– Господи, да это же просто как куриное яйцо. Либо Длинный Гена кому-то задолжал и теперь скрывается, либо его замочила враждующая группировка. Неужели вам-то непонятно?
Он согласно закивал и, не спрашивая, закурил сигарету.
– Это и есть самый вероятный вариант, если бы не несколько «но».
– Прокомментируйте.
– Длинный Гена никому не был должен.
– Значит, должны были ему. Он начал требовать долг, и от него избавились.
– Нет. Долги взимают совершенно другие люди. И вообще, Гена Длинный в конторе Владимира Петровича не имел никакого веса. Так, нечто вроде мальчика на побегушках.
– Значит, это предупреждение самому Вовану.
– Когда предупреждают, то расстреливают на виду, в нашем случае труп Геннадия отсутствует вообще. Это первое, а второе – сейчас между группировками достигнуто официальное, задокументированное перемирие. А это, как вы понимаете, уже серьезно.
– Значит, скрывается, возможно, по личным причинам.
– И мне так казалось, но в этом случае Владимир Петрович был бы в курсе, однако он совершенно ничего не знает.
– Что же вы полагаете? Я должен искать этого самого Длинного Гену?
– Погодите, я не рассказал самого главного, из-за чего, собственно, сыр-бор.
– Я весь внимание!
– В ночь с шестого на седьмое ограблена квартира зубного техника Юшкевича, при этом сам он убит, причем зверски.
– Как?
– Палкой, колотушкой какой-то он изувечен так, что его череп напоминал раздавленное куриное яйцо.
– Он жил один?
– В тот момент один. Жена с дочерью, когда его месили, отдыхали на Капри.
– Это имеет какое-то отношение к Геннадию Полякову?
– Увы. Вся комната, где произошло убийство, залита кровью и заляпана отпечатками пальцев. Так же явно видны следы протектора башмаков.
– И следы эти принадлежат?..
– Да! Геннадию Петровичу Полякову.
– Отлично. Вот вам и весь ответ.
– Послушайте, Гончаров, не держите меня за идиота. Может быть, я несимпатичен вам, я многим неприятен, но в отсутствии профессионализма меня обвинить невозможно.
И тут я был полностью с ним согласен. Преступника он видел насквозь, впрочем, как и следователя, как и прокурора. Острый мозг его на пять ходов опережал мысль обвинителя, а логика и хорошо подвешенный язык заставляли судей выносить аховые приговоры. Его побаивались, относились брезгливо и за глаза называли Блевако.
– Нет, Владимир Яковлевич, чего-чего, а профессионализма у вас не отнять, но…
– Никаких «но». Во-первых, поляковской группировке это гребаное грабленое зубное золото совершенно без надобности, своего хватает. Добытого, между прочим, относительно легальным путем. Во-вторых, разбой, грабеж и убийства посторонних граждан идут вразрез с их негласным уставом. И в-третьих, чего ради Гена Длинный отбивал зубника, как кореец пуделя перед съедением. У него довольно богатый арсенал оружия со всевозможными глушителями. Пук, и зубник тихонько ложится кверху копытами с минимальной потерей крови. Там же устроили целый мясокомбинат.
– Будем считать, что я с вами согласен, убил не Геннадий.
– Конечно. Если бы я в этом сомневался хоть на йоту, то, не обращаясь к вам, провел бы процесс сам и, возможно, его выиграл бы.
– Не сомневаюсь. А виноватым оказался бы зубник, который по небрежности вместо гнилого зуба вытащил у убийцы всю челюсть.
– Возможно. Но пойдем дальше.
– Да, прощу вас. С вашего позволения? – Я опять нацедил себе полстакана.
– Не пейте по утрам, это одурманивает мозг.
– А по вечерам?
– Не в такой степени.
– Да вы, наверное, сами хотите, только лукавите.
– Упаси Бог, ни в коей мере.
– Никогда не бурчите под руку!
– Совсем себя не жалеете, Гончаров.
– Продолжайте, господин Плевако.
– Десять дней тому назад в нашем городе проживал гражданин Крутько, собиратель старинных и золотых монет, словом, нумизмат.
– А нынче он уехал?
– На тот свет, аналогично зубнику, при помощи уже известной дубины.
– Монеты исчезли?
– Естественно.
– И опять хозяин был один?
– Нет, на сей раз убийце пришлось поработать вдвойне. Он просчитался. Хотя жена и отдыхала на югах, это не означало, что свято место пусто. В кроватку нумизмата заплыла рыбка, которая вынырнула из нее в самый неподходящий момент. В тот самый, когда хозяйские мозги весело летали по комнате. Ее, рыбьи, он вышиб тоже.
– А соседи?