Ледянский смотрел в сторону башни, слушая, как Третьяков, Чесноков и капитан-спецназовец обсуждают план будущего штурма. Дело наконец сдвинулось с мертвой точки, пошло. Говорили они оживленно, быстро, какие-то варианты откидывая и тут же предлагая новые.
Трошин участия в разговоре не принимал, только изредка заглядывал в схему и с умным видом качал головой. Для него все эти «группа Альфа», «два борта с группой «Дельта», «три борта по направлению» звучало не яснее, чем китайская грамота. В плане звучных прокурорских речей и юридической казуистики генерал мог дать сто очков вперед любому, но в остальном...
Седнев инструктировал штурмовиков в автобусе. Делалось это опять-таки по настоянию Ледянского. Он хотел, чтобы каждый омоновец, спецназовец, «альфовец» понял, с кем ему придется иметь дело. Несомненно, штурмовики и так относились к задаче серьезно, но Ледянский считал, что этого мало. Они должны не просто относиться. Необходимо, чтобы каждый пропитался опасностью до самых костей. Не страхом, нет, но чувством максимальной опасности. Тогда и только тогда жертвы среди штурмовиков можно свести к минимуму.
Ледянский понимал, что совсем избежать потерь не удастся, но, может быть, впервые он взглянул на неизбежные жертвы не как профессионал, а как человек. Ему очень хотелось сказать: «Все, ребята. Вам придется обойтись без меня. Я не могу отдать приказ о штурме, и не только потому, что там, в башне, среди заложников моя дочь». Однако Ледянский знал, что никогда не сможет произнести ничего подобного. Весь груз ответственности за каждого погибшего в этом бою ляжет на него. И до конца своих дней ему придется сожалеть о своем поступке, о несказанных словах, о команде к началу операции. До последнего вздоха ему будет казаться, что существовало еще какое-то решение, лучшее, оптимальное, позволявшее сохранить жизнь, может быть, всего одному человеку, но разве этого мало? И он будет искать это решение всю жизнь, боясь найти, потому что, если оно все- таки отыщется, это будет означать конец всего.
— Товарищ генерал, — окликнул Ледянского капитан-спецназовец.
— Да? — Тот повернулся.
Он и сам не знал, чего ему больше хочется — получить приемлемую схему штурма или же услышать: «Штурм невозможен».
— Товарищ генерал, мы разработали план, — Чесноков придвинул вычерченную на бумаге схему, испещренную стрелками и пометками. — Вам необходимо взглянуть.
— Давайте взглянем, — улыбнулся Ледянский через силу. — Что у нас тут?
— В принципе эта схема не слишком отличается от предыдущей, — заметил Третьяков. — С той лишь разницей, что атака наземными силами будет проводиться не с двух, а с четырех сторон, под прикрытием бронетехники. Внимание террористов рассеется, а значит, им будет сложнее вести сосредоточенный огонь. Второе. Вертолетная атака также начнется не с одного, а с трех направлений. Точки взлета: группа 1 — три машины — пересечение Королева и Цандера, группа 2 — еще три борта — перекресток Аргуновской улицы и Звездного бульвара и, наконец, группа 3 — четыре борта — пересечение улицы Добролюбова и Огородного проезда. Вертолетный десант с группой «Дельта» взлетает, как и оговаривалось раньше, с перекрестка Королева и Ботанической. В этом варианте террористам будет сложно выделить десантные вертолеты, а значит, у «Дельты» больше шансов на удачную высадку. Плюс к тому, поднимутся два дополнительных борта с базовой площадки группы 1. На них мы посадим снайперов. Необходимо подобрать самых лучших стрелков, но это лишь вопрос времени.
— Которого, кстати, у нас не так много, — заметил Ледянский.
— Да, — согласился Третьяков. — Мы постараемся уложиться в минимально короткие сроки. Так вот, снайперы по команде к началу штурма снимут наблюдателя, расположившегося на шестой площадке, и главаря террористов. Насколько я понимаю, именно он держит палец на кнопке. Если мы убьем его одним выстрелом, некому будет взорвать башню. Остальным террористам, уверяю вас, придется настолько туго, что они забудут и о заложниках, и уж тем более о тротиловых зарядах.
— С какого расстояния придется стрелять?
— Чуть больше километра. Точнее — километр и сто метров.
— Это слишком далеко, — покачал головой Ледянский. — И потом, разве не вы говорили, что вертолеты будет качать? Какова вероятность того, что ваши люди убьют главаря с первого же выстрела? Я думаю, что ничтожно мала. А раз так, то не стоит и пробовать. Раненый этот человек даже более опасен, чем когда цел.
— Именно поэтому мы и берем двух стрелков, а не одного, — пояснил Третьяков. — Винтовка «ллайт фифти», которой вооружены снайперы из отряда спецназа, позволяет поразить цель с расстояния до полутора километров.
— Вы знаете не хуже меня, что подобные выстрелы практически нереальны. Они готовятся месяцами. И стрелок должен находиться в нормальных, а не экстремальных условиях. Снайперу необходимо сделать кучу расчетов, прежде чем он сможет произвести удачный выстрел. Вы же предлагаете им стрелять практически навскидку. Эти люди все-таки снайперы, а не ковбои.
— Скорость и направление ветра им сообщат пилоты, — возразил Третьяков. — Это существенно облегчит задачу стрелков. А стандартный баллистический обсчет они могут произвести и на земле. Им останется только произвести корректировку, но на это у опытного снайпера уходит всего пара секунд. Согласен, предложение несколько авантюрное, но оно полностью соответствует сложившейся ситуации.
— Можно попробовать сократить расстояние, — предложил Чесноков. — Если провести машины у самой земли вот до этой точки, — он ткнул в пересечение Королева и Аргуновской, — то расстояние от стрелка до цели составит не более пятисот метров. Под прикрытием домов можно даже подойти еще немного ближе. Метров до четырехсот. Расстояние для прямого выстрела более чем приемлемое. «Ллайт фифти» — очень мощная винтовка.
Ледянский внимательно изучал схему.
— Предположим. Как вы планируете доставить вертолеты на базовые точки?
— Понятно, что по воздуху перегонять их нельзя,— ответил Третьяков. — Придется везти по земле. Очевидно, понадобятся большегрузные тягачи.
— Нужно связаться с авиационными заводами,— предложил Чесноков. — У них должны быть такие.
— Хорошо. Свяжитесь и сразу же доложите, — закрыл тему Ледянский. — Пойдем дальше. Как вы решили проблему с освещенностью?
— Мощные встречные прожектора ослепят террористов и создадут световую завесу, под прикрытием которой наземные группы и начнут штурм, — объяснил Чесноков и улыбнулся. Это была его идея.
— Они увидят, что мы устанавливаем прожектора, и сообразят насчет штурма, — сказал Ледянский.
— Конечно, если ставить их в открытую, на улице, — согласился Чесноков. — Но мы этого делать не станем. Прожектора будут установлены в квартирах жилого дома, вот этого, — он указал на дом 23, — и в кабинетах ГЦУМС. Вот здесь. Плюс, как и говорилось раньше, дымовая завеса. Входы в оба здания — со двора. Террористы их видеть не могут. Мы подвезем юпитеры на обычных грузовиках, поднимем в квартиры, установим и подключим. Как только транспортные вертолеты войдут в освещенную зону, мы вырубим свет по всему кварталу. Террористы еще с полминуты не смогут ничего увидеть. Этого времени будет достаточно, чтобы группа «Дельта» высадилась на шестую площадку.
— В башне имеется собственный генератор, — возразил Ледянский. — Террористы наверняка включат его с наступлением сумерек и будут освещать прилегающую территорию. У них нет причин стопроцентно нам доверять. А даже если и так, они — профессионалы и не станут полагаться на случай. По крайней мере, их главарь производит впечатление человека, привыкшего держать ситуацию под контролем в любых обстоятельствах.
— Мы это учли, — снова улыбнулся Чесноков. — Необходимо связаться с Главным командным пунктом Гражданской обороны. В их систему экстренного оповещения на случай чрезвычайной ситуации входит не только аппаратура, позволяющая осуществить перехват всех телевизионных и радиоканалов, но и рубильник, полностью блокирующий энергоснабжение башни, включая и этот самый генератор. В бункере постоянно дежурят два офицера. Мы будем поддерживать с ними связь. В нужный момент они обесточат «Останкино», прожектора погаснут и террористы окажутся в темноте. Их предусмотрительность сослужит им дурную службу. После яркого света они не смогут различить даже собственного носа, не говоря уж о наших парнях. Более того, обесточив башню, мы лишим террористов возможности перемещаться с этажа на этаж. А нейтрализовать блокированные отдельные группы куда проще, чем единый боевой отряд.
Ледянский посмотрел на Третьякова:
— Ну, что скажете? Кажется, вы у нас выступаете в роли «адвоката дьявола»?
Тот пожал плечами:
— Мне нравится. Во всяком случае, этот вариант куда более реален, чем первый.
— Каков, на ваш взгляд, предполагаемый процент потерь среди личного состава и заложников?
— Ну, учитывая, что мы все-таки имеем дело с профессионалами... Двадцать на двадцать, соответственно.
— А ваш прогноз? — Ледянский посмотрел на Чеснокова.
— Я согласен с полковником.
— Уменьшить нельзя?
— Не думаю. Все-таки эти парни не зэки беглые, не алкоголики взбесившиеся, не наркоманы бытовые. Давить им на психику бесполезно. Это очевидно. Посмотрим правде в глаза. Мы имеем дело с убийцами. С хорошо подготовленными убийцами. У них неплохая реакция на стрессовые ситуации. С момента начала штурма до момента полной нейтрализации террористов, по нашим расчетам, пройдет от семи до десяти минут. За это время они могут успеть перестрелять всех заложников. Мы надеемся только на то, что им некогда будет поднять голову. Опыт показывает: террористы в первую очередь заботятся о собственных жизнях. Эти — не исключение.
— Почему вы так думаете?
— Психология. Как правило, люди, мнящие себя солдатами, выдвигают жесткие патриотические требования, лежащие в основном в области политики. Они не опускаются до меркантильных интересов, а если и опускаются, то опять же глобально. «Немедленно выплатить пособия всем солдатам, участникам...» Что-нибудь в таком духе. Эти же в первую очередь потребовали деньги и только во вторую — телемост. Думаю, что второе условие не так уж для них и важно. Террористы выдвинули данное требование скорее в качестве самооправдания. Они хотят доказать другим, что для них важны не деньги, а политика. Поэтому и добиваются телемоста. Деньги-то уже практически у них в руках. Их главарь —.человек умный. Он все рассчитал и поставил заведомо невыполнимые условия. Неужели хоть один из них всерьез полагал, что высшие лица страны согласятся на телемост? Конечно, нет. Это-то и требовалось террористам. Если бы передача все-таки состоялась, им было бы нечего сказать.
— Это ваши личные умозаключения, не подкрепленные доказательствами, — возразил Ледянский.
— Их поведение — лучшее доказательство моим словам. Избиение одного из экскурсантов, убийство полковника Епишева, расстрел двоих охранников со второго КПП. Они убивают ради развлечения, а это, согласитесь, как-то плохо увязывается с имиджем мужественных борцов за справедливость.
— Но если главная цель террористов — деньги, то, может быть, попытаться договориться об обмене оставшихся заложников на вертолет и безопасный перелет в любую точку, которую они укажут? — предложил Ледянский.
— Террористы не согласятся, — спокойно ответил Третьяков. — Они понимают, что заложники так и так у них. Значит, можно диктовать условия. Но если они договорятся о телемосте, а потом попадутся, у них будет хорошее оправдание для суда и общественности: «Наша цель — политический телемост, а деньги мы попросили для того, чтобы убраться из страны, затеряться, сделать пластическую операцию» и тому подобная чушь. Можно и политического убежища попросить. Уход же с деньгами, но без телемоста — это грабеж чистой воды. Значит, они автоматически переходят в категорию уголовников. А это означает, что их в лучшем случае осудят по законам страны, в которую они прибудут. В худшем — выдадут и здесь поставят к стенке. На этот случай террористы запаслись секретными документами, которые выкрали из броневика при захвате заложников. Документы в обмен на убежище. Имея эти бумаги, уже можно претендовать на жительство в цивилизованной стране. В США, например.
— А что это за бумаги? — поинтересовался Ледянский.
— Документация, из которой можно получить представление о системах военной связи на случай чрезвычайной ситуации.
— Ничего себе, — присвистнул Трошин.
— Будем откровенны, — ответил Третьяков. — Я лично склонен полагать, что данные бумаги имеют информационную ценность только внутри нашей страны. Поэтому и политическое убежище им вряд ли где-нибудь предоставят. Скорее скопируют документы, а затем выдадут террористов нам.
— Поэтому вы настаиваете на штурме? — жестко поинтересовался Ледянский.
— На штурме я бы настаивал в любом случае. Мое решение продиктовано исключительно здравым смыслом. Но, естественно, я гораздо охотнее получил бы назад документы, чем поит ел бы под суд.
— Все ясно,— Ледянский снова посмотрел на схему и решительно приказал: — Свяжитесь со штабом Гражданской обороны, с командованием Кантемировской дивизии насчет вертолетов, подготовьте снайперов. Что у нас с наземными командами? Разбейте людей на группы. Вызовите бронетехнику. Распорядитесь насчет прожекторов. Максимум к половине девятого все должно быть готово.
17.00. Каширское шоссе
— Итак, что мы имеем на данный момент? — спросил Беклемешев Сергеева, когда «Волга», набирая скорость, понеслась по шоссе в сторону центра. — Давай-ка пройдемся по фактам с самого начала.
— Давай попробуем, — согласился Сергеев. — Некая группа солдат, отмеченная в документах как погибшая во время августовского штурма, оказалась в плену. Каким-то образом им удалось освободиться и вернуться в Москву. Спустя полгода они нападают на колонну Министерства обороны, захватывают некий груз и заложников из числа генералитета. Затем группа едет в «Останкино», где берет под контроль телебашню. Так?
— Так.
— Дальше. Офицер из хозуправления министерства, перед которым полковники и генералы почему-то пляшут, как собачки перед дрессировщиком, подменяет броневики и рассказывает нам сказку о похищенных документах. Затем выясняется, что еще два офицера того же министерства за несколько месяцев до захвата «Останкино» трижды встречались с охранником той самой колонны и о чем-то с ним разговаривали. Причем по секрету, прикрываясь райвоенкоматовскими повестками. Вывод: Министерство обороны в доле с террористами. Ну, может, и не все министерство, но одно-то управление точно.
Сергеев засмеялся.
Беклемешев посмотрел на него искоса.
— Боря, чему ты смеешься?
— Да фигня какая-то получается, товарищ майор. Что, хозуправление Министерства обороны решило вышибать бюджетные деньги посредством терроризма?
Беклемешев вздохнул.
— Первый вопрос: зачем было террористам захватывать колонну? Какой в этом смысл? А смысл в этом несомненно был.
— Ну не знаю, Зиновий. Может, заложников побольше хотели захватить? Для гарантии.
— Ты как дитя малое, ей-богу. Если бы террористам были нужны дополнительные заложники, они бы просто-напросто запустили в башню несколько лишних групп. Гораздо меньше риска. Двести человек и так немало. Еще версии?
— Груз?
— Правильно. Колонну захватили именно ради груза. И только ради груза. Генералитет же взяли затем, чтобы тревога не поднялась раньше времени. Лично я склонен думать, что этим солдатам плевать на деньги. Выкуп они требуют для отвода глаз. Истинная суть захвата в чем-то другом.
— Телемост?
— Вряд ли. Если террористы не дураки, то должны понимать: шансы на то, что телемост состоится, ничтожны.
— Может быть, они рассчитывали использовать для давления заложников?
— Боря, перестань говорить глупости. У нас нет на это времени. Вопрос второй: зачем понадобился взрыв на площади Тверской Заставы? В этом тоже был железный смысл. Только не надо говорить о серьезности намерений, — предупредил он. — Это байка для тупиц. Серьезней захвата башни и двухсот с лишним заложников ничего быть не может. Террористам понадобилось устроить взрыв именно в это время и именно в этом месте. Почему? Что есть на площади Тверской Заставы такого, из-за чего понадобилось ее взрывать?
— Вокзал, — принялся перечислять Сергеев.
— Если бы им понадобилось взорвать вокзал, они бы взорвали вокзал, а не площадь, — возразил Беклемешев.
— Стоянка машин.
— Что было на стоянке?
— Кто ж ее знает. Машины были. Автобусы. Собачка еще, помнится, была. Черненькая такай.
— Я серьезно.
— Я тоже. Ничего там не было, кроме машин.
— Что-то тут не клеится, — раздумчиво пробормотал Беклемещев. — Свою машину взрывать смысла нет. Ее можно было уничтожить в любое время в любом месте. Устраивать взрыв, чтобы уничтожить чужую, тоже бессмысленно. Слишком много натяжек. Машина могла уехать или не приехать.
— Ее вообще могли запарковать в другом месте, — поддержал Сергеев.
— Вот именно. Значит, было там что-то еще. Нечто такое, что всегда находится именно там. Что нельзя сдвинуть или увезти. Объект взрыва всегда на одном и том же месте.
— Ничего на ум не приходит.
— Ладно, отложим пока. Наконец, вопрос третий: какую взрывчатку использовали террористы? Третьяков утверждает, что это была боевая часть вакуумной бомбы, сдетонировавшая от тротилового заряда. Он пытался убедить меня, что шерсть на собаке сгорела. Но это не так. Я видел. Третьяков что-то скрывает. К тому же совершенно очевидно, что он не тот, за кого себя выдает. К хозуправлению этот полковник имеет такое же отношение, как я к Ватикану.
— А ты имеешь какое-то отношение к Ватикану? — изумился Сергеев.
Беклемешев пропустил остроту мимо ушей.
— Однако Министерство обороны охотно подтверждает его полномочия. Какие-нибудь соображения есть?
— ГРУ. Эти парни могут организовать любое прикрытие.
— Возможно. Ну и, наконец, четвертое: странный, даже более чем странный, батальон, из которого выехала захваченная колонна.
— Тут уже, как говорится, пока своими глазами не увидишь — не поймешь.
— Вот именно. Значит, так, Боря. Времени у нас всего ничего. Посему я буду дальше работать террористов, а ты бери машину и смотайся-ка в этот батальон. Посмотри, что там к чему.
— А ты?
— А я пока своим ходом. В крайнем случае, такси возьму.
— Лады, — согласился Сергеев. — Все одно лучше, чем в кабинете торчать или с этими компьютерными фанатами общаться. Хоть воздухом подышу.
— Высади меня у метро и поезжай.
«Волга» притормозила у «Тульской», напротив длинного и узкого, как корабль, дома. Беклемешев спустился в метро и поехал на Лубянку. Благо, что недалеко.
Машина же, отъехав от тротуара, мгновенно слилась с пестрым автомобильным потоком.
В ту же минуту из припарковавшихся поодаль неприметных «Жигулей» выбрался молодой парень в джинсах и кожаной куртке. Выглядел он спортивно-подтянуто, пострижен коротко. Быстро оглядевшись и отсалютовав водителю, парень побежал к метро.
Водитель же, серьезный, седоватый, с мясистым носом и пронзительными глазами, достал из кармана скремблер, набрал код:
— Крепость, вызывает Путник-1. Аварийная группа срочно нужна в «Первом доме». Повторяю, аварийную группу срочно в «Первый дом».
Ответил искаженный эфиром голос:
— Путник-1, я — Крепость. Понял тебя. Высылаю аварийную группу в «Первый дом». Характер поломки?
— Проникновение.
— Понял тебя, Путник.
Парень торопливо скатился по лестнице в вестибюль и почти сразу увидел того, кого искал. Беклемешев как раз проходил через турникет. Парень рванул за майором, нагнал без особого труда у эскалатора и пристроился метрах в пяти позади. Благо в вечерний час народу хватало.
Они спустились на платформу. Здесь парень постарался оказаться как можно ближе к объекту своего внимания. Со стороны все выглядело вполне естественно. Притерли. Толпа. Ничего не поделаешь.
Подошел поезд. Беклемешев пропустил объемистую даму бальзаковского возраста, сзади поднажали желающие уехать, и майора буквально вдавили в вагон, зажав с трех сторон. Кожано-джинсовый парень оказался справа. Он «притерся» к майору, словно ненароком толкнул плечом и на недоуменный взгляд улыбнулся:
— Извини, старик, сзади нажимают.
— Ничего, — Беклемешев улыбнулся в ответ.
На следующей остановке парень вышел из вагона и пересел в другой. Через два от того, в котором ехал Беклемешев.