Когда полицейская машина отъехала, горбун встал.
— Очень неприятная история, — нехотя произнёс он, словно это не было очевидно.
— Да, — откликнулась я.
— Будет хорошо, если её алиби смогут засвидетельствовать, — продолжал Дружинин.
Меня сразу осенило, что Ира — первый человек, на которого подает подозрение в убийстве.
— Есть свидетели, которые могут подтвердить, что её не было в Копенгагене, — с жаром сказала я.
— Значит, один подозреваемый отпадает, — заключил горбун и посмотрел в окно. — Будет очень жаркий день. Вы сегодня куда-нибудь пойдёте?
Я чуть было не объявила о своём решении переехать в отель, но меня остановила мысль о положении, в которое попала Ира. Ей и без того сейчас очень плохо, и мой побег, означающий резкое осуждение, будет равносилен предательству. О деньгах, которые быстро таяли, у меня тогда даже мысли не возникло, и воспоминание об этом наполняет моё сердце радостью.
— Нет, я буду ждать Ирину. Кто-нибудь должен побыть с ней это время.
По-моему, горбун ожидал совсем другого ответа, но то, что я сказала, ему понравилось. Во всяком случае, глаза у него не были холодными и отчуждёнными, как прежде.
— Я хочу поискать Мартина, — сказал он нерешительно.
— Конечно, — согласилась я. — Пожалуйста, сообщите мне, если найдёте его.
Дружинин согласно кивнул.
— Если не найдёте, тоже сообщите, — попросила я.
— Вам не страшно оставаться одной? — спросил горбун.
У меня мелькнуло опасение, что он хочет взять меня с собой, но, хоть глаза у него были красивые, а брови длинные и выгодно их оттеняли, делая ещё выразительнее, разъезжать вместе с ним по окрестностям было для меня нежелательно. Не то, чтобы я его стеснялась, но всё-таки…
— Чего мне бояться? — спросила я. — Меня здесь никто не знает, я никому не сделала ничего плохого, так что убивать меня некому.
Горбун молчал, искоса поглядывая на меня, а я безмятежно ждала, что он скажет ещё, демонстрируя полное спокойствие и безудержную храбрость.
— Жанна, вы не будете возражать, если я оставлю здесь машину? — нарушил молчание Дружинин.
— Конечно, оставляйте, Леонид Николаевич, — разрешила я, а сама, между тем, думала, что произносить вслух имя моего брата очень приятно, только бы не того человека называть этим именем.
— Вы одна из немногих, кто называет меня полным именем, — заметил горбун с лёгкой улыбкой. — Почему бы вам не присоединиться к большинству?
— Так я буду ждать известий о Мартине, Леонид, — повторила я.
— А вы, Жанна, закройте за мной дверь, да покрепче её заприте, — посоветовал Дружинин и вышел.
Ему явно не хотелось покидать этот дом. Проследив за тем, чтобы я надёжно отгородилась от остального мира, он остановился на дорожке перед домом, огляделся и медленно, прихрамывая, ушёл. Я следила за ним из окна и, должна отметить, что его облик почти не вызывал во мне жалости и сострадания.
Едва горбун скрылся за углом, я почувствовала чудовищное одиночество. Большой пустой дом, особенно если ты в нём всего лишь гостья, всегда вызывает гнетущее впечатление, но, если в нём вчера произошло убийство, а сегодня хозяйка узнала в убитой дочь своего любовника и уехала в обществе полицейского на опознание, тогда находиться в таком доме становится невыносимо. Я даже пожалела, что не пошла вместе с горбуном на поиски загулявшего Мартина. Ну, и пусть я покажусь в таком обществе всему городку, это было бы даже интригующе. Правда, тотчас же нашёлся довод, запрещающий мне такой род действий, потому что поиски могли затянуться и Ира вернулась бы в пустой дом, а у неё и без того слишком тяжело на душе. Нет, надо не думать о своём отношении к её образу жизни и постараться, чтобы она могла забыться и отдохнуть. А что я должна для этого предпринять? Что вообще может в таком случае предпринять женщина? Наверное, единственное, что ей остаётся, это приготовить обед. Да-да, Ира вернётся измученная, подавленная, на неё будет больно смотреть, а дома её ждут и сочувствующая подруга и хороший обед.
Я захлопнула двери во все комнаты и удалилась на кухню. Тут же пришлось оттуда выйти, потому что зазвонил телефон. Это был Ларс, который во всех подробностях узнал последние новости кроме одной-единственной, но самой важной, а именно: кем приходился Ире отец убитой девушки. Если Ира сочтёт нужным, она сама во всём признается, а мне вмешиваться в чужую жизнь ни к чему. Чтобы отвлечь Ларса от опасной темы, я даже рассказала о нежелании горбуна оставлять меня одну и о его наказе покрепче запереть дверь для предохранения от новых трупов. Ларс сначала засмеялся, а потом решил, что Леонид прав и мне надо быть поосторожнее.
Но вернёмся к обеду. Я открыла холодильник и исследовала его содержимое. Сыр, колбаса, ветчина, масло, мясо, сметана, творог и многое прочее. Творог и сметану Ира просила выбросить ещё до своего отъезда, потому что они, видите ли, были трёхдневной давности. Нашла кого пугать тремя днями хранения! Будто забыла, что я из СНГ. У нас такие вещи сначала долго хранятся в магазинах, потом не спеша перекочевывают в частные холодильники и медленно, как дорогой деликатес, поедаются хозяевами этих холодильников. Положим, я не буду рисковать изнеженным желудком своей подруги, но выбрасывать хорошую еду у меня рука не поднимется. Придётся сделать лепёшки. И суп. И второе.
Я заставила весь стол продуктами и решила сбегать в магазин. Это было вовсе не обязательно, потому что для приготовления обеда имелось достаточно компонентов, но мои встрёпанные нервы требовали успокоительного движения и временного, хотя бы кратковременного, ухода из дома. Я подхватила сумку, бросила в неё сетку и кошелёк и торопливо заперла за собой дверь. Всё. Теперь прогуляться до магазина и обратно.
Крупные магазины оказывали на меня неприятное действие, но побывать в мелких магазинчиках и лавочках доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие, такая здесь царила чистота и опрятность, а прилавки ломились от свежейших продуктов. Мои две вместительные сумки наполнились доверху, причём без всяких очередей. Я подняла их и, не опасаясь, что демонстрирую перед всеми пример русской жадности, понесла домой. Главным для меня было запасти побольше продуктов, чтобы долго не требовалось идти в магазин. По СНГвской привычке я питала жгучую неприязнь к магазинам.
Русская баба с двумя огромными сумками. Что может быть непригляднее? Ничего. Посмотрел бы на меня сейчас горбун! Он счёл меня слабым нервным созданием, а я способна за один раз притащить еду на целую неделю. Вот так-то.
Хорошо, что я довольно сдержанна на язык и, когда онемевшие пальцы разжались и сумки более или менее плавно опустились на землю, из моих сомкнутых от напряжения уст не сорвалось ни единой жалобы или чего похуже. Передохнув, я снова взялась за свою ношу и, мысленно кляня себя за желание облегчить себе жизнь в дальнейшем путём отравления её в настоящем, неровной, спотыкающейся походкой пошла дальше. До страхов ли теперь? Домой, скорее домой, чтобы бросить на кухне эти проклятые сумки.
— Жанна, что вы делаете? — воскликнул горбун, появляясь на моём пути, словно по мановению волшебной палочки. Мои мучения разом прекратились и с избавлением от пригибающей книзу ноши появилась неземная лёгкость.
— Надо было сходить в магазин, — объяснила я. — А что?
— Вам ли носить такие тяжести?!
— А кому? — вызывающе спросила я.
Забота горбуна была очень приятным и неизведанным явлением, потому что кроме моего брата ещё ни один мужчина не пробовал взять на себя мою ношу. Хотя нет, пробовал. Один раз мне донёс сумку мой собственный начальник, сказав при этом, что она неподъёмная. А в сумке этой всего-навсего лежали книга, учебник, тетрадь, зонтик и пенал с ручками и карандашами.
— Могли бы сказать мне, — осуждающе напомнил о себе горбун.
Мне хотелось посмотреть, как хромой горбун потащит мои сумки, а он пока что держал их на весу, стоял и рассуждал о своей готовности исполнять мои желания. Стоять-то каждый может. А вот ты попробуй с ними походить.
— Советские женщины носят такие тяжести, какие мужчинам и не снились, — гордо сказала я. — К сожалению, нам приходится полагаться только на себя.
— "Есть женщины в русских селеньях…" — процитировал горбун, улыбаясь.
— Вот именно, — сухо сказала я. — И не только в русских. Вам не тяжело?
Горбун переложил обе сумки в одну руку и обычной походкой пошёл рядом со мной. Сильнее хромать он не стал, и не было заметно, что ему тяжело, поэтому едва ли он смог оценить мою способность таскать тяжёлые сумки, и немощным существом я ему вряд ли перестала казаться. Ладно, если есть желание, пусть мнит себя рыцарем. Донести разок девушке сумки до дому труда не представляет. А вот попробовал бы он постоять в очередях в советских магазинах!.. Сразу бы сдался.
— Никаких известий о Мартине? — спросила я без особой надежды.
— Нет. Но я, как видите, недалеко ушёл.
Не могу сказать, что общество горбуна вселяло в меня восторг, но оно и не было в тягость. Он как-то незаметно вошёл в мою жизнь и сразу стал чем-то привычным. Я, конечно, не могла с ним общаться как со своим сотрудником, тоже, кстати, Лёней, или доверительно беседовать, как с Ирой, но он не вызывал во мне чувства стеснения или неудобства, что тоже было очень важно.
При подходе к дому пришлось посторониться и пропустить машину.
— Ларс приехал, — безрадостно сказал горбун.
Писатель уже выходил из машины.
— Вы не одна, Жанна? — закричал он, помахав нам рукой. — Добрый день, Леонид. Знал бы, что вы здесь, не стал бы так спешить.