— Конечно, конечно, — ответил Турчанинов, ощутив тягостное неудобство.
— Не сердитесь, если я был резок, хорошо?
— Да разве это можно назвать резкостью? — Турчанинов пожал плечами. — Вы сказали вполне по-европейски. Я исповедую именно такую манеру разговора: с самого начала определить все своими именами, тогда легко иметь дело с собеседником, ничего недосказанного.
— Спасибо, Анджей… Теперь мне бы хотелось передать вам еще одну просьбу Юзефа… Не сочли бы вы возможным посетить Бурцева?
— Это нужно для вашей партии? Или для Юзефа лично?
Рыдз закурил.
— Неразделимые понятия.
— Конечно, готов… Хотя, в отличие от Меньшикова и Бакая, я оказывал такую помощь Юзефу… вашей партии, которая — по законам империи — подлежит суду… Скорее всего, военному… Я ведь преступил присягу, так что охран… охранка, включив меня в розыскные листы, вполне может потребовать моей выдачи и у французской полиции, если узнает о моих контактах с Бурцевым.
— Я встречусь с Бурцевым и объясню ему вашу ситуацию… Думаю, он отнесется к вашему особому положению с пониманием…
— Да, такой визит был бы весьма уместен.
— Хотя, — Рыдз снова улыбнулся своей мягкой, женственной улыбкой,
— я тоже в розыскных листах, ушел из-под виселицы…
— Тогда не надо! Ни в коем случае, — воспротивился Турчанинов. — Я все устрою сам, спишусь с ним, договорюсь о встрече на нейтральной почве, вам рисковать нельзя.
— Спасибо, Анджей, это так трогательно… Тем не менее сейчас я отвечаю за вашу безопасность, а не наоборот… Давайте увидимся здесь же завтра, в девять. Вас это время устроит?
— В десять. Я сдаю свой пост в девять… Я теперь служу ночным портье, смена кончается не ранее девяти пятнадцати… Пока все передашь сменщикам, то да се…
— Денег на жизнь хватает?
— Вполне, благодарю.
— А на ветчину? — Рыдз снова улыбнулся. — Юзеф уполномочил меня передать вам некоторую сумму…
Лицо Турчанинова замерло.
— Видите ли, я какой-никакой, но русский дворянин… Я не умею принимать вспомоществование от кого бы то ни было. Так что просил бы вас более к сему предмету не возвращаться. Завтра в десять, здесь же, честь имею.
— Минуту, — остановил его Рыдз. — Вы напрасно сердитесь, Анджей. В нашем обществе взаимная выручка не считается обидной… Мы живем несколько иными, скажем так, нравственными категориями… Они основаны на абсолютном доверии друг к другу… Вам, возможно, понадобятся деньги для работы… Для нашей работы. Вот в чем дело. И это не есть какая-то подачка… Или, тем более, оплата услуги… Рациональная оценка сложившейся ситуации, всего лишь… Ваше бывшее звание в охранке ротмистр?
— Точно так.
— Никаких документов, удостоверяющих вашу личность, не сохранилось?
— Все сохранилось, как же иначе… Иначе на острове Сен Луи note 13 не дадут продления вида на жительство.
— Но вы здесь обосновались не под своим именем?
— Конечно. У меня вполне надежный паспорт, — Турчанинов усмехнулся, — выкраден из охран… охранки…
— До завтра, ладно?
Турчанинов не удержался, шутливо передразнил Рыдза:
— «Вадно». Поляка сразу можно определить по вполне французскому звучанию: вместо «л» — мягкое «в»…
Рыдз рассмеялся:
— Падво, мыдво, пшестирадво… note 14 До встречи, Анджей.
… Квартира Владимира Львовича Бурцева, которую он снимал на Ваграме, являла собою Румянцевскую библиотеку в миниатюре: стены трех комнат, широкого коридора, даже кухни были заставлены самодельными стеллажами, набитыми книгами, журналами, большими папками с газетными вырезками, бюллетенями заседаний Государственной думы, выпусками правительственных вестников; запах кофе был постоянным; Бурцев варил его по-студенчески, на спиртовке; пил из крохотной чашки, всего на два глотка; длинные зубы от постоянного курения и крепчайшего кофея были желты; подшучивал над собою: «Вроде старого коня, не заметил, как жизнь просквозила».
Рыдза признал сразу же, но, однако, настоящим именем называть не стал, осведомился, как следует обращаться; выслушав ответ — «Мацей», удовлетворенно кивнул и, пригласив устраиваться в кабинете, где свободного пространства почти не было, оттого что кипы новых, не проработанных еще газет валялись на полу, между скрипучими, разностильными стульями, отправился готовить кофе.
Вернувшись со своей крохотной чашечкой и стаканом для Рыдза, осведомился:
— Чем могу служить?
— Владимир Львович, мы получили данные, которые бы хотелось перепроверить… Один наш товарищ видел, как глава боевки социалистов-революционеров садился в экипаж некоего полицейского чина, носящего цивильную форму.
— Это вы про Азефа?
— Да.
— Ну и что?
Рыдз опешил:
— То есть как?
— А — так, — хохотнул Бурцев. — Для меня совершенно ясно, что Азеф провокатор. И я про это — как вам, по-видимому, известно — неоднократно заявлял. Но ведь ЦК постоянно берет его под защиту.
— Чем вы это можете объяснить?
Бурцев разбросал руки, словно драчливый петух крылья:
— А вы?
— Партия переживает кризис, — ответил Рыдз убежденно. — Мы об этом писали.
— Я, как бывший эсер, слушаю это с болью, но, увы, Ленин тут прав,
— вздохнул Бурцев, — именно кризис.
— Мне тоже это больно слышать, Владимир Львович… Я имею множество друзей эсеров, честнейшие люди, огромного личного мужества и чести…