— "Забрать все книги бы, да сжечь", — выразительно пожелал горбун.
— Нет, лучше сохранить, — сказала я, — так: для больших оказий.
— По-моему, вы допустили неточность, — деликатно заметил Дружинин.
— По-моему, тоже, — согласилась я.
— Прекратите, я не могу больше смеяться, — взмолилась Ира, доставая зеркало и вытирая глаза. — Когда приедем, я поставлю кофе.
Не знаю, каким образом перекрёстный огонь цитат повлиял на желание моей подруги выпить кофе, но оно так и не покинуло её и, когда мы приехали, она, прежде всего, побежала ставить кофейник.
На веранде Ира остановилась и оглянулась на нас.
— Кто устроил этот беспорядок? — осведомилась она весьма строго.
Когда мы подошли ближе, то обнаружили, что одна из чашек, по счастливой случайности, пустая, опрокинута, пирожное с тарелки бесследно исчезло, а сама тарелка — чисто вылизана.
— Это, наверное, та дрянная собака, — догадался Ларс.
— Какое с её стороны бесстыдство! — согласилась я, с удовольствием представляя сцену поедания пирожного, потому что люблю воровато-наглое выражение, которое появляется на мордах собак, когда они знают о недопустимости своих поступков, но всё-таки совершают их.
— Я не против этой собаки, — призналась Ира, но я не выношу её хозяйку. — Ладно, сейчас приготовлю кофе.
Мы расположились каждый по своему вкусу: Ларс — на веранде, я — в кресле перед верандой, а горбун питал странное пристрастие к ступеньке.
— В котором часу вы обычно ужинаете в Москве, Жанна? — спросил Ларс.
— В рабочие дни — после работы, а в выходные — повинуюсь голосу природы.
— Вам понравилась прогулка? — поинтересовался Дружинин.
— Да, очень. Я вам очень благодарна, Леонид.
Горбун хотел что-то сказать, но оглянулся на Ларса и раздумал.
Мне нравилось сидеть в кресле, но противный запах, ощущавшийся с самого утра, не только не ослабел, но даже несколько усилился. Я не могла определить точно, откуда доносился этот отнюдь не аромат, но, судя по направлению ветра, со стороны цветника.
— Жанна, вы спите? — спросил заскучавший Ларс.
Я вообще не понимала, зачем два недоброжелательно настроенных друг к другу человека сидят на веранде, а не расходятся. Горбун мог бы, пожалуй, остаться, но Ларсу полезнее было бы пойти к Ире и помочь ей управиться по хозяйству. А вообще-то, на мой взгляд, оба литератора слишком усердно посещали этот дом, не заботясь о своей работе, в чём, наверное, было преимущество свободной профессии, но неудобство для хозяйки. Вот я вынуждена каждый день отправляться на работу и отсиживать положенные часы, занимаясь попеременно то сочинительством, то чтением или разговорами, а иногда даже работой, когда становилось ясно, что иначе к сроку её не сдать. Но в гости в рабочие часы я не ходила.
— Не мешайте мне, Ларс, я погружена в глубокие размышления, — неохотно отозвалась я.
Горбун поднял голову, а Ларс поинтересовался:
— Можно спросить, о чём вы думаете?
По-видимому, у датчанина было поразительное умение не обращать внимания на многочисленные неприятности, которые он причинял, и чувствовать себя легко и уверенно с людьми, которым, по его милости, пришлось несладко.
— Вам захотелось поговорить о технике? — спросила я с бьющим в глаза доброжелательством. — Я размышляла об ультразвуковой головке для глубокого сверления.
— Это, Ларс, не про нашу честь, — сухо заметил горбун.
Просто не верилось, что русский — не его родной язык.
— Я пытаюсь понять, что может пахнуть в той стороне, — призналась я и махнула рукой в сторону компостной ямы.
— Цветы, — удивлённо ответил Ларс. — Разве они не перед вашими глазами?
— Нет, они за моей спиной, а благоухает вовсе не цветами. Такое впечатление, что здесь…
Мне стало неловко употреблять при писателе и переводчике глаголы типа «сдохла» и «воняет».
— Здесь не может быть какой-нибудь собаки?.. — начала я.
— Конечно, — бесстрастно согласился горбун. — У Ирины их целая свора.
— Сюда могла забраться какая-нибудь бродячая собака. В поисках места вечного успокоения.
— Не чувствую никакого запаха, — заявил Ларс.
— Я тоже не чувствую, — поддержал его Дружинин.
Конечно, где им его почувствовать, если горбун сидит в уголке на ступеньке, а Ларс ещё дальше на стуле.
— Вы неудачно сидите, — попыталась я объяснить.
— Нет, Жанна, как раз мы сидим очень удачно, — возразил Дружинин. — Боюсь, что это вы выбрали неудачное место. Перенести вам кресло?
— На это я и сама способна, — с досадой отказалась я, вставая.
Горбун тоже встал и подошёл ко мне.
— Я должен перед вами извиниться за свой поступок, — чуть улыбаясь, сказал он, — но, увидев на столе открытую тетрадь, я не удержался от искушения в неё заглянуть, а потом не смог оторваться. Какой кары я заслуживаю?
— Об этом я подумаю на досуге, — пообещала я. — Давно не читала книг о временах инквизиции и, к сожалению, перестала разбираться в видах пыток.
— А как насчёт продолжения?
— О каком продолжении может идти речь?
Горбун смотрелся очень мило, и в эту минуту я готова была согласиться с Петером, что у него удивительно добрые глаза. К тому же, было совершенно ясно, что он не успел прочитать о своём отвратительном двойнике.
— Вы так стыдитесь говорить о своих произведениях, словно это что-то недостойное, — ободрял меня Дружинин. — Дайте мне прочитать ваши работы, и я скажу, какие в них достоинства и недостатки. Я не утверждаю, что я великий знаток литературы, но кое в чём всё-таки разбираюсь.
— Вам не даёт покоя преподавательская деятельность Мартина? — спросила я.