- Спасибо. Выпускной вечер - наверное, так его можно назвать, а?
- Да. Давай называть так.
Фрэнк высоко поднял свой бурбон.
- И будем надеяться, что на этот раз навсегда.
Она не знала, что ответить, поэтому просто опустила глаза и отхлебнула мартини.
- От Изи я звонила на 52-ю, - сказала она чуть погодя. Никто не ответил.
Фрэнк кивнул.
- Марк повел Памелу в кино. Кажется, фильм называется "Дрянь". Похоже, для него большое дело - вывести её в люди - поэтому я сказал "валяйте".
- Подозреваю, Джош ещё где-то в районе Таймс-сквер, заметила Патрисия.
- Понятно все и обо всех, кроме Скотта, - резко бросил Фрэнк, и взгляд его стал жестче.
Патрисия вздохнула и покачала головой.
- Я не знаю, где он, Фрэнк, - очень тихо шепнула она.
Фрэнк пожал плечами, уголки губ его поникли. Потом полез в карман, на не за конвертом.
- Я нашел это в сточной канаве у заведения Изи, - он бросил на стол снимок из "поляроида" - она, обнаженная, раскинувшаяся в неприличной позе. - Нужна?
Она взглянула только на одно мгновение, достаточное, чтобы увидеть, что это такое. Потом качнула головой и отвела глаза. Фото лежало между их бокалами.
- Ты когда-нибудь была в Джорджии? - спросил он.
- В Атланте. Один раз. Кажется, ещё ребенком один раз меня возили в Саванну.
Фрэнк взял снимок, разорвал его и скомкал половинки.
- Когда я был ребенком, - начал он, - мы жили в лесах - в глухой деревушке. Когда я родилося, маме было лет семнадцать - восемнадцать. У неё была твоя фигура. Большие...
Он сделал жест на уровне груди, и разорвал фотографию ещё пополам.
- Тоже красивая. Я помню, как-то раз... мне было, кажется, лет восемь... но неважно. Мама пошла в церковь. Отец должен был оставаться дома и следить за детьми. Но он тоже ушел - видно, охотиться с приятелями - ушел с ружьем и с бутылкой. Мама вернулась поздно. Поздно для нас, детей. Было десять часов, и мы боялись, боялись быть одни. Когда она вошла, в доме было темно - электричества у нас не было. В то время мы жили словно робинзоны. Ей пришлось разжигать керосиновую лампу.
Ну вот, внесла она лампу, взглянула на нас, на детей, а потом пошла на кухню. А там, на кухне, между раковиной и шкафом, свернулась гремучая змея добрых пяти футов в длину, и смотрела на неё маленькими дырками в голове, где у них глаза. Кухня была маленькой, и змея была совсем близко - просто рукой подать. Мама потом никогда не могла объяснить, бросила она лампу в змею или просто выронила, но что случилось, то случилось.. Дом вспыхнул и сгорел дотла. Из огня она спасла только нас, детей.
Вернулся отец. Тут уже сбежались все соседи. Отец был пьян. Он посмотрел на пепелище, послушал сбивчивый рассказ мамы, потом пошел, срезал длинную, гибкую палку и принялся её лупить. Кричал, что она спалила дом по дурости. Что она просто выдумала историю про змею, чтобы оправдаться. И бил её той палкой. Бил по ногам и по спине, пока не потекла кровь, а она все кричала и пыталась вырваться.
Соседи просто смотрели. Никто не дернулся его остановить. Я до сих пор слышу её крик, Пэтти. И в эту самую минуту тоже.
Когда разрыли пепел, нашли скелет змеи, как раз где мама говорила под раковиной. Но мой отец так и не извинился. Так и не признал свою неправоту.
Фрэнк изорвал остатки снимка в клочья и выкинул в пепельницу.
- Когда я вырос, больше всего мне хотелось вернуться, найти старика и посчитаться за мать. В мыслях я убивал его тысячи раз. Думаю, именно это называется эдиповым комплексом. Сукин сын умер, когда я был в Германии. Умер своей смертью. Когда пришло извещение, я сидел в военной тюрьме. Мне его принес священник. Я позволил ему отработать по полной программе, позволил ему молиться за меня и держать меня за руку. Я действительно был несчастен, что это случилось.
Еще в самом начале истории он кивнул бармену, и два бокала уже ждали на столе. Первый он осушил одним глотком и дважды жадно глотнул из второго.
- Тяжелые воспоминания, - кивнула Патрисия.
- Там, в той глуши, мама ходила в маленькую баптистскую церковь. Каждую осень там устраивали так называемые дни сбора урожая. В одно из воскресений каждый приносил в церковь то, что мог - одежду, одеяла, еду. По большей части это была еда, фрукты и овощи. Там собирают целые запасы, и в понедельник дети со священником разносят их старым и немощным. Так что не все воспоминания таковы.
- А я не помню, как мы жили, - вздохнула Патрисия.
Он заграбастал её руку и выдавил сквозь стиснутые зубы:
- Ты вообще про все забудешь, если не перестанешь колоться!
Она попробовала вырваться, но не смогла. Тогда сердито фыркнула:
- Это мое дело.
- Это не твое дело, - выпалил он. - Это мое дело. Дело Марка, Памелы, Джуди. Джоша.
- Я свою часть делаю.
- Конечно. Даже больше. Но долго ты продержишься? Долго мы сможем тебе доверять? Ты сядешь на иглу, Патрисия.
- Я понемногу, - оправдывалась она, пытаясь вырвать руку.
Он провел пальцем по её предплечью, по отметинам от иглы.
- Сколько ты колешь? Ты хоть знаешь?
Она сердито возразила:
- Да, я знаю точно, сколько я колю.
- И считаешь, ничего не случится, да?
- Пока же не случилось!
- Не обманывай себя. Посмотри на свою руку, Патрисия. Ты даже не до конца понимаешь... Посмотри на нее. Это видит каждый.
Она вырвалась из его хватки.
- Кто ты такой, чтобы меня учить?
Фрэнк покачал головой.