- Вы слепой! Неужели не видите? Пониже воротника безусловно просвечивает.
- Нет, не просвечивает.
- Да ну вас!- Татьяна Алексеевна сердится.- Неужели же вам не кажется, что там нарисован другой мундир?
- К сожалению, не кажется.
- Мне уже тоже не кажется! - со вздохом соглашается Татьяна Алексеевна.
Работники лаборатории разглядывают каждый сантиметр холста, поворачивают портрет, делятся мнениями.
- Как ни жаль,- говорят,- а существенных изменений или каких-нибудь незаметных для глаза надписей на полотне этим способом обнаружить не удается, и мундира там тоже нету. Видны только какие-то небольшие поправки.
- Ничего у него там нет,- соглашается Татьяна Алексеевна и с гордостью добавляет: - Предупреждала я вас, что все будет видно как на ладошке! Прямо замечательные лучи!
А криминалисты смеются:
- Есть еще инфракрасные...
ГЛАЗА ХУДОЖНИКА
Написанное карандашом письмо при помощи инфракрасных лучей можно прочесть, не раскрывая конверта. Это потому, что бумага для инфракрасных лучей полупрозрачна. А сквозь карандаш они не проходят. Документ, залитый кровью или чернилами, в свете инфракрасных лучей читается совершенно свободно, потому что лучи проходят сквозь кровь и чернила и натыкаются на типографскую краску. Благодаря этому свойству самые ловкие махинации подделки, подчистки, поправки на деловых бумагах, на облигациях, в денежных ведомостях - инфракрасные лучи, можно сказать, видят почти насквозь.
Если бы в составе красок, которыми написан портрет, оказались краски, не прозрачные для инфракрасных лучей, то тайна мундира была бы раскрыта.
Портрет сфотографировали в инфракрасных лучах и с лицевой стороны, и с обратной.
Но и этим способом ничего невидимого так и не увидали.
Не оправдались мои расчеты! А между тем, кажется мне, способ доказать, что это лермонтовский портрет, один: обнаружить у него другой мундир под этим мундиром.
"Э,- думаю,- лучи лучами, а это - искусство. Здесь нужен живой человек. Посоветуюсь с Кориным. Это художник замечательного таланта, тончайшего вкуса, глаз у него острый. Поможет!"
Позвонил ему, попросил зайти в Литературный музей.
Встретились. Привел его к портрету.
- Вот, - говорю, - Павел Дмитриевич, хочу услышать ваше мнение: может ли тут оказаться под мундиром другой мундир или нет? Ни рентген, ни ультрафиолетовые лучи, ни лучи инфракрасные ничего не показывают.
- А что вы хотите узнать? - тихим голосом и неторопливо спрашивает Корин.
- Хочу установить, кто изображен на портрете.
- Так, мне кажется, это довольно ясно: Лермонтов, очевидно?
- Позвольте, как вы узнали?
- По лицу узнаю: похож! А по-вашему, кто это?
- И по-моему, тоже Лермонтов.
- Так в чем же дело?
- Дело в том, что у меня нет доказательств.
- Как же нет! Главное доказательство - сходство.
- Но ведь сходство - не документ!
- Так вы же не спрашиваете документы у своих знакомых, прежде чем поздороваться с ними,- так узнаете! - улыбается Корин.
- Верно! Но согласитесь, Павел Дмитриевич,- отвечаю,- сходство можно оспаривать. Есть люди, которые с вами и со мной не согласны. Считают, что не похож.
- Как же так - не похож? - недоумевает Корин.- Овал, пропорции, черты лица - лермонтовские. Писано с натуры. В хорошей манере. В тридцатых годах. Мастер безусловно очень умелый. А почему, собственно, вас интересует, есть ли другой мундир?
- Да этот мундир не подходит.
- Ах, вот что! Понятно! Но, к сожалению, вмешательства чужой кисти здесь нет,- озабоченно говорит Корин.- Снизу кое-где видны мелкие авторские поправочки. И все. Расчищать портрет незачем. Вы его только испортите.
- Что же вы посоветуете?
- Поищите другой способ утвердиться в вашей точке зрения. Такой способ, мне кажется, должен существовать. Идите от лица, от сходства. У меня лично оно сомнений не вызывает.
ВТОРАЯ СПЕЦИАЛЬНОСТЬ
В то время, когда я еще жил в Ленинграде и работал в Пушкинском доме, сдружился я с Павлом Павловичем Щеголевым. Его давно уже нет на свете. Он умер еще в тридцать шестом году.
Это был молодой профессор, очень талантливый историк, человек великолепно образованный, острый.
У него я познакомился с его другом - известным юристом, профессором Ленинградского университета Яковом Ивановичем Давидовичем, большим знатоком трудового законодательства.
Сидя в кабинете у Щеголева, я не раз бывал свидетелем необыкновенной игры двух друзей. Яков Иванович еще в передней, еще потирает руки с мороза, а Пал Палыч уже посылает ему свой первый вопрос:
- Не скажете ли вы, дорогой Яков Иванович, какого цвета были выпушки на обшлагах колета лейб-гвардии Кирасирского ее величества полка?
- Простите, Пал Палыч, это детский вопросик,- снисходительно усмехается Яков Иванович, входя в комнату и раскланиваясь.- Что выпушки в Кирасирском полку были светло-синие, известно буквально каждому. А вас, в свою очередь, дорогой Пал Палыч, я попрошу назвать цвет ментика Павлоградского гусарского полка, в котором служил Николай Ростов.
- Зеленый,- отвечает ему Пал Палыч.- А султаны в лейб-гвардии Финляндском?
- Черные!
- Ответьте мне, дорогой Яков Иванович,- снова обращается к нему Пал Палыч,- в каком году сформирован Литовский лейб-гвардии полк?
- Если мне не изменяет память, в тысяча восемьсот одиннадцатом.
- А в каких боях он участвовал?