- Я еще не искал.
И вдруг старичок ядовито глядит на меня:
- И, между прочим, никогда не найдете!
- Почему не найду?
- Потому что она никогда не играла под этой фамилией. Ее сценическая фамилия Орлик. А зовут ее Ольгой Дмитриевной.
- А как мне ее найти?
- Вот уж этого я не знаю!
Взял справку и, приняв горделивый вид, удалился. А я даже не спросил, кто он такой.
Во всяком случае, ясно стало одно: "птичья" фамилия уточнилась.
Еду в адресный стол - нет в Москве Ольги Дмитриевны Орлик!
Состояние привычное, но все-таки неприятно.
Тогда я обращаюсь к Ивану Семеновичу Козловскому, нашему замечательному певцу. Он знает чуть ли не всех старых актеров, с довоенных времен добывает им пенсии, поет на их юбилеях, с готовностью откликается на их нужды... Я ему позвонил. И что же вы думаете?!
Он говорит, что помог устроить Ольгу Дмитриевну Орлик в Ленинградский дом ветеранов сцены.
- Она в переписке с моим секретарем - Саррой Рафаиловной Шехтер, говорит мне Козловский. - Вы же с ней знакомы. Поговорите... Я сейчас попрошу ее к телефону.
Невероятно! Я слышу голос той самой сотрудницы Центрального литературного архива, которая привозила ко мне на дом тетрадь Завелейского, вскоре ушла с работы, потом поселилась под Москвой где-то по Казанской дороге, и адрес ее выяснить было не легче, чем найти тетрадь Завелейского.
Ну конечно... Она в курсе дела: Ольга Дмитриевна писала совсем недавно, что тетрадь по-прежнему у нее, что она готова уступить ее в какой-нибудь архив за бесценок.
- Она вам охотно отдаст, я совершенно уверена,- говорит Шехтер.По-моему, рада будет.
Хотя Ольга Дмитриевна живет в Ленинграде, а я - в Москве, мне кажется, можно уже успокоиться. Остается сесть в поезд.
ДОМ ВЕТЕРАНОВ СЦЕНЫ
Не так скоро, но случай представился. Я - в Ленинграде. Свиданию с Ольгой Дмитриевной решаю посвятить утро. Покатил на Петровский остров. Красота. Черная вода Малой Невки. Осенний парк. Уютный дом с флигелями и службами. Под окном, на скамейке под голым кустом сирени,- старушка в фетровых ботах, в шляпке, повязанной сверху оренбургским платком.
- Простите,- спрашиваю,- где тут у вас канцелярия?
- Я лучше, чем канцелярия,- отвечает старушка,- я знаю тут всех. Кто вас интересует, скажите?
- Ольга Дмитриевна Орлик.
- Ее комната там... Но... Ольга Дмитриевна скончалась недавно - я должна огорчить вас... Разве вам не известно? Уже две недели...
Я действительно огорчился. Тетрадь показалась в эту минуту не столь уж и важной. Кстати, подумал, что сейчас ее получу.
Вхожу в помещение дирекции. Объясняю, что меня привело сюда, выражаю сожаление по поводу смерти старой актрисы. Интересуюсь, нельзя ли получить записки деда ее. А мне отвечают с досадой:
- Ну что бы вам раньше прийти! Орлик бумаги пожгли!.. Вчера как раз, вечером. Ну скажите!.. Кто знал?! Инспектор соцстраха отложил в сторону "это, говорит, тетради с ролями... сожгите". А нам какой смысл беречь? Нужен текст роли - возьми "Нору" или Островского и спиши...
- Да ведь у нее были записки деда ее! - выкрикиваю я.- Завелейского! Там было про Пушкина, про Крылова! Про грузинского поэта Александра Чавчавадзе ценнейшие сведения! В огонь? Под плиту? И только вчера? Где же я был? Будь я проклят!..
Всех огорчил, растревожил весь дом, нарушил порядок и тишину. В канцелярию стали заглядывать с недоумением и даже тревогой: "Где огонь?"
Послали за директором на строительство. Пришел - высокий, статный, с серебряной головой, с благородным и бледным лицом, тонким, умным. В свое время - любимец театрального Петербурга. Партнер знаменитой Комиссаржевской. Прославленный Лаэрт в "Гамлете" - Андрей Андреевич Голубев. Улыбается примирительно. Хочет успокоить, утешить:
- Погодите огорчаться. Не могли мы сжечь бумаги про Пушкина. Сожгли тетради, не имеющие никакого значения. К архивам наших актеров мы относимся очень бережно. Мы вам целый музей покажем... Берусь вас уверить - это недоразумение. На всякий случай я сейчас попрошу уборщицу еще раз поглядеть па кухне... Голубчик,- говорит он, приоткрывая дверь в коридор,- спросите на кухне, не осталось ли там бумаг из комнаты Орлик?
- Да на них вчера кот сидел,- отвечает голос из коридора,- так повар кота шуганул, а бумагу всю под плиту, на растопку...
Директор поморщился, снисходительно улыбается:
- Целая диссертация про кота - совсем ни к чему все это! Попробуем посмотреть в шкафу, где лежат документы Орлик.
Посмотрели: пенсионная книжка, сберегательная книжка, профсоюзная книжка... Завелейского нет!
Директор поворачивает ключ:
- Очевидно, и не было.
- Как-не было! - говорю. - Было! Я уверяю вас! Может быть, тетрадь осталась в комнате Орлик?
- Нет, там ничего не осталось. В ту комнату мы перевели уже другого актера - Василия Ильича Лихачева. Вы не застали его на сцене? Он в Москве, в Незлобинском театре играл ростановского Орленка. О, это было блестяще! Вообще он считался лучшим Орленком не только среди русских актеров, но и среди европейских. Это талант удивительный!
- Я не знал, что Лихачев здесь,- говорю я.
- А что? Вы хотели бы познакомиться?
- Конечно, если это возможно.
- Ну почему же... Если хотите - зайдем. Но я попрошу вас не заводить с ним разговор о тетради. Мы не любим нашим актерам напоминать об утратах. Разве только если он сам заговорит об Ольге Дмитриевне Орлик. Они были дружны.
Идем к Василию Ильичу Лихачеву. Идем по сверкающим паркетам через анфиладу уютнейших гостиных, обставленных старинной мебелью, увешанных полотнами знаменитых художников, фотографиями прославленных артистов. И чуть не каждая - с дарственной надписью. Или на память о посещении Дома. Или в знак старой дружбы. Тут основательница Дома Мария Гавриловна Савина, Шаляпин, Собинов, Давыдов, Варламов...
Чайковский с автографом. Бюст Станиславского. Старые афиши. Портреты тех, кто здесь жил, для кого этот Дом стал родным домом... Проходя, Голубев здоровается с артистами. На низеньком диванчике читает книгу знаменитая Снегурочка-Виолетта-Лакмэ, голос которой не можешь забыть с юных лет. В следующей гостиной над шахматным столиком склонились, задумавшись, знаменитый Вотан из опер Вагнера и знаменитый Кречинский. Знаменитый Швандя из пьесы Тренева следит за игрой. Навстречу, закутанная в пушистый платок, с огненным взором, вышла в коридор знаменитая Настасья Филипповна...
Василий Ильич откладывает в сторону газету, очки, учтиво приветствует директора и меня, соединяя спокойное благородство движений с торопливой предупредительностью. На стене над кроватью во весь рост несчастный сын Наполеона Орленок - молодой Василий Ильич Лихачев.
Садимся. Поговорили. Василий Ильич интересуется родом моих занятий. Ах, да: он слышал - Лермонтов, Пушкин, история русской литературы.
- Я посоветую вам, - с оживлением говорит он, - издать записки деда одной нашей актрисы - Ольги Дмитриевны Орлик. Они очень занимательны, интересны, написаны хорошо - она давала мне почитать. Только заключаем условие: когда вы их напечатаете, один оттиск пришлете мне. Это будет "плата" за консультацию!
- Я и сам готов бы издать эту рукопись,- говорю я со вздохом,- но, боюсь, что теперь это трудно...