смогу стащить эту стокилограммовую тушу вниз. Моему несчастному телу, избитому, изможденному алкоголем и вечным разрешением сексуальных проблем, такая ноша была не под силу. Нет, определенно без Милкиной помощи не обойтись. Не потащу же я его волоком. Ведь голова трупа будет биться о ступени, и этот стук может разбудить соседей. А проснувшись, они обязательно высунут свои длинные носы и провозгласят: "Veni, vidi, vici"*. От испуга я отпущу ковер. Безусловно, он покатится вниз и где-нибудь на площадке непременно развяжется, открывая любознательным соседям свежий, незапротоколированный труп. Совершенно потеряв голову, стараясь отвлечь их от этого неприятного зрелища, я перекрою его своим телом и буду наивно спрашивать: "Граждане, чей труп? Вы, случайно, не видали, из какой квартиры он выходил? Заберите, пожалуйста, а то он мешает мне пройти".
* Пришел, увидел, победил (лат)
- Что ты там бормочешь? - похлопывая меня по плечу, встревоженно спросила Милка. - Ты, случаем, не спятил с ума?