— Ничего, Жанна скажет, что нам делать, и мы ей поможем, — возразил Дружинин.
Если он думал, что утешил меня, то ошибся: я пришла в ужас. Если горбун будет иметь свободный подход к пище и напиткам, то неизвестно, чем это может кончиться.
— Спасибо, — хмуро поблагодарила я.
На кухню за мной потянулись все, но, не успели приняться за обследование холодильника, как появилась Нонна. Прежде всего она коротко вскрикнула от любезности Денди, первым вышедшим ей навстречу, а потом объяснила, что через три часа сюда приедет Ира, и повторила её просьбу устроить поминки.
— Я поспешила к тебе, чтобы помочь, — закончила она.
Во взгляде Ларса промелькнула гордость, и я его поняла. Хорошо человеку, имеющему такую добрую и милую жену. А если бы этот человек к тому же не обманывал её, то жене бы тоже повезло.
Ларс кратко пересказал все наши новости, и ошеломлённая новыми бедами Нонна принялась за приготовление салатов.
— Что делать мне? — спросил горбун.
Я испугалась, что, по неведению, Нонна поручит ему готовить такое блюдо, куда он со злости всыплет количество яда, способное отравить всех собравшихся за столом.
— А вы, наверное, предпочтёте чистить картошку? — спросила я, изображая улыбку.
Горбун бросил на меня пытливый взгляд, но промолчал.
Прибывший Хансен прервал распределение обязанностей и выслушал мой краткий рассказ, а также сухие показания горбуна. После этого он поговорил с каждым наедине. Что ему сказали остальные, не берусь судить, но когда очередь дошла до меня, то Хансен умело вытянул все сведения, какие я хотела и не хотела скрыть. Я выложила ему и о том, что забыла закрыть окно, и о том, как горбун два раза входил в дом один, и о том, что Ларс короткое время оставался у открытой двери. Хансен был очень внимателен и приятен, но мои мысли были заняты коварством горбуна.
— Почему вы не захотели войти в дом? — задал полицейский неожиданный вопрос.
Признаться, что я смертельно боюсь горбуна? Моя советская душа ещё больше боялась откровенности с полицией.
— Потому что я уже собралась уходить и не хотела возвращаться в дом, — объяснила я.
— Кто знал о том, что вы налили воду в графин? — спросил Хансен.
Ларсу, наверное, удалось найти подходящие слова для того, чтобы передать Хансену свои подозрения и, вместе с тем, не выдать тайну Иры, но я не была так изобретательна.
— Я не помню, говорила я с кем-нибудь об этом или нет. Кажется, нет.
Я ругала себя, злилась на себя, даже издевалась над собой, но донести полицейскому на горбуна не могла.
Хансен разочарованно взглянул на меня и закончил свой допрос, сказав:
— Как всё-таки хорошо вы умеете одеваться!
Сегодня даже такой прекрасный комплимент не произвёл на меня никакого впечатления, да и не мог произвести, потому что на мне была вчерашняя чёрная юбка и белая блузка, придававшие мне очень строгий вид. Вот если бы Хансен увидел меня вчера…
— О чём вас спрашивал полицейский? — поинтересовался горбун, едва я вышла в прихожую и закрыла за собой дверь.
Я пронзила его холодным взглядом.
— О том же, о чём и вас. Просил рассказать, как всё произошло.
— Вы рассказали?
К счастью, горбун стоял от меня в отдалении, и мне не приходилось думать, следует мне его бояться или нет.
— Всё, как было, — подтвердила я и мстительно добавила. — Не утаила ни единой подробности.
— Значит, ему уже известно, что для русских барышень окно — такой же естественный путь на волю, как дверь?
Я слегка отвернулась, чтобы не засмеяться открыто, а горбун заметил:
— Наконец-то вы приходите в себя.
Его мягкая улыбка на этот раз не стёрла недоверия и отчуждения, может быть, потому что он улыбался одними губами, а глаза оставались печальными и усталыми.
— Вы плохо себя чувствуете? — неожиданно для самой себя спросила я.
— За кого вы меня принимаете? — грустно усмехнулся Дружинин. — Разве я могу признаться красивой девушке, что у меня невыносимо болит голова?
— Ну, так выпейте что-нибудь, — предложила я. — У Иры наверняка есть анальгин.
Горбун не стал возражать, мы прошли в гостиную, и я выдвинула ящик, где моя подруга держала лекарства. Пакетики, баночки и коробочки с незнакомыми названиями заставили меня растеряться.
— Разрешите, я вам помогу? — предложил Дружинин.
Помогал он скорее самому себе, но я почти с благодарностью уступила ему место, потому что демонстрировать своё невежество по части лекарств означало бы доказательство не моего здоровья, а скорее отсутствия у правительства и Министерства здравоохранения интереса к здоровью своих граждан.
— Что вы ищите? — подозрительно спросил Ларс.
— Что-нибудь от головной боли, — объяснила я.
Датчанин, гладивший скатерть, поставил утюг на подставку и подошёл к нам. Он придирчиво следил за каждым движением рук горбуна, и я поняла, почему. Ларс боялся, что преступник подложит какую-нибудь отравленную таблетку в коробочку с лекарствами, которые принимает Ира. Едва ли Дружинину понравилось такое внимание со стороны Ларса, но он вёл себя очень сдержанно.
— Нашёл. Спасибо, Жанна.
Ну, благодарить он должен был только себя, потому что мои поиски продолжались бы до вечера.
— Садитесь в кресло, Леонид, — сказала я. — Сейчас принесу воды.
Женщин можно судить очень строго, выискивая и находя в них бесчисленные недостатки, но редко какая из них не окажет помощи больному. Ларс был мужчиной, поэтому из присущей им чёрствости бросил на меня выразительный взгляд. Чтобы доказать датчанину, что я помню о нашем разговоре и страшных догадках, я обернулась в дверях и спросила:
— Вы предпочитаете воду из-под крана или из графина?
Когда я вернулась, горбун улыбался. Голова его бессильно лежала на спинке кресла, а осунувшееся лицо выражало странную мечтательность. Я передала ему чашку.
— Спасибо, Жанна, вы спасли мне жизнь, — сказал Дружинин.
Слова были высокопарны, но тон выражал искреннюю благодарность.