— Век живи — век учись, — вырвалась у меня избитая фраза.
— Очень правильное русское выражение, — встрепенулся писатель.
— Но выражения "попасть как кур во щи" я никогда не слышала, — упрямо сказала Ира.
— Леонид, рассудите нас, — обратился Ларс к Дружинину.
Я посмотрела на горбуна и обнаружила, что наши изыскания доставили ему немало удовольствия, и он не скрывал улыбки. Меня смутило не только это, но ещё и то, что спор не стоил выеденного яйца и был совершенно неуместен в присутствии датского полицейского.
— Это принципиально? — осведомился горбун.
— Неужели это не видно сразу? — рассмеялась я. — Наш спор зашёл в тупик.
— Ну, так вы правы. Существуют оба выражения. Как мне кажется.
Как это ни глупо, но мне стало приятно.
— Теперь Жанка нос задерёт, — заметила Ира.
Ларс сразу за меня вступился:
— Она заслуживает сегодня всяческих похвал. И не только сегодня.
Я люблю, когда меня хвалят, но не так навязчиво.
— "Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок", — процитировала я, вновь вызвав у горбуна улыбку.
— Жанна, господину Якобсену придти на следующий званый обед нельзя, потому что он женат, — сказал Хансен, старательно подбирая слова и заглядывая мне в лицо. — А я могу надеяться на приглашение? У меня нет жены.
Горбун так и впился в меня сверлящими тёмными глазами, и от этого я не совсем удачно подошла к делу, выставив себя законченным бюрократом.
— Конечно, господин Хансен. Но только при наличии справки.
Открывшийся рот полицейского напомнил мне, что низкопробные советские шутки можно пускать в ход только на их родине. Зато Ира веселилась, а Ларс ядовито улыбался.
Горбун угрюмо взглянул на меня.
— Надеюсь, я освобождён от доказательств на право пообедать? — спросил он.
Во мне всколыхнулась щемящая жалость к этому человеку. Если бы не изуродованная спина, у него могла бы оставаться надежда на то, что его когда-нибудь полюбят. Он не был бы красавцем и многих женщин отталкивали бы пронзительный взгляд и крючковатый нос, но и гораздо более некрасивые люди находят свой счастье. А кому нужен горбатый урод?
— Надеетесь, что я отнесусь к вам, как к соотечественнику? — поинтересовалась я. — Ошибаетесь, никакого блата.
— Что такое "блат"? — спросил Ларс.
— Это такие неофициальные льготы, — объяснила я. — Ко всем предъявляются определённые требования, а к тому, кто идёт по блату, их не предъявляют. Например, при поступлении в институт.
— А мне можно… пройти по блату? — спросил Хансен. — Мне здесь очень нравится. Я впервые присутствую на русском обеде. Как называется суп?
— Крестьянский, — ответила я, припомнив, что в поваренных книгах так называется суп с крупой.
Хансен не понял, и Ларс перевёл мой ответ на датский язык, добавив необходимые, на его взгляд, пояснения.
— А! Такие супы в старину ели в русских деревнях! — восхитился Хансен.
Горбун выразительно поднял брови. Я почувствовала, что внушаю датчанам ошибочное понятие о быте русских крестьян.
— А может, и не крестьянский, — сказала я.
Полицейский остановил на мне свои изумительные и изумлённые голубые глаза.
— Как это понять? — спросил он.
— Жанна, выражайся яснее, — попросила Ира. — Откуда ты выкопала такой рецепт?
— Откуда? Детали взяты из головы…
— То есть суп с мозгами, — перефразировала Ира.
Я посмотрела сквозь неё.
— … а если рассматривать в целом, то примерно так готовили наши родственники из Грозного.
— Теперь, по крайней мере, понятно, какой это крестьянский суп, — заметила Ира.
— У вас там родственники? — заинтересовался горбун, скользнув внимательным взглядом по моему лицу.
Я знала кое-какие особенности разреза своих глаз, поэтому поспешила пресечь возможные заблуждения.
— У меня бабушка оттуда, но предки мои не чеченцы, а казаки. Теперь уж почти все, с кем мы поддерживали отношения, поумирали, а от последней тёти давно нет известий. Как она там живёт? Русским в чужих республиках теперь очень плохо.
"Как будто в своей очень хорошо", — добавила я про себя.
Дружинину очень хотелось послушать про Россию, и я его хорошо понимала: для человека, обитающего в обстановке полной стабильности, жизнь в гигантской, раскалывающейся на враждующие части державе представляется захватывающе интересной, а тем более, если предки этого человека — выходцы из России. Однако вновь заговорил Хансен, а мне было важно, чтобы у златокудрого красавца остались обо мне самые добрые впечатления.
— Я ничего не понял, — сказал полицейский. — Какой это суп?
Мне стоило большого труда не рассмеяться, и поэтому я почувствовала злость к горбуну, который сидел на своём месте, страшный, небритый, уродливый и невероятно в эту минуту для меня отвратительный, и откровенно смеялся, пользуясь своим отдалённым положением.
— Я перепутала, господин Хансен, это суп терских казаков.
Ларс кое-как растолковал, кто они такие.
— А что такое щи? — спросил Хансен. — Почему Ирина стала искать щи в книге?
Разъяснение этого важного понятия взяла на себя Ира, а я молчала, обдумывая, как бы отомстить развеселившемуся уроду.