- Но она ж в угоне. Тебя первый же гаишник зацапает.
- Я номера перекину. Их у тебя вон сколько. С любого рыдвана снимай.
- Ладно, перевинчивай, опять, чую, неприятностей от тебя наберется море. Это же вещдок, а ты на нем разъезжать будешь.
- То-то и оно. Хочу я на ней одного мужичка прокатить.
- Личная месть?
- Нет, думаю, что он к этому автомобилю причастен.
- Вот как, и кто же он?
- Пока не знаю. Прокачу нескольких, посмотрю, как реагируют. А Ухов чтоб сзади на подстраховке висел.
- Если он будет с тобой, то и номера менять нет нужды.
- Резонно. Ладно, я поехал. В восемь утра пусть Ухов ждет меня здесь.
- Погоди, ты, как приедешь, моего паренька отправь домой, а то загостился.
- Ладно.
- Стой. Тебе, может, рацию дать?
- На кой она? В ней, кроме верблюжьего хрюканья, ничего не слышно. Привет, полковник.
Полковник показал кулак.
Наверное, это был самый правильный вечер, проведенный мною за последние полтора года. Бросив "адскую" машину прямо возле подъезда, я влетел на второй этаж и условным сигналом объявил, что Гончаров явился. Мы с почестями проводили телохранителя, и я забыл, что живу двумя этажами выше. Я по достоинству оценил приготовленную для меня ванну с благовониями и ароматами.
Из ванны я поднялся легкий и благоухающий, как ангел, но мысль, посетившая меня, была нечестива. Валентину я ухватил прямо в передней, когда она несла мне очередные мужнины подгузники. Около часа пес укоризненно наблюдал за нашим бесстыдством, слегка покачивая головой и пуская длинную прозрачную слюну.
Потом, едва живые, не удосужившись даже прикрыться простынями, прямо на полу мы пили замечательный кагор, закусывая его поцелуями. А потом настала ночь, черная в своем безумстве и солнечная в нашем счастье.
- Что будем делать, Кот? - задала она извечно глупый бабий вопрос рано утром.
- Трахаться, - оптимистично ответил я, одеваясь.
- А когда наши приедут? Твоя жена и мой муж? Что тогда?
- Поженим их!
- Костя, ты все шутишь, а я тебя люблю.
- Брось, Валька. Любовь штука проходящая. Константная величина есть деньги, а они есть у твоего мужа.
- Но и ты Константин, а значит, и ты величина постоянная. Я люблю тебя, слышишь? Позови меня, и я брошу эту чертову двухэтажную квартиру, уйду к тебе...
- К пустому холодильнику и шелудивому коту. Нет, Валюшка, тебе все быстро надоест, и мы потихоньку, разлюбив друг друга, станем сварливы и противны. Подмечая друг в друге малейшую погрешность, вскоре мы станем врагами.
- Я люблю тебя, дурак, как ты не можешь этого понять.
- Могу. И люблю тебя не меньше, милая Валя, у нас есть еще немного времени. Давай безжалостно пить друг друга. До полного финиша, чтоб без остатка...
Замурлыкал телефон, и я автоматически про тянул руку.
- Стой, я сама, вдруг это...
- Вот видишь, Валюшка... это жизнь. Инстинкт самосохранения.
- Бери трубку! - крикнула она с вызовом. - Бери, и сразу ставим крест на прошлом.
- Нет. - Я протянул ей телефон. - Ответь, потом решим.
- Але, я слушаю... Да... Он только что зашел. Тебе, кажется, какой-то начальник.
- Гончаров слушает.
- Слушай, Костя, слушай! У меня для тебя еще один сюрприз.
- Какой?
- Ты знаешь, где новая мусорная свалка?
- Приблизительно.
- Подъезжай, там и лежит наш подарок. Мы тоже едем.
А я уже знал, какой "подарок" могли найти на мусорке. Поэтому, хмуро одевшись, я бросил Валентине:
- Дверь никому не открывай. Ни знакомым, ни незнакомым. Ни женщинам, ни мужчинам, ни даже детям. Сиди и прижми попу. Я позвоню условно.
- Что-то случилось?
- Случилось, - буркнул я уже в дверях.
Милицейский "уазик" и ефимовскую "Ниву" я повстречал на повороте к свалке. Он хмуро махнул рукой, предлагая следовать за ними.
У южного борта свалки тарахтел бульдозер. Именно туда мы и направились.
Бульдозерист и два пьяных рабочих встретили нас молча.
Слюнявя кончики сигарет, они усердно курили.
- Где? - спросил Ефимов.