— Вы говорите загадками, Жанна. Где же лежал ключ?
Мне захотелось сказать правду теперь же, не откладывая.
— На грядке.
— Я подходил…
Он замолчал, сообразив, что я имею в виду, а я ждала его реакции, со странным удовлетворением сознавая, что сейчас горбун увеличит скорость, завезёт меня куда-нибудь и без торжественных приготовлений уничтожит свидетеля.
— Вы хотите сказать, что…
— … что он появился уже после вашего ухода и лежал на грядке под ногой у Нонны.
Он долго молчал, обдумывая мои слова.
— Вам нелегко пришлось, Жанна, — печально сказал он. — Если бы я знал, я бы всё объяснил сразу.
Мы выехали на относительно пустынную дорогу.
— Я заходил к вам ещё раз, но застал только Нонну… Держитесь!
Он крутанул руль, машину отбросило сначала в одну сторону, потом в другую, она описала невероятный зигзаг, пропустила фургон и куда-то завалилась. Я ничего не успела сообразить, как вылетела из неё и очутилась полулежащей на крутом склоне не то ямы, не то канавы. Вылезти мне мешала машина, каким-то чудом не сползшая по отлогому дну прямо на меня сразу, не дающая мне возможности обо что-нибудь опереться и медленно, но неотвратимо на меня надвигающаяся.
От внезапности происшедшего мне было нехорошо, а махина, с секунды на секунду грозящая меня раздавить, парализовала мои мысли. Сознание я не потеряла, потому что помню, как машина сползла-таки по песку и упёрлась боком о край насыпи, где только что стояла я, а горбун, очень бледный и взволнованный, крепко прижимал меня к себе и грозно спрашивал, зачем я расстегнула ремень. Потом медленно включались чувства и, прежде всего, чувство боли. Наверное, я обо что-то ударилась боковым зубом и даже не заметила, как. Отрадно, что я не рассекла себе при этом щёку, но, осторожно потрогав зуб языком, я обнаружила, что сломала его. Он шатался и при этом невыносимо болел.
— Вы целы? С вами всё в порядке? — наверное, в сотый раз спрашивал горбун, ещё крепче обнимая меня.
— Что случилось? — спросила я.
Горбун опомнился, осторожно отстранил меня, не переставая, однако, поддерживать, словно боялся, что я упаду, и оглянулся, но когда я попыталась заглянуть через его плечо, он мне не позволил этого.
— Постойте около машины, Жанна, — попросил он очень ласково, но так, что невозможно было ослушаться.
В сопровождении Дружинина я покорно подошла к машине. Она показалась мне сильно повреждённой.
— Дайте слово, что вы не подойдёте туда, — строго сказал он.
Я и без него видела, что мы чудом избежали аварии, а посреди дороги стоял фургон и за ним — легковой автомобиль, у которого мне видны были только колёса и часть осевшего кузова. Если две машины такой неравной величины столкнулись, то лучше было не смотреть на то, что стало с пассажирами легкового автомобиля.
— Я не подойду, — обещала я.
— Я посмотрю, что там случилось, и сейчас же вернусь.
Он ещё мгновение помедлил, пристально посмотрел на меня и ушёл. Для меня перестал существовать ключ под ногой убитой Нонны, не имела значения горбатая прихрамывающая фигура, которую видела Ира, а разница в оттенках машин, той, которая чуть меня не сбила, и той, которая была передо мной, стала явной. Зачем убийце вытаскивать меня из-под готовой раздавить машины?
Но мыслить свободно я не могла. У меня так болел зуб, что терпеть эту боль и дальше становилось невыносимым, а обратиться к врачу было невозможно, потому что в Дании наверняка платная медицина.
Я подняла осколок зеркала и посмотрела на зуб. Я не дантист и не определила, на сколько кусков он раскололся и где именно, но зато у меня не было предрассудков, присущих врачам, а потому я попросту вытащила то, что шаталось. Боль, наверное, была вызвана острыми краями осколков, давящих на десну, и теперь исчезла. Мысли о посещении дантиста тоже исчезли, и я равнодушно отбросила зеркало. Теперь можно без излишней торопливости посетить зубного врача на родине, если за время моего отсутствия не ввели плату и у нас, и если кроме ваты и спирта не нужно нести чего-то ещё, например, цемент. Скорее всего, идти к зубному врачу не придётся и на родине. Впрочем, русскому человеку к таким мелочам не привыкать. Вот, к примеру, Станюкович подробно описывал порядки на русском флоте, в том числе зверские расправы над матросами и «мягкую», по сравнению с ними, "чистку зубов", когда от тяжёлого кулака боцмана или офицера у матроса вылетало по два-три зуба за один раз. Провинившийся выплёвывал кровавое крошево и принимался за работу, радуясь, что дёшево отделался. У меня же отломился только кусок зуба, так что долго думать о таком пустяке не стоит. Гораздо сложнее будет загладить вину перед Дружининым, которого я оскорбила незаслуженными подозрениями. Я сунула руку в карман, достала камень и отшвырнула в сторону.
Леонид вернулся довольно скоро, но ещё быстрее приехала полиция. Мне со своего места показалось, что мой спутник беседует со златокудрым Хансеном, что и оказалось на самом деле.
— Пойдёмте, Жанна, — позвал меня Дружинин, подходя. — Хансен распорядился, чтобы вас подвезли до дома, а дорогой я вам всё объясню.
Он окинул свою разбитую машину взглядом, в котором я не заметила сожаления.
— Счастливо отделались, — было его заключение.
Он устроился рядом со мной на заднем сиденье полицейской машины.
— Что случилось? — спросила я.
— Сейчас… — Ему было не по себе от предстоящего разговора. — На чём я остановился?
— Вы ещё не начинали.
— Нет, я начал… Ах да! Вчера я видел, как вы уехали с Петером и Мартой, зашёл на участок, поговорил с Нонной… Я не предполагал, что он сможет перепутать её с вами.
Мне было стыдно спрашивать, кого он имеет в виду, иначе он поймёт, кого я подозревала всё это время.
— Почему вы вернули ключ мне, а не передали Хансену? — спросил Дружинин. — У вас были для этого все основания, ведь вы не были во мне уверены.
В его вопросе мне послышался упрёк, поэтому я сейчас же перешла в нападение.
— Вы сами во всём виноваты! Не надо было говорить полунамёками и вообще вести себя так подозрительно. Почему нельзя было сразу сказать, кого вы обвиняете?
— Я не мог обвинять, — возразил Леонид, которого позабавила моя вспышка. — У меня не было доказательств, и я мог ошибиться. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему он это делал.
Он бросил на меня быстрый взгляд, но я ещё не поняла, кто был преступником, поэтому не стала гадать, почему он совершал преступления. Из всей компании «им» могли быть только Ларс, Петер и Ханс, но ни одному из них моя смерть не принесла бы никакой пользы.
— К тому же Хансен почти до последнего подозревал меня, — усмехнулся Дружинин. — Если бы не вы, он бы меня арестовал ещё вчера…
Это было слишком. Со мной говорили так, словно я знала все обстоятельства этого дела и достаточно было намёка, чтобы я правильно отреагировала.
— Леонид, объясните, пожалуйста, что произошло, — попросила я. — Я ничего не понимаю.
Как же приятно было произносить имя моего брата!
Дружинин усмехнулся.
— Сейчас попробую, — сказал он. — Начну с начала, с того дня, когда мы нашли убитую девушку у вас в комнате.
— Естественнее всего было бы заподозрить в убийстве меня, — сказала я. — У вас не мелькнула такая мысль?
Он покачал головой.
— В мою голову приходили разные мысли, но я не припомню ни одной, которую вы назвали бы естественной. Тогда для меня казалось главным не подпускать вас к комнате, потому что зрелище было страшным.