- Я не стал ожидать у Крестовой,- заговорил он, отделяясь от машины и степенно выходя мне навстречу.- Узнал, что дорога плохая, но все же можно проехать, и прибыл сюда. А пока здесь стою, выяснил: вот в этом доме сто пятнадцать лет назад ночевал Лермонтов. Чайник у него с собой был, воду разогрел, пил чай, беседовал с товарищем. Это никто пока не знает, я первый открыл; так и напишите в вашей книге.
Спасибо Арчилу! В хорошее положение попал бы я, если бы обошел стороною это селение, оставив шофера с машиной в тылу!
Простились мы тут с милым моим провожатым и проехали за Крестовый перевал, где надо было еще уточнить подписи к уже разгаданным лермонтовским рисункам. А что означает подпись "Развалины на берегу Арагвы", так и осталось невыясненным.
Пришлось предпринять новую экспедицию в эти места. Приехали мы через несколько дней в Кумлисцихе - селение на склоне Гуд-горы на Военно-Грузинской дороге, вошли в дом, где разместилось правление колхоза. Оно как раз заседало: решался вопрос о перегоне баранты на зимние пастбища в Кизлярскую степь. Шофер мой, весьма увлеченный опознанием лермонтовских картинок, сказал председателю:
- Как погнать баранов на зимнее пастбище - это потом решите. Каждый год посылаете... А вот тут есть неотложный научный вопрос: ваши это места или не ваши? - спросил он, предъявляя рисунок и начиная сердиться.- Кто-то должен принять ответственность? Написано: Арагви. Ездим-ездим - нет желающих. Свои места должны знать? Хорошо посмотрите!
Наверно, в первый раз в истории литературной науки вопрос решался в такой обстановке. Члены правления рассмотрели рисунок, обменялись мнениями, и председатель сказал:
- Если ищете крепость и церковь, как здесь нарисовано,- нет у нас. Если место хотите видеть похожее - Нико пойдет, который ночью кооператив сторожит, и покажет. Это выше колхоза Ганиси.
Взяв с собой сторожа, поехали мы, петляя то влево, то вправо, все выше и выше, и добрались почти до Крестовой. Там, где в склоне горы образуется зеленая впадина, носящая наименование "Чертова долина", где лежат обломки гранитных скал, по преданию набросанные здесь из ревности разгневанным духом Гуда, полюбившим красавицу, жившую в этих местах,- мы остановились и закрыли машину. Тропинка повела нас в расселину между скалами, и по этой тропинке мы бросились бежать на дно двухверстной пропасти.
И пастырь нисходит к веселым долинам,
Где мчится Арагва в тенистых брегах.
Как серебряный ручей с нарисованными волнами, мчится на дне этой пропасти, вернее, хранит вид движения бесшумная, неподвижная Арагва; безлюдными кажутся крохотные макеты селений. Под ногами крутая тропа, справа скалистая стена, слева пусто, словно идешь в воздухе по крылу самолета.
Упираясь ногами в тропу, отдуваясь, откинувшись всем телом назад, работая на бегу локтями, жалея, что в теле нет тормоза, мы сбежали наконец в слышимый мир, на каменистое ложе пенистой, шумной Арагвы, к малолюдным осетинским селениям, обведенным оградами из плоских камней.
Впереди, у самой Арагвы, на том берегу - гора. Нет, не гора. Огромная глыба словно скатилась откуда-то к самой воде, легла здесь и поросла густой рощей. Осенняя расцветка листвы - розовая, ржавая, рыжая, желтая, золотая, багряная - так богата оттенками, что кажется, гору покрыли богатым цветистым ковром. И это особенно удивительно, потому что ущелье безлесно.
Форма горы отчасти напоминает колпак, каким покрывают домашние чайники: скаты крутые, а гребень длинный и узкий. На гребне - развалины крепости. Полезли наверх по обратному скату горы; он крут, но порос зеленой травой и опутан овечьими тропами; они тянутся одна над другой, эти узенькие террасы, в несколько сантиметров ширины. Хватаясь за землю руками, можно боком взобраться по ним.
Наверху - осыпь камней, остатки крепостной стены, основания башен, развалины церкви, ступени разрушенной лестницы, выходящей на этот зеленый склон. Стоит часовня без крыши, сложенная без раствора из плоского шифера и кое-где хранящая следы обмазки.
День ясный. На солнце греются змеи и с шорохом ускользают, заслышав шаги.
Отсюда тропинка ведет вниз - к селению Хатис-Сопели. Это несколько домиков с плоскими кровлями.
Мы спустились и вышли на русло Арагвы. Когда же отошли вниз по течению примерно полкилометра и я оглянулся - сердце от радости покатилось в колени.
- Глядите!
Мы ахнули. Это и есть то самое!.. Гора, покрытая рощей, повороты ущелья, селение на другом берегу, те же контуры дальних вершин, что на рисунке!.. У Лермонтова, если хорошенько вглядеться, видно: часть башни уже обрушилась. А теперь разрушилось все до самого основания.
Отошли от этого места - проводник указывает на отверстие в отвесной скале.
- Это пещера, где привязан несчастный Амирани,- говорит он.Рассказывали, будто бога обидел и бог его наказал. Не может порвать цепь и потому стонет Амирани. Между прочим, что рассказывают о Прометее,- это наша легенда. Но очень известная. И уже забывают, кто рассказал первый...
Амирани стонет в пещере! Конечно, Лермонтову была известна эта легенда. Помните, в "Демоне": путнику, который слышит рыдания Тамары, кажется:
"...то горный дух,
Прикованный в пещере, стонет".
И, чуткий напрягая слух,
Коня измученного гонит...
Может быть, Лермонтов здесь и услышал эту легенду? Дальше пошли. На гребне горы - часовня. Интересуюсь, что за часовня.
- Иконы раньше там были,- отвечает сторож Нико.- Говорили, надо молиться в этой часовне, чтобы не пострадать от лезгин. Кто помолится - в бою победит. Все это выдумки, пережитки, идеалистическая точка зрения... Старые люди не знали хорошо и сказали эту легенду...
Но ведь и Лермонтову она была, очевидно, известна! Жених Тамары "властитель Синодала" - спешит на брачный пир, он пренебрег обычаем прадедов, не помолился в часовне - и убит в ночной стычке!
И вдруг все стало ясно: эти места и описал Лермонтов в "Демоне"! Он оживил эти древние развалины, населил их людьми, превратил в замок Гудала. Здесь живет его Тамара. Сюда прилетает Демон навевать сны на ее "шелковые ресницы". А в конце - в эпилоге - он описал этот замок, но уже заброшенный, опустелый, напоминающий о прежних днях, о том, что волновало в поэме:
На склоне каменной горы
Над Койшаурскою долиной
Еще стоят до сей поры
Зубцы развалины старинной.
Рассказов, страшных для детей,
О них еще преданья полны...
Как призрак, памятник безмолвный,
Свидетель тех волшебных дней,
Между деревьями чернеет.
Внизу рассыпался аул,
. . . Земля цветет и зеленеет;
И голосов нестройный гул
Теряется, и караваны
Идут звеня издалека,
И, низвергаясь сквозь туманы,
Блестит и пенится река.
И жизнью вечно молодою,
Прохладой, солнцем и весною