- А потому, Самвелыч, что ты соучастник в особо тяжком преступлении, подрыве экономики и мощи государства. Причем хищение совершено в особо крупных, я бы сказал, гигантских размерах. И знаешь, какая мера наказания тебя ожидает?
- Не надо, - не выдержал я, трясущимися руками протягивая ему сверток. - Вот, возьми, покушай, котлетка, яйца, вкусно... Бери... Вкусная котлета.
Он рассмеялся беззвучно и зло; взял сверток, незаметно его развернул и, протягивая мне замаскированную смерть, предложил:
- А ты, сука, леди Макбет... сам ее сожри! Ну, на моих глазах. Сейчас же... То-то, я ж тебя насквозь вижу, забирай свой поганый харч... Впрочем, он мне тоже сгодится.
- Там хлеб... и... яйца хорошие, - пролепетал я. - Можешь их есть.
- Без меня найдется кому съесть. Короче, какое качество стекляшки?
- Высшего. Алмаз ювелирный.
- На сколько тянет?
- Трудно сказать, не думал, у меня подобного никогда не было. Стоимость космическая.
Начались титры, он зашипел быстро и четко:
- Если пропадет, я из тебя кишки вытяну, понял? Теперь дело. Завтра на уборку отходов из вашей лаборатории попросишь меня, Барановского Михаила.
- Как?
- Ты с моим хозяином бухаешь? Бухаешь. Побухай и сегодня, после кино. Скажешь, в прошлом месяце звено Барановского отходы грузило. Скажешь, работали добросовестней всех. Ну и попросишь нас опять на три дня. Понял? В понедельник ровно в два часа зайдешь в первую кабинку сортира. Если будет занята, подождешь. Я неуверенно пожал плечами.
- Тебе стекляшка понравилась?
- Хороший экземпляр.
- Вот и делай все, чтобы он у тебя остался. До встречи. Погоди, котлетка твоя сильно заряжена?
- На десятерых хватит.
На нас зашикали, пришлось замолчать.
Воистину "коготок увяз - всей птичке пропасть". Запомни это, сынок.
В понедельник в два часа я был в условленном месте. В перегородку трижды отрывисто стукнули.
- Курево есть? - спросил знакомый голос.
- Конечно, держи.
В щель я просунул пачку "Беломора".
- Самвелыч?
- Конечно, я, Миша.
- Слушай внимательно. Сегодня же увольняйся.
- Не отпустят.
- Знаю, сразу не отпустят. Говорят, ты лучший специалист.
- Говорят...
- А иначе бы я с тобой не играл. Сразу не отпустят, знаю. Коси на потерю зрения. Ошибись пару раз. Из хорошего в плохого превратиться всегда легче, чем наоборот. Рано или поздно тебя уволят.
- Но у меня контракт, я потеряю много денег. Да и зачем, помилуй, мне увольняться?
- Слушай, ты, придурок! Не строй из себя целку. Порву. До горла. Понял, сука? Кумекай, Самвелыч, дело-то клевое, фарт к тебе сам просится. Короче, долго тут сидеть нельзя. Кишка вылезет, да и вертухаи сегодня сволочные. Когда тебя уволят, я узнаю. Сразу же поедешь в город и там снимешь хату. На десятый день жди меня на трассе, в пяти километрах от города. У большого кедра. Принесешь мне прикидку. Ксиву тебе все равно не достать, лучше не светись.
- А если тебя не будет?
- Придешь на следующее утро. И так всю неделю. Потом можешь канать на все четыре стороны.
- Ты не боишься?
- Чего?
- Что я вовсе не появлюсь.
- Нет, Самвелыч, это тебе надо бояться и пуще мамы родной беречь стекляшку. А если ты об этом забудешь, то тебе напомнят, но я не советую. Свою долю, половину кристалла, получишь, когда сделаешь два бриллианта.
Сынок, мне стало не по себе. Своими руками разрезать чудо, уничтожить Подарок скупой природы. Будь ты проклята, человеческая сущность! Я спросил:
- А вдруг ты вовсе не придешь?
- Тогда жди меня через год, два, три, пять, десять. Приду. Выкинешь антраша, достану тебя из могилы.
- Где гарантия, что ты не отправишь меня туда раньше?
- Чудак, кто же мне обработает цацки? Все, до встречи...
Через месяц, устав пересматривать мои отбраковки, меня действительно уволили, а уже 30 января я поджидал моего Мефистофеля, так втайне я назвал Михаила. В сорока метрах от трассы, укрывшись в ельнике, я мерз до сумерек, напялив на себя все возможное: и мои, и его вещи.
Он явился на пятый день. Злой, но веселый. Отобрав у меня шубу, толкнул на снег.
- Ну вот, Самвелыч, со свиданьицем! А ты боялся...
- Как добрался, Миша?
- По-всякому. Знает только сибирский зверь да тайга, а кто-то не узнает никогда.
Он нехорошо засмеялся и вцепился молодыми зубами в протянутый мною шматок сала. Он был голоден, ел с остервенением.