— Вот именно, — обрадовалась Ира.
Мне было не до радости, поскольку для меня не было ничего болезненнее неблагоприятного отношения окружающих к моему уму. Может быть, я подсознательно чувствовала свой слабое место, но легче мне от этого не становилось. А Ира, похоже, не так уж переживала из-за моего унижения, впрочем, будь я на её месте, глубокого сочувствия от меня тоже ожидать не следовало.
— Для убийства нужна очень веская причина, — сказала я тоном следователя. — А ты мне до сих пор не объяснила, почему он тебя ненавидит.
— Это касается лично меня, — неохотно ответила Ира. — Я этой скотине сказала очень неприятные вещи про его внешность, но не предполагала, что это может иметь такие последствия. А он, наверное, замыслил мне отомстить.
Мне сначала было просто неприятно, но потом в душе стала нарастать такая тоска, что хоть бросайся вниз с Нового Венца в моём любимом Ульяновске. Я даже испугалась, потому что не подозревала, до какой степени наделила горбуна всякими душевными совершенствами. Он превратился для меня в положительного героя, какие бывают только в книгах, и даже вчерашние разъяснения Ларса не могли до конца разрушить моё идеальное к нему отношение. Чтобы изменить моё мнение о нём, потребовалось задеть или точнее оглушить меня известием, что я для него лишь дура, которую удобно сделать ширмой для своих целей. Мало того, что он презирает меня (а значит, и весь белый свет), но он оказался ещё и грязным, развращённым типом. Без причины Ира не станет указывать человеку на недостатки его внешности, а тем более тому, у кого эти недостатки лезут в глаза. Значит, имелись очень веские основания для жестоких слов, а Ларс так ясно намекнул на тайну, которой Ира стесняется и считает позором, что сомневаться в том, какие это основания, не приходилось. Недаром Ларс предупреждал меня, что я не должна оставаться с горбуном наедине, потому что он бывает настойчив и груб. Конечно, писатель ближе к жизни, чем обычный человек, но в одном он ошибся: горбун не был увлечён мной и в душе меня презирал. А мне-то доставляло удовольствие произносить его имя! Я-то воображала, что, несмотря на внешность, ему очень подходит имя моего брата!
— Смотри, что получается. Я поссорилась с ним незадолго до твоего приезда, и он решил прикончить меня, но приехала ты. Он увязался с Мартином ко мне домой, познакомился с тобой, понял, что тебя не бывает дома днём, и решил, что может действовать без помех. Он выследил, когда ты ушла из дома, и убил девушку, подумав, что это я.
Тут уж мне пришлось возразить.
— Он знал, что тебя не будет дома, ведь я сказала Мартину, что ты не придёшь ночевать, а Мартин сообщил горбуну, что переночует у меня.
— А ты ему сказала, что от своего знакомого я уеду с Ларсом на побережье? — спросила Ира.
— Нет, конечно. Во-первых, я не знала, что ты едешь с Ларсом на побережье, а во-вторых, я вообще не люблю говорить о таких вещах.
— Вот именно! — Ира так обрадовалась, словно доказывала, что её как раз не хотят убить, а не наоборот. — Дромадёр знал, что я проведу ночь со своим знакомым и вернусь домой. Мартин тоже это знал, а следовательно, должен был уехать от тебя рано. В случае неудачи дромадёру ничего не грозило: он приехал за Мартином, вот и всё. А в случае удачи тень на него не падает, потому что каждый, так и ты, будет считать, что он-то, мол, знал про то, что меня не будет дома.
— Откуда он знал, что ты придёшь, а я уже уйду?
— Он был уверен, что, как все нормальные люди, приезжающие в нашу страну, ты с утра уходишь осматривать памятники культуры и не мешаешь людям друг друга убивать.
— Ир, мне надоело слышать, что я не отношусь к нормальным людям, — почему-то обиделась я.
Ира отреагировала соответственно.
— А мне надоело, что ты называешь меня Иром. Ты сама говорила, что так звали собаку.
— Очень приличного пуделя. Хоть и одноглазого, зато польского.
— Не хочу быть одноглазым пуделем, — отрезала Ира.
— Не хочешь и не надо, — уступила я. — А дальше что?
— Он выследил, что ты вышла из дома, и думал, что Мартин тоже уже ушёл. Оставалось только дождаться меня, и он решил, что девушка, которая вошла в незапертый дом, и есть я. Со спины нас можно спутать, потому что она подражала мне в одежде и причёске. Он убил её, а в это время проснулся Мартин и подошёл к дому. Горбуну пришлось и его убить, и в спешке он спрятал тело в яме. Недаром он не удивился, когда обнаружили тело, даже сделал вид, что давно подозревал о смерти Мартина.
— Ну хорошо. А каким образом он мог отравить пирожное? Откуда ему было знать, что дверь окажется открыта? И откуда он мог знать, что единственное пирожное съешь ты, а не я?
— А какое ему дело, если ты случайно умрёшь? — мрачно пошутила Ира. — Этой скотине, по-моему, даже нравится разглядывать трупы.
— Но он не сумасшедший, чтобы так рисковать.
Ира кивнула.
— Я тоже думаю, что он отравил пирожное заранее. Оно было отравлено, ещё когда лежало в коробке с другими пирожными.
— Слишком ничтожен шанс, что пирожное съешь ты, а не кто-то другой.
Ира злорадно засмеялась.
— Это ты так думаешь, а он рассчитал верно. Вспомни, что это пирожное было сильно помято, поэтому, как всякая хозяйка на нашем месте, мы его не стали подавать к столу. Пирожных было много, и они должны были остаться к следующему разу, в том числе белые, потому что их было больше всего. Он знает, что ты любишь именно их, поэтому чёрных купил только три штуки. Одно он отравил и помял, чтобы гостям оно не досталось, а досталось мне, потому что мне безразлично, помялось оно в коробке или нет, а я больше всего люблю тёмное тесто. Я бы его сразу съела, если бы ты не привязалась ко мне с просьбой попробовать то жуткое пирожное, после которого я уже ничего не могла есть.
Ничего не скажешь, грубовато было сказано, притом совершенно несправедливо, потому что я не упрашивала её есть пирожное со светлым кремом. Я даже, если говорить по правде, удивилась её выбору. Однако я и не подумала обижаться или спорить. Я была так же поражена неожиданным проявлением Ирой здравого смысла и логики, как моя московская подруга моими ответами на памятном вечере, который принёс мне возможность оказаться здесь.
— Ира, у тебя прямо-таки талант! — сказала я. — Тебе надо работать детективом. Можешь смело открывать частное агентство — успех тебе обеспечен.
Кому не лестна искренняя похвала? Ира оказалась даже скромнее, чем всякий другой на её месте, потому что решилась признаться:
— В основном, я сама обо всём догадалась, но кое в чём мне помог Ларс, когда я с ним посоветовалась.
— А я подскажу ещё одну деталь, — сказала я. — Паршивый Дромадёр несколько раз приставал ко мне с предложением переехать в отель, потому что здесь, видите ли, опасно. Теперь-то я понимаю, что моё присутствие ему мешает и ему хочется убрать меня подальше. Недаром он интересовался, скоро ли я уеду домой. Будем рассказывать полиции?
Ира отрицательно покачала головой.
— Нет, пока ещё рано. Ларс говорит, что мы должны следить за ним и соблюдать осторожность, чтобы не показать ему, что мы его подозреваем. У нас нет ни одной улики, и мы даже не сможем заставить полицию заподозрить, что он убийца. А если такая версия возникнет, то он будет очень осторожен, и мы никогда не докажем его вину.
— Недаром во всех книгах говорится, что полицейские очень тупые! — с чувством сказала я. — Придётся любезничать с этим чёртом, как прежде.
— Раньше ты любезничала с удовольствием, — подколола меня Ира. — А теперь будешь любезничать по необходимости.
Я представила, какой дурой выступала, веря, что ему со мной интересно и этот грязный тип приходит сюда из братского расположения ко мне, и на душе вновь стало невыносимо гадко. Я даже не нашла в себе сил оправдываться перед Ирой. А она в это время открыла коробку и разглядывала подарок горбуна.
— Судя по внешнему виду, пирожные безопасны, — отметила Ира. — Все целенькие, ровненькие.
— Всё-таки не ешь тёмные, — посоветовала я. — Пусть травится кто угодно, на удачу.
— Иди, зови своего приятеля к столу, — велела Ира. — Я уже несу кофе и закуску. Скажи спасибо, что мне некогда и я не рассчиталась с тобой за тётю Клару. Выдала себя за меня, а мне пришлось доказывать полуслепой старухе, что я не верблюд.
— Живуч советский фольклор, — отметила я. — Не отмирает даже в Дании. Но Дромадёра зови сама, а я не в состоянии.
Всё-таки выйти на веранду пришлось мне. Горбун сидел на ступеньке, Ларс — чуть поодаль на стуле. Между собой они не говорили, лица у обоих были хмурые и замкнутые, словно они задумали соревнование "кто кого пересидит" и были этим очень недовольны.
— Я всё вскопал, Жанна, — доложил Дружинин. — Корни, в основном, я тоже выбрал. Остались только самые мелкие.
Я заставила себя быть вежливой.
— Спасибо. Кофе готов, прошу к столу.
Тёмные глаза горбуна с неумолимым постоянством впились в меня, и я представила, как он потешается надо мной, считая, что я стану принимать на веру все его комплименты и уверения, как было прежде.
— А сюда едут Нонна, Петер с Мартой и Ханс, — объявил Ларс. — Они недавно звонили.
Для горбуна это явно не было новостью, но всё-таки я уловила тень неудовольствия на его лице. А я, сверх ожидания, испытывала злобную радость, сразу же, под влиянием какого-то вдохновения решив, что буду сверхлюбезна с Петером, а Марту попросту не буду отпускать от себя ни на шаг. Этим я убью сразу двух зайцев: во-первых, покажу, что не нуждаюсь в обществе Дромадёра, а во-вторых, хотя бы сегодня не буду общаться с предполагаемым убийцей. Раздражать его явным пренебрежением не следует, потому что это опасно, но пора положить конец его попыткам сделать из меня ширму.