«Джон Сильвер» ничего не заметил и только одним движением поменял местами левый и правый наперстки. Теперь было очевидно, что шарик покоится в правом. - Делайте ставки и пусть вам улыбнется удача, - гудел «Окорок». - Меньше сотни не принимаю.
- Ставим по полсотни на правый, - толкнул ловкий сосед Левшу под локоть. - Верное дело. У меня больше нету.
- Сам ставь. Тебе нужней. Ты больше горя видел. Дуракив нема, - Левша выбрался из толпы, достал из бокового кармана деньги, завернутые в носовой платок, купил у лоточницы пирог с ливером и стал медленно жевать. Рядом, покуривая «Беломор», остановился интеллигентный молодой человек с чуть раскосыми смеющимися глазами. Докурив папиросу, «интеллигент» щелчком отправил окурок в урну, откашлялся и плюнул так неудачно, что большая часть слюны попала на левую сторону груди Левшу. От возмущения у него перехватило дыхание. Ему нанесена обида, и по законам уличной чести обидчик сейчас дорого заплатит за свою оплошность. Незнакомец был года на три старше Левшу, но это ничего не меняло. Он побывал во множестве уличных стычек, которые как минимум сводились к боевой ничьей.
- Ну, косоглазый, счас посмотрим, чья кровь краснее будет, - процедил сквозь зубы Левша и нырнул в карман за свинцовым кастетом. Интеллигент, опережая события, поминутно извиняясь, принялся правой рукой стирать слюну, а левой придерживать борт телогрейки Левшу. Делал он это так энергично и искренне, что успел случайно расстегнуть верхнюю пуговицу. Исправив следы своей неаккуратности, «раскосый» еще раз извинился и скрылся в толпе.
Когда Левша хотел расплатиться за заказанные медикаменты, денег во внутреннем кармане не оказалось.
Никанор отнесся к потере хладнокровно.
- На то и щука в озере, что б карась не дремал.
К рождеству Никанор окреп, на щеках появился румянец, он стал вставать с постели и, одетый в холщевое белье и валенки на босу ногу, ходил из угла в угол. Спиртное днем не употреблял и только к вечеру выливал в алюминиевую миску «четвертушку» самогона, крошил туда полбуханки ржаного хлеба и медленно, с расстановкой, черпал деревянной ложкой. Одной закваски ему хватало на целый вечер.
- Нельзя бросать резко. - Объяснял он наблюдавшему за ним Левше. -Становая жила может не выдержать.
Что он подразумевал под «становой жилой» до сих пор остается тайной.
После десятой ложки Никанор достал из под кровати трофейный патефон, покрутил ручку и, сдув с пластинки невидимую пылинку, поставил Русланову.
- А ей горя пришлось хлебнуть не мало. Хорошо, вовремя спохватились. Такой талант могли загубить.
Дослушав песню, перевернул пластинку, зачерпнул со дна миски, не пережевывая, проглотил и остро прицелился взглядом Левше в переносицу.
- Ты, брат, за тот казус с калошей строго не суди и зла на меня не держи. Будем считать, что я у тебя в долгу. Расквитаюсь. Не последний день живем.
Никанор прокрутил почти весь свой патефонный репертуар и за время концерта полностью опустошил миску. Последней поставил пластинку с песней Свиридова про карманных воров. Пластинка была старая, заезженная и из всей песни Левша разобрал только три слова из окончания припева:
-...Веселые карманные воры ... - с русской удалью весело выводил Лемешев.
Никанор знал слова на память, тихо и неразборчиво подпевал знаменитому тенору, притопывая в такт валенком. Левше стало казаться, что радостней, чем у карманника, нет на свете профессии. Не то, что какой-то токарь из ФЗУ.
Дослушав Лемешева, Никанор спрятал патефон и с тоской глянул в пустую миску.
- Ставь, наверное, чайник. Будем чаевничать. К ночи это самое дело. И глянь там, в кульке: Быкголова халвы да сухарей принес. Из передачи, небось, поцупил... Изъял, так сказать, как вещественное доказательство. А может, из ларька тюремного позаимствовал. С него станется.
Левша подбросил на тлеющие угли два березовых полена и поставил на плиту чайник. В кульке, кроме халвы и сухарей, оказалось несколько кусков сахара-рафинада. Были они неправильной формы, в несколько раз крупнее пачкового, гораздо слаже и отливали синевой. Катсецкий принялся колоть твердый, как камень, рафинад.
- Бог дал день и Бог дал пищу. О завтрашнем дне не думай. – Перекрестился Никанор, размачивая сухарь в кружке с чаем. - А ты знаешь, среди урок щипачи самые фартовые. Такие чистоделы встречаются - на ходу подметки рвут. Тут техника нужна, квалификация. Это тебе не гопстопники или штопорилы – залил глаза, достал наган и давай из людей душу вынимать. Настоящий карманный вор – мастер своего дела. И как всякий профессионал достоин уважения. Попадаются среди них и «законники», а есть и нечистые на руку. Ссученные. Вот, к примеру, в нашем городе сразу после войны банда Лезаря промышляла. Было их более десятка. Все, как один, рослые, упитанные. И в форме офицерской. Только без погон. До пятьдесят третьего продержались. А за счет чего?
Никанор поднял палец вверх в форме вопросительного знака и продолжил.
- С уголовкой снюхались. Город наш хлебный. Базары, толкучка у Коксохима, вокзал, народу приезжего тьма. Ну и залетных щипачей пруд пруди. А Лезарь с дружками их под уголовку и подводил. В доверие втирался и сдавал с потрохами. «Конторе» давал «наколку», когда и на каком маршруте залетные «работать» будут. А ему с «пристяжными» - зеленый свет. После сталинской амнистии настоящих урок в город понаехало, во главе с законником Васькой Психом, На сходке Лезаря и приговорили. Один Сюля каким-то чудом уцелел. Видать вовремя почуял неладное и к жуликам переметнулся. Но шрам у него все-таки от бритвы остался с того времени. Так воры «сук» метили. Сюля этот меченый теперь одиночка, сам «работает». Как щипач он не очень, но «котлы» «сбивает» мастерски. Правой рукой на мгновение пережмет зеваке руку выше локтя, тряханет слегка, а левой ремешок расстегивает. Часы сами ему в руку падают. А сам в глаза потерпевшему смотрит и извиняется. Не за того, мол, принял, прощения просим. За день с пол дюжины разных марок «насбивает», изредка «рыжие» попадаются, и на «Благовещенский» к барыгам отнесет, а вечером в «Люксе» заседает. По части «котлов» с ним только Гном мог сравниться. Да тот ушел от дел. На вокзале по крамам бегает. А Псих этот и по мою душу урок насылал, да не по зубам я им всем. Зачем пришли, то и получили. А пахан Псих, года два назад, с дальней северной зоны в побег ушел. Сроку у него три Петра. До звонка вряд ли дотянул бы. Директива вышла негласная – всех воров в законе под корень … их же руками. Еще Ленин сказал: «Преступность сама себя изживет». Вот и поделили зеков на воров и блядей. И друг на дружку травят опера. Резня идет. А кто уцелеет, того на баржу и топят в Белом море. Баржи специальные, дно открывается. Сейчас в городе потише стало. Но карманники не перевелись. Так что ты не зевай. А Псих одноглазый где-то здесь ошивается. Я его нутром чую.
Никанор отодвинул чашку с остывшим чаем, подошел к окну, внимательно
проверил шпингалеты и прислушался.
-Путь наш во мраке, - вздохнул он, вглядываясь в темноту.
Ветви акаций тихо и тревожно стучали в стекло, словно деревья замерзли и просились погреться.
- Бывает, что и бабы карманничают, - продолжил он. - Видел я одну. Дружку своему передачу в тюрьму носила. Красивая, как с картины сошла. Молодая, чуть постарше тебя. И кличка у нее в масть - Джоконда. Чернявая и глаза, как миндаль. Еврейка, скорей всего, а может помесь. Странные люди эти жиды. Беспокойные. Могла бы за счет красоты своей жизнь обустроить. А ее тянет на булыгу. Только с щипачами и живет. А других не признает. «Фраера, - говорит, - тошнит меня на их морды слащавые смотреть».
А на нее многие глаз положили. Случай с ней был занятный. Года полтора-два назад, когда дружка ее раскосого, по кличке Банзай, взяли с поличным и на тюрьму закрыли. Близкие его по отчеству Хасановичем величают. Вот уж виртуоз, хотя лет ему не больше двадцати, а то и меньше. Он наполовину то ли китаец, то ли японец. Ну, в общем азият. Только покрупнее породой. Как карманнику ему цены нет. Высший пилотаж. И с фантазией. Всякий раз после «работы» соберет мелочь со всех украденных за день кошельков, ссыпет в последний, добавит пару мелких купюр, и, тиронувшись возле нищей старухи, ей в карман и подложит. Нет бы просто милостыню подать. Так он со странностями. А старушка потом гадает, откуда кошелек и не знает, что с ним делать. А еще говорят, этот узкоокий в трамвайной толчее молодку одну в трамвай подсаживал-подсаживал, до трусов добрался, да честь и отнял среди бела дня. Хвастался потом, говорит: «Это моя самая «красивая покупка»». И как-то на похоронах одного жулика, тот же самый фортель выкинул в похоронном автобусе. Пока на кладбище ехали, пристроился в углу к одной вдове, та и не прочь. Так они вдвоем и покачивались на ухабах. Но кто-то со стороны просек это дело, и их вытолкали с позором. А ему как с гуся вода.
Так вот, когда Банзая на свободе не было, стал к Джоконде «Фартовый» один клинья побивать. С виду, вроде из щипачей залетных. Ну, она на «мели», а Банзая «греть» надо. Джоконда и говорит залетному: «Проверить тебя хочу в деле». Тот и согласился. Наутро они встретились и стати маршрут выбирать, где толчея побольше, а «тихарей» поменьше. Ну и решили они сначала «марку» погонять с центра до вокзала, где «жирный карась» попасться может. Перед тем, как в трамвай сесть, хлопнули по стопке для куражу, у армян на Холодной горе. Как раз наискосок тюрьмы. Там все карманники захмеляются по утрам. И Фимка Чистодел туда наведывается, и Валера Ляпа, и Крикун с Жекой Онегиным. Да и Правдюк с Валькой Жидом отмечаются. Редко кто «насухую» работает. В обычных магазинах водка с восьми, а Гукас с шести торгует. С черного хода. И на разлив. Туда и наши после смены заглядывают и встречают старых знакомых. Быкголова там первый гость.
Так вот, захмелились Фартовый с Джокондой, он ей и говорит:
- Ты, золотце мое, сама не «ныряй». Выставляй мне, кого укажу, и на «пропуле» будь. Так у нас сподручней дело сладится. То есть, сама не воруй, а мне помогай и с краденым кошельком уходи. Ну, ей так и проще. Протискиваются они через вагон с задней площадки на переднюю, Фартовый укажет ей на кого-либо, она того и прижмет к стенке вагона, чтобы не трепыхался. Руки на виду держит, а Фартовый в этот миг и чистит его карманы. А когда «лопатник» или «шмель» у него в руках, он Джоконде передает. А сам ротозея тормозит, пока она не отвалит.
К полудню они с десяток «покупок» сделали. И не одной порожней. Такой им фарт пошел. Ну, а вечером конечно ресторан «Спартак» или гостиница «Южная». Так более месяца продолжалось, пока она неладное не учуяла. Что-то в «Фартовом» ее настораживало. Слишком «покупки» были «жирные». Такого «улова» у нее даже с Банзаем не было. И стала она купюры метить и мечеными деньгами ему долю выдавать. А купюры эти меченые стали на следующий день в кошельках «украденных» попадаться. Она все и поняла. Не был он карманником. Она подумала, что он мент . Ну, а поразмыслив, поняла, что если бы он был «легавый», то она уже на нарах давно бы отдыхала. Тут она и поняла, что он ее такой ценой покупает. А кошельки, портмоне и узелки загодя готовит и в трамвае из своих карманов вытягивает, а не из чужих. А последнее время и совсем деньги стали в чистом виде попадаться. Видать, старые кошельки закончились. Она еще неделю с ним покрутилась, да он и пропал.
Оказалось - сын директора мясокомбината. Папанину «нычку» дома нашел и дергал оттуда «белохвостых» потихоньку. Пока папашка не застукал на «горячем». За полтора месяца более сорока тысяч сынок с дому снес. Отец в милицию. Заявление написал. Фартовый все на Джоконду валить стал. Очную ставку ей делали с «Фартовым». Но она в «отказ». Ее и выпустили, а дело закрыли за отсутствием состава преступления. По сути, краж карманных то и не было. А дома деньги сынок сам воровал, без ее ведома. Так что папаша ни с чем остался.
Никанор пододвинул тарелку с халвой поближе к Левше, налил в кружку кипятка, развел его заваркой и стал пить в прикуску с сахаром.
- Так сахар быстрее доходит, - степенно пояснил он Левше. И помолчав, в
полголоса запел:
«Ширмач живет на Беломорканале
Таскает камни и стукает киркой
А фраера вдвойне наглее стали
Их надо править опытной рукой...»
Дальше шло про вора в законе Третьяка, который был паханом, про фраера Еську-инвалида, паскуду Маньку и того же Кольку-ширмача, который на стройке «Беломорканала» стал «бугром», за что и поплатился жизнью:
«…А рано утром зорькою бубновой
Не стало больше Кольки-ширмача»,
- грустно закончил Никанор. - При НЭПе карманников ширмачами называли. Я в то время в Питере жил. Всех, кто по «ширме» работал, знавал. Лихой был народ... А ты знаешь, с какого факта у Джоконды закралось подозрение на счет Фартового? За обувью он не следил. И в затоптанных туфлях день-деньской выхаживал. А для карманного вора - это смерть. Сразу же уголовка на «хвост сядет». «Тихари», что щипачей ловят, тоже не лыком шиты. Стоят на остановке и за обувью пассажиров наблюдают. Если затоптанная, значит, есть вероятность, что владелец целый день по трамваям шастает. Джоконда видела, что у Банзая туфли всегда блестели, он с собой бархотку носил, и раз от разу обувку полировал. А с виду Банзай - чистый домашняк, от него шоколадными конфетами пахло. И всегда на себе две пары брюк носил. А Фартовый за целый день на свои «корочки» - ноль внимания. Она и поняла, что
он чужак.
- А вторые брюки Банзаю зачем, на сменку что ли? - усмехнулся Левша.
- На случай «палева». Что бы было, что в тюрьме на «кон» поставить и игру вести. Он, бывало, с одних штанов всю камеру обчистит до нитки. А потом «вертухаям» на чай и водку меняет. И в карты способный. Особенно в стос. Равных ему нет.
- Что это за игра - стос? - полюбопытствовал слушатель.