– Не Султан? – В глазах была растерянность. – Нет, ты что-то путаешь…
– Я?!
– Ты просто боишься сказать мне правду, жалеешь меня. Ведь Султан был моей последней надеждой. Моей и Олиной… Не надо, я же тебе говорила: я не сахарная, я все выдержу. Знаешь, какая я сильная?
Господи, сколько раз, сколько уже сотен раз я проговаривал в уме этот наш диалог и все же оказался не готов к нему.
– Я знаю… знаю, какая ты. Честное слово, знаю… А когда ты подумала о Султане?
По коридору провезли тележку с бигсами. Одно колесико вихляло и пронзительно скрипело. А потом стало тихо. Так тихо, что я услышал, как желтый лист шлепнулся о стекло и прилип к нему. Я хорошо слышал ее голос, голос человека, говорившего вслух о том, что, как правило, не подлежит огласке:
– Не сразу. Пожалуй, впервые у Костаса, когда он рассказывал о бойне на мосту. Я подумала: как хорошо, что меня там не было. А потом почему-то вдруг вспомнила, что боюсь мостов, смертельно боюсь… А почему я боюсь их, спросила я себя, ведь страха высоты у меня нет. Но когда иду через мост, я стараюсь быть подальше от парапета… Глупо, да?
– Н-не знаю…
– Поговорку из анекдота помнишь? «Через мост – как на тот свет…» И до меня вдруг дошло, что я была на том мосту… Ну или совсем рядом с ним. – Она неожиданно тронула пальцами китель, высунувшийся из-под моего больничного халата. – Марчин, что это? На тебе военная форма?
– Извини, – улыбнулся я. – Я просто не успел сказать тебе. Ну, в общем, я снова служу Отечеству. С меня причитается… Что ты больше любишь – цветы, сладкое? – (Она удивленно смотрела на меня.) – Праздник у меня сегодня… И ты проснулась. Я боялся, что этого не случится…
– А я вот взяла и проснулась, – тихо сказала она. Мы смотрели в глаза друг другу. – Слушай, но они ведь хотели убить тебя.
– Кто-то хотел, а кто-то, выходит, нет… Тебе фамилия Ярошук ничего не говорит? Полковник, лысый такой, как колено.
– Полковник? – Она задумалась. – Погоди!.. Этот дядька приезжал к нам за яблоками. Мы даже разговаривали с ним. Он ведь служил в вашей бригаде, Ромек говорил мне… А почему ты спрашиваешь?
– Потому что он классный мужик. Я даже не видел его, но, когда буду покупать тебе корзину цветов, заодно куплю ему ящик водки. Он мне жизнь спас… Благодаря ему ты смогла нанять меня, я поехал в Боснию, в итоге – вернулся в армию.
Она виновато улыбнулась:
– Ты извини, я что-то не очень… У меня же операция была на голове.
– Ну тогда слушай. Ярошук служил в штабе скандинаво-польской бригады. Он устроил вашу с Ромеком свадьбу, твои новые документы и так далее. А потом проследил, чтобы те, на горе, не передумали. Напрямую никто мне не говорил, но это так, я уверен. После истории с Аной у некоторых наших начальников началась паника. Мы ведь готовились к вступлению в НАТО, решение еще принято не было, Босния была чем-то вроде проверки на вшивость, а тут такое – убийство местного жителя, женщины, холера… Сейчас они хором уверяют, что ни о чем таком ни сном ни духом, но думаю, некоторые теперь локти кусают, что не убрали и тебя заодно с Аной Брканич.
– Ану убил Жанец? – спросила Йованка, нахмурив брови.
– Жанец говорил Новицкому, что это сделал рядовой Липко. Думаю, сержант приказал ему стрелять и он выстрелил. А потом парня подвели нервы, он начал пить, пригрозил Жанецу, что пойдет и во всем сознается… Ну и не дошел, точнее, не доехал. Его автомашина свалилась в пропасть. Сержант Жанец отделался легкими телесными повреждениями, а Липко свернул себе шею и размозжил голову. И умер, не приходя в сознание… После этого полковник Ярошук заподозрил неладное. Кое-что до него доходило и раньше…
Йованка тряхнула забинтованной головой:
– Постой-постой… Ты не мог бы по порядку?
– Есть по порядку. Если коротко, дело было так: наш польский патруль высадили с американского вертолета на вершине Печинаца. Это были первые после ввода разделительных сил дни, в окопах и той и другой стороны еще сидели солдаты, надо было оценить ситуацию, пересчитать уцелевших и распустить их по домам. Ну и разведать минную опасность, желательно с помощью тех, кто эти мины ставил. Нашему батальону достался обширный район, силы были не ахти себе, офицеров не хватало, так что на горе оказался подофицер с тремя рядовыми. Это были младший сержант Жанец и рядовые – Липко, Новицкий и Бигосяк.
– Роман? – вздрогнула Йованка. – Он был там, на горе?
– Был. Только не забывай, сколько лет ему тогда было. Молодой парень, здоровый, полный сил…
– Зачем ты мне это говоришь?
– Потом поймешь. Я вот лично его понимаю. Мы, мужики, так уж устроены. Биология, ничего с этим не поделаешь…
Йованка воззрилась на меня округлившимися от удивления глазами. Я продолжил:
– Руководство дало Жанецу практически неограниченное время для рекогносцировки, а Султан водку, травку и диких кабанов на закусь. Ну и женщин, само собой. Они были уже вусмерть пьяны, когда им предложили… вас.
– Нас?! – Думаю, она догадывалась, и все же мои слова стали для нее потрясением. – Значит… значит, я все-таки была на Печинаце…
– Была, – сказал я, – ты все время там была… Так вот, Новицкий как-то выпадал из колоды. Он из хорошей семьи, начитанный. Сейчас у него семья, дети… Он всячески отнекивался, говорил, что у него невеста, что он боится СПИДа… А Султан был заинтересован, чтобы ребята не просыхали. Жанец тоже. Они с Султаном быстро нашли общий язык. Оставалось впутать и остальных поляков, повязать, как говорится, общей кровью… В тот раз Султана за столом не было. Кто-то из боснийцев предложил ребятам свежачка, стопроцентно чистых девочек, если уж Панове так боятся заболеть. – (Она не дыша смотрела на меня огромными черными глазами.) – Мы проверяли. Нет ни малейшего сомнения: Оля его дочка…
– Чья, Новицкого?… Романа? Ромек ее отец?! – (Я видел, как тупая боль, застывшая в ее глазах, уступает место проблескам робкой надежды.) – Но это значит… значит, его костный мозг…
– Подходит. – Я крепко сжал ее уже готовую согнуться руку с воткнутой в вену иглой. – То есть подходил… Я же сказал тебе: все хорошо. Моя воинская форма всего лишь доплата. Мужикам в Министерстве обороны я сказал, что молчать мы будем при одном условии: они должны обеспечить Оле пересадку. Вопросов не было. Что касается денег, то они мне были должны за два с лишним года, а донор, причем идеальный, был под рукой…
– Они сделают ей пересадку?
Раствор в бутылке кровью не окрасился, но удержать ее на этот раз я не смог. Подскочив с кровати, она схватила меня за плечи обеими руками.
– Успокойся, сумасшедшая! Пересадку уже сделали. Все прошло как нельзя лучше, врачи считают, никаких осложнений не будет.
Она тряхнула меня:
– Хочу увидеть Олю. Слышишь, как можно быстрей, сейчас же!
– Увидишь, даю слово. Она сейчас у моих родителей, сегодня не получится. А вот завтра… Ну успокойся, успокойся, черт бы тебя… Оля жива и здорова. Здорова, ты слышишь?! Она иногда плачет по ночам, но мы ей говорим, что мама поправляется, что не сегодня-завтра…
– Не могу поверить, – прошептала Йованка.
– Да уж, все прямо как в сказке. Стоило лишь чуточку пошантажировать нашу дорогую власть… – Похоже, ей было не до шуток. Я попробовал уложить ее. – А если серьезно, то нам просто очень повезло. И с моим сказочно сговорчивым начальством, и с пересадкой: лучшего донора найти было невозможно. Врачи мне сказали, что случай был действительно уникальный. Из-за Олиной генетической специфики донора на стороне мы бы не подобрали даже за очень большие деньги…
– Ма-арчин! – выдохнула Йованка.
Я не все сказал ей. Какое-то время Оля была при смерти, счет шел уже на часы… Но, слава богу, Йованка сама сменила тему нашего разговора:
– А Недич, как он?
– Ты помнишь, как он хотел убить тебя?
– Смутно. Помню двоих солдат… Мило, кажется, выстрелил в одного, правда? – (Я кивнул.) – А больше ничего не помню. Нет, помню длинноволосого, помню, как он выбил автомат…
– Его фамилия – Новицкий. Он мог убить нас. К счастью, нам удалось договориться… Он рассказал все. А еще дал нам спутниковый телефон, хороший, с шифратором. У меня была возможность поторговаться с Ольшевским, не спускаясь с горы.
– Он приказал убрать нас?
– Он. То есть поди теперь докажи, приказы отдавались устно. Вменить ему в вину можно было разве что попытку скрыть инцидент на Ежиновой, но за такие шалости у нас из армии не вышибают. Жанец все разыграл как по нотам. И Ольшевский был у него на крючке: у майора были свои делишки с Султаном. Думаю, он запаниковал, когда вас с Аной привезли в Добой, к Стояновичу. Ты-то молчала, ты была без сознания, а вот Ана… Недич знал ее. Это была такая серая мышка, несмелая, не очень сообразительная. Кто-то убил ее родителей, у нее была смешанная семья, она крутилась возле Печинаца, помогала санитарам за миску похлебки, стирала белье. А как-то пошла в лес за хворостом и пропала. Мусульмане частенько делали вылазки, должно быть, серая мышка попалась им в руки. Она даже не запомнила в лицо тех поляков, которые поразвлеклись с нею. Личико у Аны было не ахти себе, его накрыли простынкой или полотенчиком. Знала бы она, что в Добой ее везут те самые обидчики!..
– Бедная Ана!..