А по причалу медленно прошлась тень и я, опустив винтовку, увидел
 военный вертолет, летевший над набережной.
 - Сопротивление бессмысленно! - вещал с вертолета металлический
 голос. - Вы воюете против собственных армий! Приказываю вам сложить оружие
 и выйти на улицы с поднятыми руками!
 Ртут я заметил, как после нескольких раздавшихся выстрелов
 разлетелось вдребезги стекло кабины вертолета и сама машина вздрогнула,
 остановилась на мгновение и стала медленно и неуклюже разворачиваться.
 Когда она повернулась другим боком, в глаза мне бросился человек в
 штатском с такой же, как и у меня, винтовкой в руках. Ствол его винтовки
 был направлен куда-то вниз и, не отрывая глаза от оптического прицела, он
 медленно повел ладонью вниз, показывая пилоту, что надо еще немного
 опуститься. Рвертолет стал снижаться.
 Будь этот человек в форме, я, может быть, не взбесился бы так. Но
 своим видом и самоуверенными жестами напомнил он мне хладнокровного
 наемного убийцу из одного фильма, который нам показывали во Вьетнаме, и я,
 рывком подняв винтовку и почти не целясь (целиться было бесполезно, потому
 что я чувствовал, как дрожат мои руки), нажал на курок.
 Честно говоря, я не ожидал попасть, просто состояние мое было таково,
 что если бы я не выстрелил, пришлось бы долго еще в себе носить эту
 возбужденную злость. Но после выстрела мне мгновенно стало легче и уже
 совсем другим, не ненавидящим взглядом, я увидел, как дернулся, вскинув
 руки к голове, пилот вертолета, резко обернулся к нему стрелок в штатском.
 А машина, завалившись на бок, летела вниз, к земле, и через мгновение
 высекла искры из асфальта набережной все еще крутящимися лопастями винта,
 перед тем, как взорваться, покрыв город грохотом. Куски железа, вырванные
 взрывом из тела машины, долетели и до моей гостиницы - зазвенели разбитые
 окна и посыпалось вниз стекло.
 Потом восстановилась на минуту тишина - видимо и наши, и нападавшие
 приходили в себя после гибели вертолета.
 Рв этой тишине я почти услышал, как дрожат мои руки, как стучит,
 словно в истерике бьется, мое сердце. Ря бросил винтовку перед собой, а
 сам отошел к шахматному столику.
 - Влип! - думал я, массируя пальцами надбровные дуги, чтобы сдержать
 слезы. - Снова влип! Опять разделил этот мир на "наших" и "ненаших"!..
 Нет, хватит! Пошли РѕРЅРё РІСЃРµ Рє черту! Рто был самый последний раз Рё, пусть
 хоть четвертуют меня, хоть акулам скормят, но никакого стреляющего железа
 я в руки больше никогда не возьму!
 А шахматные фигуры стояли на положенных квадратах и, глядя на них, я
 чувствовал все более усиливающееся раздражение, теперь это раздражение
 относилось Рє РЅРёРј. Р, РїРѕРґРѕР№РґСЏ вплотную Рє столику, СЏ занес над РЅРёРј правую
 руку, готовый смести все эти молчаливые фигуры, но в этот момент замер,
 подумав о том, что глупо злость на самого себя вымещать на ком угодно,
 пусть даже на шахматах. Но все равно меня что-то не устраивало на доске и,
 чуть-чуть успокоившись, я понял, в чем дело. Руже более спокойным, но
 сильным жестом, я освободил доску от офицерского воинства, и белого, и
 черного, оставив на доске только пешки. Теперь пешки противостояли пешкам
 и было это более жизнеподобно.
 А внизу снова стреляли. Рпо улицам ехали какие-то машины, рыча