Уколи товарища в вену,
Пусть вздымается вяло грудь.
На посту подождут смену,
Дай ему чуток отдохнуть.
Фрол так и не узнал, куда отправляли на работы его сослуживцев. Но он видел, что все были злые и уставшие. Не желая ничего рассказывать, все без исключения налопались пирожных с молоком, которые он своими смелыми действиями, можно сказать, заслужил, и, не сказав «спасибо», повалились спать.
Валетов подошел к своему спасителю и положил в корыто Терминатора кусок черного хлеба. Хряк уже привык к тому, что это просто хлеб и никаких приятных ощущений на языке не предвидится, вначале задумчиво смотрел на кусок, потом все-таки наклонился и слопал.
Ануфриев взвыл:
– Уйди от свиньи, придурок! Мы спать хотим! Ты чего, не видишь? Скажи ему, чтобы он тоже дрых. А сам иди отсюда, иди на улицу!
Повернувшись на другой бок, дембель захрапел.
Сев в тенечке, Фрол закурил и стал думать-гадать над тем, как Шпындрюк поступит со своим завхозом и сколько им еще предстоит здесь ошиваться. Все-таки лучше, чем в части. Когда хочешь, тогда и встал, когда хочешь, тогда и лег. Тут он осекся. Да, конечно, приходится ночью сидеть дежурить, но теперь к ним навряд ли сунутся. Работы у местных врачей, похоже, прибавилось с сегодняшней ночи.
Нежданно-негаданно на стройплощадку въехал «уазик» со знакомыми номерами. Из кабины выпрыгнул Холодец и направился к Валетову. Тот не знал, что ему предпринять. Орать, для того чтобы остальные вскочили, или же ничего не делать? Ведь если сейчас застукают, что они спят днем, что будет!
Тем временем майор спокойно подошел к Фролу и даже поздоровался.
– От комбата благодарность в устной форме, – сообщил начальник штаба. – Может, раньше дембельнет, если этот случай запомнит. К отпуску три дня добавил.
Фрол уже не обращал на это внимания, поскольку в один день комбат дни к отпуску прибавлял, а в другой отнимал их, и выходило, что никто никому ничего не должен.
– Пошли со мной!
Фрол больше всего боялся, что майор сейчас прикажет всех построить, но, видимо, он был осведомлен о тяжести выполненных отделением работ и поэтому даже не предпринял попытки найти кого-нибудь и не удивился вымершей стройке. Он подошел к машине и скомандовал садиться на заднее сиденье.
– Э... – протянул было Фрол, вытягивая руку в сторону их жилища.
– Ничего, пусть они дрыхнут. Ты вернешься.
Резво забравшись на заднее сиденье, Валетов неожиданно уткнулся во что-то белое и мягкое, пахнущее дешевыми духами и больничными ароматами. Он повернул голову, поднял ее чуть вверх и оказался нос к носу с рыжей конопатой медсестрой, чьи пышные формы просто сводили с ума всех призывников из южных районов.
Валетов тут же отодвинулся.
– Здрасьте, – поздоровался он.
– Здрасьте, – ответила незамужняя девица и весело ему улыбнулась. – Это что? Теперь мой помощник?
Холодец сам сидел за рулем «уазика».
– Да, Елизавета Дмитриевна. Воткнул, так сказать, во всех, кого нашел, и вот его поймал. Все, что могу. Хлопчик смышленый, поможет вам с вашими пробирками.
– С пузырьками, – поправила обладательница толстой длинной косы, которая сейчас лежала у нее на аппетитной груди.
Фрол, как и обычно в армии, был в непонятках, куда его везут, но предполагал, что слишком тяжелая работа не предвидится, так как захомутали его одного, а сила и мощь из него так и прут, потом – он покосился на сидящую рядом медсестру, – она и сама может перенести немало. Зачем понадобилось дергать его с места? Вот Холодец скотина, двух слов связать не может, а запомнил, кого привозил на работы, кого не возил. Он сегодня и так всю ночь вон оборону с хряком на пару держал. А теперь ему еще и куда-то ехать. Он снова посмотрел на рыжую красавицу. С другой стороны, ладно, можно и покататься. Тем более бедро у нее мягкое. Как в машину взлетел, так и врезался.
– У-у, – загудел он.
– Что случилось? – тут же обратилась к нему Елизавета Дмитриевна.
– Ничего. Все нормально, – опомнившись, буркнул Валетов.
Остановились около аптеки.
– Ну вот и приехали, – ласково сообщил Холодец, неожиданно, наверное, для самого себя правильно построивший первую в его жизни фразу.
– Пойдемте со мной, товарищ солдат, – позвала медсестра и зацокала каблуками к двери аптеки.
Они вошли в магазин, поздоровались с продавщицей и прошли через торговый зал на склад. Здесь Елизавета Дмитриевна вытащила из небольшой сумочки бумаги, села за стол и стала перебирать их. Вскоре к ним зашла заведующая. Женщина, по комплекции не уступающая медсестре, только лишь раза в два постарше, с накрученными кудрями на круглой голове.
Поздоровавшись, женщины начали возиться с коробками лекарств и отбирать то, что необходимо для медсанчасти. Из разговора стоящий и переминающийся с ноги на ногу Валетов понял, речь идет о какой-то гуманитарной помощи, доставленной среди ночи. Не знали, куда деть, и, потревожив сторожа, дежурившего в аптеке, оставили коробки и укатили. Что за спонсоры, до сих пор никто не выяснил, но привезли дельное: шприцы, физраствор, кучу таблеток. Похоже, решено было солдатикам отдавать не все, а часть пустить в продажу в поселке. Вообще-то, это не его дело, но Валетову показалось, что так поступать не слишком-то здорово.
Как понял Фрол, они пойдут в обратную сторону пешком. А понял он это после того, как они вышли на улицу и не увидели машины. Холодец уже куда-то уехал. Похоже, это было известно Екатерине Дмитриевне, она взяла в одну руку сумочку, в другую – небольшую коробочку с «колесами» и пошла в своем белом халатике, цокая бедными туфельками по асфальту. Туфельки бедные, потому как выдерживать сотню килограммов дамских прелестей не каждая обувь в состоянии, нужна прочная, хорошо выделанная.
Валетов в обоих руках тоже тащил какую-то поклажу с медбарахлом, не особо разбирая, чего несет. Но, к его радости, ноша была не тяжелой, и ему предоставилась масса времени на разглядывание колыхающегося стана сестрицы.
Обливаясь, но не потом, а слюной, он кое-как дошел до медсанчасти, свалил коробки и осоловелыми глазами поглядел на Лизу – как он ее стал называть про себя.
– Спасибо, – пропела медсестра, – можете идти.
«Куда же это я теперь пойду, – подумал он, – без пропуска? Мне ж по поселку надо пройти, чтобы до стройки добраться». Никто, ни Резинкин, ни Простаков, не решались покинуть стройплощадку ни днем ни ночью, потому что можно было запросто нарваться на патруль, а потом объясняй, кто они такие и что здесь делают. Пока с губы заберут, там уже говна нахлебаешься. Пропуска были у дембелей, а они ему бумаг не одалживали.
– Мне вернуться надо, – мялся Фрол у двери, – вы бы мне какую-нибудь бумажку выписали, чтобы я спокойно дошел до места.
Медсестра задумалась.
– Вообще-то, моя бумажка для патруля – филькина грамота. Сейчас. – Она на каком-то бланке написала, что он направляется в аптеку, шлепнула штампик, свернула листочек и отдала его Валетову.
– Надеюсь, что этого окажется достаточно. Все-таки я тоже как-никак человек военный, целый прапорщик.
– Да, да, – сухо отвечал Валетов, стоя перед женщиной, которой бы он с удовольствием... эх! Наконец он промямлил: – Спасибо, до свидания. – И вывалился за дверь.
Добрался до места без приключений. Народ продолжал дрыхнуть, несмотря на то что дело шло к вечеру.
«Что же они ночью тут будут делать? Вот пусть сами и охраняют эти кирпичи долбаные», – размышлял Фрол, заваливаясь на свой топчан.
Первым, около шести вечера, открыл глаза Ануфриев. Тут же растолкал своего кореша, и вдвоем они начали куда-то собираться. Остальные дремали наполовину и теперь поотколупывали глазенки и стали разглядывать вставших старослужащих.
Увидев, что молодежь интересуется их сборами, Ануфриев просветил, застегивая китель:
– Мы отправились в часть. Через два часа вернемся.
Глядя, какие нервные, резкие движения они совершают, Валетов сообразил, что дело какое-то затевается нехорошее. Морды у обоих бледные, глаза блестят совсем не по-доброму. На сборы у деда и дембеля ушло не больше минуты. Оправившись, они отдернули брезентовый полог и вышли на улицу.
Простаков сел на своем топчане и покачал головой:
– Чудилы, блин. Знаете, куда они пошли?
Резина усмехнулся:
– Чего же непонятного? Со вчерашнего вечера зелье себе достали, а шприцов у них нет. Мне Сизов сам сказал, что им надо шприцы достать. Куда, думаешь, они поперлись? В медсанчасть. Сейчас будут себе придумывать болезнь, чтобы медсестра впорола им что-нибудь. Один комедию начнет ломать, второй украдет шприц. Так же, напрямую, не попросишь.
– Ну, – не поверил Простаков, – зачем лишний раз им свой зад подставлять? Просто так возьмут. Напоют этой толстой Лизе что-нибудь. Да она, может, их уже и знает. Это же каждую неделю надо что-нибудь искать. Иначе их ломать начинает. Нет, с ума сойти. Лучше водку пить.
Валетов согласился:
– Водку, конечно же, лучше, да только ее тоже искать надо.
– Молчи! Извел весь самогон на свинью!
– Не весь, а половину.
Резинкин незатейливо предложил Фролу собираться топать за ужином.
– Нашли себе маму, – обиделся Валетов.
Тем не менее в его животе было тоже пусто. И понятно, теперь ни тот ни другой не двинутся. Эти обязанности были навязаны ему Ануфриевым в обмен на более легкую участь на стройке. Ну что же, он согласен, согласен. Завтра они все равно будут раствор месить и кирпич класть, его дело – свинья, вот так-то.
Отправившиеся в часть кореша не появились ни в восемь, ни в девять, ни в десять. Теперь уже начали гадать, куда они запропастились. Простаков предположил, что их сцапал патруль, но в ответ услышал дружное ржание.
– Ты дурак, – веселился Резинкин, – думаешь, они просто так бы пошли? У них у обоих пропуска. По территории поселка могут ходить, куда им вздумается. Эти два пропуска им сам Холодец выписал на случай, если необходимо будет что-нибудь в часть сообщить.
Гигант пожал плечами:
– Ну, не знал я этого. Что же сразу – «дурак-то»?
В одиннадцать вечера Леха решительно поднялся со своего места во весь двухметровый рост.
– Надо идти. С ними что-то случилось.
– Куда идти? – завыл Резинкин. – Ты че? Они сейчас, наверное, в части на койки запали и тащатся после того, как проширялись. А ты пойдешь свою жопу подставлять. У тебя ни пропуска, ни допуска. Сейчас загребут, и что тогда будешь делать? Потом тебя идти искать.
– Надо всем идти, – твердо сообщил сибирский охотник. – Что-то тут не так. За шприцами сходить – два часа, тем более пропуска есть. Думаете, они бы в части остались? Вот и я говорю, не остались бы. Так что нечего сидеть, тушите свет и пошли на поиски.
Троица прошла по тропинке, окруженной с двух сторон высокой травой, и вышла на усыпанную мелким гравием дорогу.
– Как пойдем? – прошептал Валетов.
– Ясно, не в лоб. – Резинкин завертел головой, пытаясь что-нибудь разглядеть в темноте.
– Вон там свет, пошли туда, – сказал Простаков.
По общим очертаниям здоровой руки двое напарников догадались, куда предлагает направиться гулливер.
– Ты что, там дорога. Сейчас, только на нее выйдем, и патруль сразу заберет.
– Но мы же не можем топать в полной темноте. Тут ни черта не видно. Надо выйти ближе к свету.
– На фига к свету? – Валетов дернулся с места. – Подождите, я сейчас.
Он прошел по тропе обратно к свинарнику и вернулся с мощным фонарем, оставленным еще завхозом.
Изредка включая свет, трое топали один за другим по тропинкам, по которым и днем-то пройти большое дело. Спотыкаясь и ругаясь, они пробирались по поселковым тропкам минут двадцать. Наконец остановились.
– Где это мы?
Вокруг были заросли шиповника, которые изрядно успели поцарапать руки.
Самым образованным являлся среди всех Валетов, он успел закончить полкурса политехнического института и мечтал когда-то стать архитектором, а посему пользовался в ситуации, где нужно было бы шевелить мозгами, непререкаемым авторитетом.
– Для начала надо на открытое пространство выйти. Посмотреть, где церковь. Купола с любого места видать. А по церкви определимся.
– Как ты по ней определишься? – бурчал Простаков.
– Очень просто. В какую сторону крест повернут. Из части, когда выходишь через КПП, то видно крест. Точно на него глядишь. Все завитульки видать.
Прошли еще немного, и действительно заросли шиповника кончились. Вышли на открытое место. Слева оказались чьи-то огороды, справа начиналось поле.
– Е-мое! Это вообще окраина поселка, – перепугался Резинкин. – Слушайте, куда мы забрели?
– Хватит причитать, как баба, – буркнул Простаков. – Я в тайге вон и то потеряться не мог, и здесь не потеряемся. Вон церковь. Нам туда.
Валетов молча согласился с охотником. Действительно, им предстояло идти через пустырь к другим домам, находящимся примерно метрах в трехстах. Там горел свет.
– Что же мы – через огороды полезем? – переживал Витек.
– Да не ной ты! Проход найдем.
Луна, чей диск был уже не полный, не могла дать слишком много света. Они шли, ориентируясь на свет дальних окон, не рискуя включать фонарь.
Простаков топал первым некоторое время, но Резинкин и Валетов взвыли:
– Здоровый, иди сзади! Да, иди сзади, – набросились они на него. – За твоей спиной ни черта не видно, а ты через наши головы все разглядишь.
Проходили мимо каких-то кустов, из которых неожиданно донесся знакомый басок:
– Э, сыны, че ходим по ночам, а?
Трое вздрогнули, от неожиданности присели.
Забейко тихонько заржал:
– Придурки, я фигею.
Петро поднялся из кустов. Его лицо время от времени освещали всполохи дымящейся в углу рта сигареты. Сделав солидную затяжку, он выпустил дым.
– Вы куда, придурки? Вы прете прямо на шоссе, там патрулей немерено. Дебилы. Вы даже ходить не умеете. Слышь, Ашот, они вообще не шарят.
Кусты зашевелились, и из них раздался небрежный голосок еще одного деда – Казаряна:
– Петя, хорош, дай им слово сказать, куда они ломятся. Как строительство идет?
Молодые узнали голос и второго деда. Старший сержант Казарян корешился с Забейко. Ничего удивительного, что они вдвоем. Земляков более нет, а они оба с югов. Ашот из Карачаево-Черкесии, а Забейко из Ростовской области. Вот так.
Фрол сделал шаг вперед.
– Ануфриев с Сизовым за шприцами пошли, до сих пор нету. Должны были в восемь прийти, на стройку вернуться. Вот мы и идем посмотреть, что с ними случилось.
– Они идут посмотреть, что с ними случилось, – передразнил Забейко. – Придурок, тебя сейчас патрули захомутают.
Казарян ехидно хмыкнул из кустов:
– Ты че, Петро, мы сами патруль.
Хохол нахмурился:
– Действительно, мы сами патруль. Но мы фиговый патруль, Ашот. Мы просто так. Сколько нам до дому? – спросил он у Резинкина.
Резина не помнил.
– Ты че, идиот, не знаешь, сколько мне служить осталось?
– Извините, товарищ дедушка, не помню.
– Эх, слоняра, придешь ты в часть после стройки, – Забейко улыбался, – ты все выучишь. Кому когда домой, кому че положено. Че делать-то будем?
– Если этих наркотов захомутают, потом ведь весь взвод наизнанку вывернут. А Сизову я башку расколупаю, – Казарян начал злиться на незапланированную, но уже случившуюся фигню. – От этой дряни никак отвыкнуть не могут. Я же тоже покуривал, так ведь больше не дурю, бросил.
При этом Казарян затянулся. Простаков чего-то недопонимал.
– А сейчас чего ты делаешь? – спросил он.
– Идиот! Травку бросил курить, травку. В общем, так, – Забейко понял, что сегодняшний кайф обламывается, и, вместо того, чтобы балдеть под открытым небом, придется помогать. – Не, мужики, вы, конечно, круто поступаете, своих бросать не надо. Бля буду. Но у вас мозгов совсем нет. Это точно. Сейчас, короче, давайте так: мы с сержантом Казаряном – патруль, вы – задержанные. Спокойно проходим на территорию части. Мы знаем, они хотели за шприцами идти.
– За шприцами? – Казарян оправил форму, посмотрел, на месте ли красная повязка патрульного, и выплюнул сигарету. – О, значит, они в медчасть поперлись.
– А где третий? – тихо спросил Фрол.
– Какой третий?
– Ну, в патруле же должно быть трое.
– Это не твоего ума дело, где третий. Пошли.
Двое в парадной форме вели по асфальтированной дороге в часть «задержанных». Забейко начал:
– В общем, сейчас вы, слоны, вместе с нами идете в медсанчасть. Я эту жопастую Лизу уже давно знаю. Если они у ней там были, все нам доложит и разложит.
– Кого ты там застанешь, придурок. Время – двенадцатый час. Никакой Лизы уже там нет. Там все закрыто.
Все заткнулись и молча топали дальше. Было ясно как день, что все равно начинать надо именно с медсанчасти.
Выведенную из Германии дивизию расквартировывали по всей Самарской области. Отдельному батальону, которым командовал подполковник Стойлохряков, досталось неплохое хозяйство. Казармы, столовая, штаб – все было готово. А вот медчасти не было. Решили, после того как заехали, своими силами сделать избу. Сказано командирами – сделано солдатами. Благодаря принятому решению сейчас медблок находился за казармой по соседству с губой. Как удобно: если морду в казарме набили – бежишь в медблок, если на губе – опять в медблок. И расстояние небольшое.
Простаков подошел к окошку и заглянул в лазарет. Все койки были заправлены.
– Там никого, – прошептал он.
– Нет, ты подумай, – качал головой Казарян, – ни одного косаря нет, все служат. Невиданное дело.
– А че косить-то? – размышлял Забейко. – Лето, тепло. Не зима же. Зимой можно потариться в медичке, а сейчас че тариться? Ну че, будем вскрывать?
Одиноко горевшая лампочка над входом освещала плотно закрытую дверь.
– Погоди вскрывать. Давай по остальным окнам прошарим. Простаков, бери фонарь, пошли со мной. Остальные – отхлынули в кусты.
Забейко пошел вперед, а гулливер последовал за ним. Подошли к окошку.
– Во, тут врач сидит. Посвети.
Луч света пробежал по шкафчикам с лекарствами, по столу с какими-то бумажками, перепрыгнул на пустую кушетку для осмотра больных. Никого. Следующая комната: кладовка. Стопки чистого белья, какие-то коробки. Идут дальше. Дальше процедурный кабинет. Здесь когда-то побывал Забейко, когда они нажрались недозрелых арбузов. С ними тогда такое творилось! Петро поморщился от нахлынувших воспоминаний.
– Ну, посвети.
Простаков поднял над головой фонарь, и луч света сразу же выхватил из темноты две толстые голяшки.
– Они ее замочили! – Забейко отшатнулся и как-то даже подогнул колени с перепугу.
Последовала обычная трехэтажная брань, затем парочка разведчиков отвалила в кусты к остальным. Известие о том, что толстожопая Лиза лежит на полу и не шевелится, а разглядеть они могли только ноги, всех потрясло.
– Надо внутрь лезть, – басил Простаков, – может быть, она живая еще.
– Точно, здесь наркоты были. Пойдем, еще раз посмотрим через окно.
Забейко с гулливером вернулись на прежнюю позицию.
– Давай, длинный, гляди, чего там творится, – приказным тоном Петро заставил «телебашню» разглядеть ситуацию в комнате.
Прильнув к окну и задрав выше головы фонарь, Простаков стал осматривать процедурный кабинет. Он не мог видеть полностью лежащую на полу медсестру, потому что она находилась где-то слева, в углу, почти у самой несущей стены. Напрямую его отделяло от нее меньше одного метра. Простаков медленно стал осматривать комнату. В середине стоит высокий лежак, покрытый белой простыней и затянутый полиэтиленовой пленкой. Справа ящик с какими-то бутылками. Большой стол, предназначенный для проведения медицинских манипуляций, сейчас лежал на полу, и, видимо, находившиеся на нем банки с какой-то жидкостью упали и разбились, в результате на сером линолеуме оказалось много стекла. Кроме того, он видел использованные иголки, разбросанные в беспорядке, большой кусок ваты.
Перестав разглядывать помещение, он повернулся.
– Видать, она сопротивлялась. Стол перевернули.
– Е-мое. – Забейко бросился опять в кусты, Простаков за ним.
– Ашот, уходим. Ну ее на фиг. Здесь мокруха, жопа, короче. Е-мое, в такое дерьмо вдрязгаться.
Два деда сунули руки в ноги и сиганули прочь, не говоря ни слова молодым.
– Да, пацаны, бросать своих – это в падлу, – произнес Валетов, после того как «старых» не стало. – А сами взяли и сиганули.
– Перессали, – согласился Резинкин. – Ну че, мы лезем?
Простаков вздохнул:
– Может быть, они ее только оглушили? Неужели мы оставим ее здесь? Может быть, она еще жива.
– Через дверь войдем? – спросил Валетов, поглядывая на широкие плечи Простакова.
– Нет, дверь освещена. Сейчас кто по части пройдет, увидит взлом – все, нам кобздец. Давай в окно.
Они обошли медицинский блок и стали проверять прочность рам. Ни одна не поддалась, и пришлось решать, какое же стекло выносить. Не мудрствуя лукаво, решили забираться непосредственно в кабинет, где лежала медсестра.
Простаков попросил у Валетова носовой платок. Он точно знал, что у Фрола таковой имеется. Все ж как-никак интеллигент, полкурса института. Приложив ткань к форточке, Простаков невидимым усилием выдавил стекло внутрь. Стеклышки звякнули. То же самое он проделал и со вторым стеклом. Выбрал осколки.
– Ты че делаешь? Ты че делаешь? – тараторил Резинкин каждый раз, когда Алексей применял силу.
– Не мешай, – бурчал гулливер.
Когда форточки были удалены, здоровяк кивнул головой на проделанное отверстие, собрал из своих здоровых ладоней одну небольшую ступенечку, присел и, глядя на Валетова, предложил ему пролезть в форточку, для того чтобы открыть раму изнутри, а если удастся, то и входную дверь, чтобы они по-быстренькому прошмыгнули внутрь и после этого сориентировались в ситуации.
– Слушай, – шептал Резинкин, – а если она мертвая, мы залезем, и нас застукают, мы же не отмоемся.
– А если она живая? Дело пяти минут. Если с ней все, то мы просто уходим.
На том и договорились. Валетов ужом юркнул в кабинет вперед ногами. Он даже и не пытался открывать окно, а тут же скрылся из глаз, склонившись, видимо, над медсестрой.
Очутившись внутри, Фрол увидел Елизавету Дмитриевну, лежащую без чувств рядом с батареей отопления. Склонившись над ней, он пощупал пульс на запястье. Ничего. Тогда он начал искать сонную артерию на шее. Ему показалось, что кожа у медсестры холодная, и он отдернул руку.
Вытерев со лба пот, Валетов снова склонился над женщиной и уже более уверенно пытался прощупать живительные толчки. Вроде есть, а вроде и нет. Какая она здоровая. Он ее один ворочать не сможет. Надо бы положить поудобнее. Или все-таки вначале убедиться, что с ней все в порядке? Вдохнув и выдохнув, Фрол расстегнул халат и полез, надеясь нащупать пульс непосредственно на самом сердце.
Только он запустил свою ладонь под левую грудь и стал пытаться услышать что-нибудь, размышляя над тем, что, очень может быть, он лапает труп, отчего просто тянуло блевать, неожиданный удар по голове отбросил его в сторону. Он взвыл в полете.
– Ах вы сволочи! – разъяренная мадам вскочила на ноги.
Фрол пятился назад.
– Э-э-э, – кричал он, – остановитесь, вы что?
Она стояла, лупая глазами и одновременно застегивая на себе халат.
– Я думал, вы того-этого, померли тут. – Фрол тряс головою.
– Ой, прости, пожалуйста, прости, пожалуйста. – Елизавета Дмитриевна поняла, что переборщила с гостеприимством. С другой стороны, не могла же она знать, кто это сейчас ее тискает и с какими целями.
– Я просто пульс хотел нащупать.
Не глядя и не слушая солдата, она подошла и опустилась на твердый металлический стул, закрыла лицо руками и зарыдала.
Решив, что товарищу прапорщику надо дать время на то, чтобы она пришла в себя, Валетов побежал к входной двери.
Простаков и Резинкин ввалились в процедурный кабинет. Фрол нащупал выключатель. Теперь в комнате стало светло. Елизавета Дмитриевна уже справилась с волнением и поднялась, глядя на солдат. Потом остановилась взглядом на Валетове.
– Извините, – пробормотала она.
Голова у Фрола после такого удара просто пухла. Он, неожиданно для себя, закатил глаза и рухнул. Простаков даже не успел подхватить его.
– Что же я наделала! – взвыла медсестра, хватая с пола Валетова, словно ребенка, и укладывая его на высокую широкую кушетку, стоящую посередине комнаты. – Ну что вы встали?! – вскрикнула она навзрыд. – Вон в ящике нашатырь.
Потом она махнула на солдат рукой, повернулась, сама открыла ящик и взяла оттуда пузырек. Подняла с пола рулон с ватой, оторвала кусок, смочила его в едкой летучей жидкости и начала водить под носом у Валетова.
Тот быстро очнулся, вскрикнул, резко приподнял голову и затем снова рухнул как мертвый.
– С ним все будет хорошо, с ним все будет хорошо, – бормотала она, обхватывая голову руками. – А шприцы бы я им все равно не дала, наркоманы какие-то. Узнаю – все, конец им. Обязательно комбату пожалуюсь.
Простаков поглядел на Валетова, лежащего неподвижно. Резинкин нашелся:
– Тогда мы тоже пожалуемся. У него, поди, сотрясение мозга. Человек при смерти.
Медсестра опешила:
– Я не знала.
– А может, они тоже не знали, что вы им шприцы не дадите?
– Вы их еще и защищаете? – товарищ толстопопый прапорщик-женщина лупала огромными глазами.
– А почему бы нам не защищать, вы вон чего с людьми делаете, по башкам их бьете, – дожимал Резинкин, склоняясь к Фролу и заботливо прикладывая ладонь к его лбу.
– Куда они пошли? – задал самый насущный вопрос Простаков.
– Откуда я знаю? Меня же по голове ударили!
– Чем это, интересно, они вас? – озаботился гулливер, разглядывая аппетитную фигуру.
Когда они выходили из медсанчасти, Резинкин не умолкал:
– Ты видел, какая? Твой калибр, твой размер. Такие формы. Ты бы ее прям сейчас, да? А ля-ля-ля-ля...
– Заткнись. – Простаков чесал лоб, затылок, пупок и все, что ниже. – Где мы будем искать этих придурков? Ведь сейчас она Валетова вы€ходит и потом прямиком к комбату. Думаешь, что хорошее будет? Нас с этой стройки отправят куда-нибудь повоевать.
– Боишься? – раскалился Резинкин.
– А ты, Витек, не боишься, да? Ты давай думай, где нам искать этих дембелей долбаных. И надо молиться, чтобы медсестра поостыла, иначе на самом деле вложат нас тут всех. Ты думаешь, комбат разбираться будет, кто за шприцами приходил, кто медсестру спасал? Ей вон по фигу.
– Слушай, а за что она ему так вмазала-то? – не понимал Простаков. – Он ее спасать пришел, а она ему по башке...
– Думала, что лапать ее начал.
– А-а-а, – протянул Простаков и улыбнулся. – Сопротивляется, значит.
– Ты че, на самом деле загорелся, что ли? Тебе мало того, что ей по башке то ли Ануфриев, то ли Сизов заехал, ты ее еще оттарабанить решил? Здоровый, успокойся.
– Ничего я не решил, – пробурчал гулливер, переминаясь с ноги на ногу и выкручивая голову. – Куда пойдем-то, где искать-то?
Они отошли немного в тень, чтобы не светиться под горящей на крыльце лампочкой, и шевелили извилинами.
– Короче, размышляем, – бубнил Резинкин. – Итак, я наркот. У меня есть чем ширнуться, куда я с этого места пойду?
В полумраке видно было весьма и весьма плохо. Стоящие вдалеке фонари, что освещали пространство у фасада казармы, не добивали сюда. Так, какие-то блики. Резинкин закрыл глаза, пытаясь представить себе, что же он увидел бы днем, стоя на этом месте.
Чуть левее – казармы. Чуть правее – губа. На губу они вряд ли попрутся. Если посмотреть прямо, то за небольшими деревцами можно разглядеть плац. Сзади забор, отделяющий часть от остального мира. Вряд ли они пойдут в казармы. Если их там увидят, начнутся расспросы, что они здесь делают, поскольку должны находиться на стройке.
Он продолжал соображать, стоя с закрытыми глазами.
Простаков не причислял себя к весьма способным сыщикам и потянул его за шиворот. Резинкин невольно открыл глаза.
– Через забор они полезли, понял? Сматываться отсюда. У них пропуска есть, шприцы есть. Медсестру оглушили – куда пойдут? Через забор полезут.
В этот момент на крыльце появилась уже высохшая после рыданий рыжая Лиза. Они стояли в темноте, видеть она их не могла. Женщина закрыла медпункт и решительными шагами двинулась к казарме.
– Ну все, сейчас она вложит дежурному, и Сизова с Ануфриевым будет искать весь батальон. Прикидываешь, чего тут начнется? Сейчас всех поднимут, всех застроят, все наряды проверят и нас не забудут. Она ведь их запомнила!
– Конечно, запомнила, – согласился Простаков. – Я бы тоже запомнил того, кто мне по башке бьет. Потом нашел бы и ему бы башку оторвал. Полезли через забор, надо уходить отсюда. Сейчас тут жопа начнется.
– А че с Фролом делать будем?
– Ничего с ним не надо делать. Он сейчас на коечке дрыхнет. Она, наверное, ему еще и со второй стороны заехала, чтобы спал крепче.
Оба по-тихому заржали.
И тут в темноте раздался голос:
– А-а...
Ануфриев с Сизовым лежали в траве, один возле другого, и бредили под кайфом.
Резинкин подсел.
– Кого мы только не встречаем сегодня. Че делать? Сейчас же шмон начнется.
Простаков задумался.
– Надо бы Фрола сюда, он бы решил, что делать.
Вернулись в медчасть. На этот раз, уже не стесняясь, били окно в процедурном кабинете. Забрались внутрь, нашли Фрола, тихонько посапывающего в лазарете.
– Вот и занял коечку, – ухмылялся Резинкин, идя впереди Простакова, тащившего на себе своего друга.
– Слушай, а что он спит-то до сих пор? Я его трясу, трясу.
– Перестань трясти, даун. Она ему, наверное, снотворное вколола.
– А чего с этими двумя делать будем, которые в траве дрыхнут?
Резина остановился.
– Погоди.
Он ломанулся в кладовку и вернулся оттуда с носилками.
– Вот, гляди.
Простаков, удерживая на плече свисающего вниз головой Фрола, взвыл:
– Да ты что? С носилками нас сразу сцапают.
– Ну не оставлять же их здесь валяться. Ты прикинь, их найдут обколотыми. Мы все отсюда на Колыму поедем служить. Ты только представь, как будет улыбаться Стойлохряков.
– А мне к дому ближе.
– Придурок здоровый.
Простаков не обиделся.
– Ну че, через дверь выходим?
– Ну ты и долбан! Через окно. Сейчас медсестра, поди, бежит уже сюда, да не одна. С шакалом каким-нибудь.
И в этот момент хрустнул дверной замок. Мужики быстро и бесшумно покинули процедурный кабинет, словно бэтманы, и направились к забору. Быстро ступая по стриженой травке газона, разбитого рядом с высоким деревянным забором, Простаков нес Валетова, ожидая от него, что он все-таки проснется.
Сзади раздался знакомый голосок:
– Вот здесь. Вот здесь они меня ударили.
Это медсестра жаловалась кому-то.
Мужики присели.
– Надо доложить комбату, – раздался мужской голос.
Подчиненные сразу же узнали тембр своего взводного, лейтенанта Мудрецкого.
«Не повезло лейтенанту, – думал Резинкин, сидя на корточках. – Своих же людей ловить придется».
Наконец голоса стихли, и, похоже, медсестра и лейтенант вышли из кабинета.
Подождав еще немного, стали перебираться через забор. Первым перелез Резинкин. Затем перекинули носилки, и только после этого Простаков взял за шиворот и за ремень маленького Фрола, встал на цыпочки, приподнял его над головой и аккуратно спустил по поставленным под углом носилкам через забор. Груз встречал Резина.
И тут в ночи раздалось:
– Солдат пропал! – визжала медсестра.
Простаков сиганул с такой проворностью, будто ему под зад подложили раскаленную сковороду. Оказавшись за сплошным забором, на другой стороне, оба позволили себе на секунду перевести дух.
Резинкин тряс за подбородок лежащего на земле Валетова.
– Бежать, бежать надо, бежать, – шептал он в надежде на то, что все-таки Фрол очнется.
– Ни фига, бесполезно, – подытожил Простаков. – В какой они стороне?
Один пошел налево, а другой направо, поскольку оба забыли, где же лежат эти наркоты.
Балдежное «Э-э!» в ночи выдало наркоманов.
– Что делать будем? По одному их на носилках таскать? К стройплощадке? Это далековато. Мы тут будем полночи куролесить.
Простаков посмотрел на одно наркотское тело, на другое. Пнул сапогом в бок Ануфриева. Тот вряд ли ощутил пинок.
– Для начала надо Валетова реанимировать, – предложил Резинкин, склоняясь над малым.
– Ни фига не получится, – выдал заключение Алексей. – Любой бы нормальный давно бы уже на ногах стоял да вопросы бы задавал. А этот спит, голубок, ручкой-ножкой не колышет. Резинкин, че, вот прямо так положим на носилки и понесем?
Простаков вытянул на траве одного и другого. Поглядел на тушки.
– Да нет, вместе вряд ли мы их положим. Давай вот этого, Сизова, возьмем. Он похлипче будет, а к нему еще Фрола приложим. И понесем.
– Да нам необязательно их до свинарника тащить. Просто подальше от части унесем куда-нибудь. И все. А к утру они в кустах оклемаются и сами дойдут.
– Оклемаются, – передразнил Простаков, укладывая на носилки Фрола и Вову. – Ну че, ты готов надрываться?
– Погоди.
– Че ты еще задумал?
– Да погоди, говорю.
Резинкин оглядывался по сторонам.
– Надо еще одно дело сделать.
– Какое дело? Задолбал!..
Патруль, разодетый в парадку, шагал по дороге. Впереди старший сержант Казарян, за ним рядовой Забейко и ефрейтор Петрушевский. Им было хорошо. Жизнь представлялась в розовом свете. Двоим на дембель осенью, а ефрейтору Петрушевскому, ну, тому еще годок. Год – не два. Половина позади. Половина впереди. Вторая половина легче первой, это известное дело.
– Ну-ка, подберитесь, – скомандовал сержант. – Вон там движение на дороге какое-то. Че за уроды? Похоже, наши. В военной форме.
Свет нескольких фонарей, стоящих вдоль широкой центральной дороги, проходящей через весь поселок, позволял разглядеть идущих навстречу офицеров. Оказалось, патруль встретился с майором Холодцом и лейтенантом Мудрецким, непонятно что делающими в два часа ночи среди поселка.
«Не спится идиотам, – первое, что подумал Казарян. Затем он собрался с мыслями. – Так это же, наверное, из-за медсестры этой долбаной. Наверное, она и сдохла там. Вон за спинами солдаты через дорогу переходят цепью. Весь поселок шмонают. Ищут. Ануфриев с Сизовым впухли. Им все, кобздец. Хорошо, что полумрак. Пьяных глаз не видно».
Ведь они в кустах сидели с Забейко посреди поляны, ждали, пока им Петрусь родит самогонку. И он родил. Пришел на место, а их нету. Хорошо, ума хватило дождаться, пока они из части обратно вернутся. После того как один литр они ужрали на троих, все были хорошие и веселые. Сейчас бы завалиться куда-нибудь и спать. Так нет, чего-то по пьянке бродить потянуло. Приключения искать. Наряд, е-мое. Патруль, блин.
Пьяный Казарян небрежно отдал честь начальнику штаба.
– Здравия желаю, товарищ майор.
– Здорово, разбитое корыто, – скороговоркой отозвался Холодец, пытаясь в полумраке разглядеть лицо старшего сержанта. – Никого не встречали здесь?
– А кого ищем-то? – попытался выведать Ашот.
– Своих ищем. Два придурка медсестру избили. За шприцами приходили. Видать, наркоты. Всех своих проверяем. Ничего, скоро найдем.
– А кто такие, товарищ майор?
– Пока не знаем.
Лейтенант Мудрецкий вышел из-за плеча начальника.
– Происшествия были какие-нибудь?
Он подошел поближе к как-то виновато, бочком стоящему Казаряну. Поскольку с обонянием у него было все в порядке, сразу в нос ударил запах перегара.
Нажраться в патруле – это великое дело, это уметь надо. На такое только очень старые служащие могут пойти.
Лейтенант стал смотреть глаза в глаза старшему сержанту. И последний дрогнул.
– Потом пообщаемся, – прошептал лейтенант. – Так, значит, никого не видели? – уже громко, для Холодца, повторил он.
– Нет, никого. У нас все нормально сегодня. Тихо.
– А это что за херота? – майор указывал за спины солдат.
Все повернулись. Через дорогу с носилками в руках, Простаков впереди, Резинкин сзади, топали по своим, только им известным делам.
– Ну-ка, задержать их, – скомандовал майор.
Троица поддатых вяло побежала к переносящим носилки Простакову и Резинкину. Не успеть задержать их они не могли, потому как с носилками далеко не убежишь. А если предупредить, значит, оказаться соучастниками.
– Э-э, ну-ка стоять, – картинно орал Казарян. – Куда идем? Чего несем? Кто такие и откуда?
Простаков обмяк. Пришли. Дальше некуда. Поставив на дороге носилки, оба выпрямились и перевели дух.
Ну вот и все. Вот и отходились. О-о! Сзади вон майор Холодец и их лейтенант. Лейтенанту стремно, лейтенанта подставили. Теперь комбат его заездит. Резина водил башкой, стараясь долго ни на ком взгляд не задерживать.
Быстрыми шагами подошел майор.
– А, Простаков. Что это у вас такое? Че это за дрова на носилках?
Прежде чем двигаться по поселку, Резинкин предложил надрать травы и закрыть ею обоих солдат. Мало ли какая фигня может случиться. Сейчас эта фигня стояла, заложив руки за спину, и внимательно смотрела на небольшой стожок свежесобранной травы.
– Чего это вы делаете по ночам?
Резинкин запел заранее заготовленную оперу:
– Товарищ майор, мы это, товарищ майор, – он переминался с ноги на ногу, как будто у него что-то между ног чесалось, – вы понимаете, у нас там производитель для Шпындрюка, ну, для главы района.
– Я знаю, кто такой Шпындрюк, – перебил сурово майор. – И кого Шпындрюк вместе с этим производителем должен на свет производить? – спросил начальник штаба, пиная начищенным ботинком ручку носилок.
– Да это, понимаете ли, – продолжал Резинкин, глядя то на Мудрецкого, то на начальника штаба, – там хряк здоровый, так он, это самое, ночи сейчас не очень теплые, август, приболел немного, а с ветеринаром консультировались, и он попросил принести свину травки, чтоб тот подлечился.
Простаков, слушая эти бредни, ощутил, как у него на голове шевелятся едва-едва отросшие после стрижки волосы. И надо же, как врет-то складно.
– Вот нам и пришлось, товарищ майор, посреди ночи идти быстро траву драть.
– А че ж так ходили далеко? Че, ближе нигде не было, что ли?
– Так, товарищ майор, точно помню, что около заборчика части травы много. К тому же траву-то мы подергали, и, глядишь, все почище стало.
– Да, лейтенант, – обратился Холодец к Мудрецкому. – Вы действительно там субботник проведите, за забором-то. Всю траву уберите, и чтоб порядочек там был, а то никак вот что-то у нас руки не доходят. Пустырь, понимаешь, бурьян развели. Займитесь этим.
– Есть, товарищ майор, – подал голос Мудрецкий.
Ему кроме как о пустыре и о сорной травке думать не о чем. Сказали – надо делать.
– Ну пропусков у вас, конечно, нет? – обрадовался майор и подмигнул Казаряну.
– А почему нет? – замычал обиженно Простаков. – Все у нас есть.
Пропуска они изъяли у Сизова и Ануфриева. Они-то им зачем? Они сами теперь не ходят, их теперь носить приходится.
– Вот, товарищ майор.
Не став глядеть в бумажки, офицер развернулся.
– Патруль, за мной. Лейтенант тоже. Ищем, ищем.
Ашот, пораженный такой ладной брехней, выставил Резинкину вверх большой палец и удовлетворенно покачал головой.
– Красавец, – прошептал он.
Развернувшись, следуя за офицерами, патруль успел сделать шагов пять, как вдруг на носилках кто-то чихнул.
– Сизов – придурок, – выругался Резинкин.
Тем временем здоровый Простаков нашелся и стал вытирать рукой под носом.
– Извините, черт, у меня на траву аллергия. Знаете, болезнь такая.
Майор обернулся, усмехнулся и пошел дальше.
– Несите давайте траву свинье, а то сдохнет, – говорил он на ходу, не оборачиваясь и все дальше удаляясь.
– Пронесло, а? – не поверил сам себе Резинкин.
– Чего ж пронесло-то? Еще ведь один рейс. Но врал ты складно. Как думаешь, на самом деле свинья будет эту траву-то есть?
– Откуда я знаю? Хорошо, что вот Холодец – он не колхозник, тоже ни фига не разбирается. Вот корова стала бы эту траву есть, а свинья – не знаю.
– И я не знаю, – пожал могучими плечами Простаков, хватаясь за носилки. – Пошли, нам еще далеко топать.
Сидя на втором этаже, в кабинете начальника штаба батальона, медсестра, всхлипывая, пересматривала личные дела с фотографиями. Она просмотрела все имеющееся фото один раз и опознала Ануфриева. После этого с помощью Мудрецкого майор Холодец установил, что ближайший кореш у Ануфриева – Сизов. Найдя его фотографию, он предъявил ее Елизавете Дмитриевне, и она тут же опознала и второго солдата.
– Ну все, вычислили, – улыбнулся Холодец, откидываясь на стуле и потягиваясь. – Эти придурки сейчас свинарник строят.
Он поглядел на часы, было три часа ночи.
– Постойте, – Мудрецкий вскочил со своего места, – так эти, с носилками, что мы видели, они же тоже на этом свинарнике работают. И куча травы...
Холодец понял, что, не догадавшись пошурудить в наваленной на носилках куче, он здорово облажался.
– Ничего, второго явно не успели перенести. Не может быть, времени не хватит.
Майор никак не думал, что, перебравшись через дорогу и оставив бесчувственного Валетова и Сизова, Простаков с Резиной быстренько вернулись за вторым наркотом, валявшимся рядом с забором части. Перетащив и его, немного отдышались.
– Че теперь? – не унимался Витек.
– Че-че, – бубнил здоровяк, – сейчас передохнем и дальше потащим.
– Ведь она могла этих, – он попинал ногами валявшихся на земле наркоманов, – запомнить. Я даже больше чем уверен, что она их запомнила.
– И чего мы теперь делать будем?
– Тащить, здоровый, тащить! Я уже себе все руки оттянул, – жаловался Виктор. – Давай вначале одного Фрола отнесем, а потом за этими вернемся. Кто их тут найдет-то? – он посмотрел на часы. – Четвертый час утра.
Простаков поднялся, вышел из палисадничка, где они укрылись, и вернулся обратно в темноту.
– Да, рассвет виден. Заря скоро займется. Уже в половине пятого начнут коров выгонять. Тут же стадо есть.
– Знаю я про стадо, – выругался Резинкин, поднимаясь. – Блин, уроды. Таскай их тут туда-сюда. Они нашырялись, им по кайфу.
– Э, мужики, – застонал Ануфриев. – Че за фигня? Где я?
– Ты в дерьме по уши, – отозвался Простаков.
– В дерьме? – переспросил Ануфриев.
Гулливер подошел и оторвал дембеля от земли, схватив его за грудки. Тот болтался, словно шнурок в умелых руках фокусника. Казалось, Простаков может легким движением руки завязать этого наркота в узел.
– Ты сможешь идти?
– Базарю, – отозвался Ануфриев, – я даже могу лететь. Сейчас Сизов дунет сзади, и я полечу. Сизов!
Но до своего товарища Ануфриеву докликаться не удалось. Его кореш лежал в беспамятстве и не хотел не то что шевелиться, даже немного погундеть.
Теперь они не могли нести одного Валетова к стройке, так как этот полоумный мог забрести куда-нибудь и натворить дел. Сейчас весь поселок полон патрулей, и шансов у них пробраться не так уж много.
– А че здесь травы столько? – дурным голосом спросил дембель.
– А то, – грубанул Простаков, – что ты, придурок, обкололся прямо у забора части. Зачем еще медсестру глушанули?
– Кого глушанули? Че ты несешь? – Ануфриев сидел на земле, обхватив голову руками.
– Хорош базарить, – подвел итог Простаков, подхватывая Ануфриева на руки и перекидывая его через плечо вниз головой. – Давай, Витек, иди впереди, свети фонарем. Я потащу этого. С носилками мы будем долго перебираться.
Нести бормочущее тело было нелегко, но Алексей старался не просто идти, а бежать с бараньим весом на плечах.
Когда они выбежали на дорогу, усыпанную мелким гравием и ведущую к стройплощадке, Алексей сбросил с плеча ношу и постарался отдышаться.
– Ну че, может, вдвоем его понесем? Ты – за руки, я – за ноги?
– Отстань, – отмахнулся Алексей. – Сейчас. Тридцать секунд – и дальше.
Болтаясь вниз головой, Ануфриев что-то там грозился насчет того, что кому будет после того, как он придет в себя. На все эти угрозы Простаков не реагировал. Ему еще предстояло возвращаться за Сизовым и мелким.
Майор Холодец с серьезным видом вынул из кобуры личный пистолет, проверил обойму, положил все на место и скомандовал лейтенанту Мудрецкому и медсестре:
– Сейчас едем на стройку. Вы оба со мной.
Они вышли из штаба, сели в служебный «уазик» и, врубив дальний свет, направились к дому Шпындрюка.
Сто пудов – Ануфриев с Сизовым оказались бы засвеченными. Но тут, увидев идущий патруль, Холодец притормозил. Это оказались уже встречавшиеся им сегодня ночью деды Казарян и Забейко, а вместе с ними ефрейтор Петрушевский.
– Вы двое, те, что поздоровее, садитесь на заднее сиденье. Едем.
Переглянувшись, Казарян с Забейко забрались и немного потеснили сидящую там Екатерину Дмитриевну, которая занимала половину сиденья. Мудрецкий оглянулся, посмотрел на солдат и с удовлетворением отметил, что они немного протрезвели.
Холодец объяснил ситуацию туманно:
– Сейчас, мужики, поможете нам в одном деле.
– Угу, – согласились оба.
Старший сержант Казарян оказался плотно прижат к Елизавете Дмитриевне. Поскольку они накатили по ходу ночи еще, он находился в таком состоянии, когда желания берут верх над рассудком. Тем временем машину трясло из стороны в сторону. Холодец, сидящий за рулем, заявил, что знает короткую дорогу к дому Шпындрюка, и они буквально за пять минут будут на месте. Оказалось, пять минут по колдобинам.
Ашот, поехавший морально и физически от соседства полного бедра медсестры, как бы невзначай во время тряски положил руку ей на колено и больше не убирал ее. Она, казалось бы, некоторое время не замечала столь повышенного внимания, но как только машина пошла ровнее, тут же отбросила руку сержанта в сторону.
– Что вы себе позволяете? – взвилась она.
Мудрецкий оглянулся.
– Ей, вы чего там? – попытался приструнить солдат командир взвода.
Усевшийся с краю Забейко как-то странно повел головой и покосился на лейтенанта. Стал искать ручку, опускающую стекло. Не нашел. Мудрецкий нахмурился, соображая, в чем тут дело. Рот Петра раздулся, и тут, во время очередного взлета в воздух идущего на большой скорости «уазика», лоснящаяся круглая пачка неожиданно извергла поток блевотины прямо на командира взвода.
Мудрецкий заорал благим матом. Холодец остановился так резко, что едва не вышел через переднее стекло вместе с качественно обделанным летехой. По инерции здоровая Лиза навалилась вперед, и в этот момент прорвало и Казаряна, который запачкал майора и медсестру.
Оба вывалились из машины и доблевывали уже в травку. Холодец выскочил и стал отряхиваться, при этом извергая из себя массу ругательств.
– Что же это такое! Куда блюете, глаза-то есть?
При свете фар было видно, что халат медсестры также качественно уделан. Проблевавшись, Казарян повалился на землю и стал тяжело дышать.
– Умирает, – воскликнула медработница и склонилась над ним.
Стоя в аккурат сзади Лизы, Мудрецкий поворотил глаза в сторону. Не очень-то скромно любоваться такими здоровыми полушариями, возникшими прямо около его носа.
– Ничего с ним не будет. – Холодец подошел и смотрел на лежащего в траве солдата. Потом перевел взгляд на Забейко. – Что, нажрались?
Поняв вопрос не прямо, а косвенно, и перепугавшись не на шутку, дед сдал себя и товарища с потрохами:
– Самогон пили, товарищ майор, виноваты немножко. Плохой продукт, видать.
– Та-а-ак! – ревел тупой начальник штаба, гоняя кадык туда-сюда. – Вы двое пойдете под суд и на губу. Снимаете ремни со штык-ножами.
Возникла проблема. Надо было ехать на стройплощадку и одновременно с этим отвозить этих проблевавшихся пьяниц в изолятор с решетками на окнах. Мудрецкий один не мог конвоировать солдат, а Холодец не хотел в одиночку с медсестрой ехать на стройку. Все-таки среди ночи двум мужикам как-то сподручнее. Не то чтобы он боялся, просто, навидавшись по службе всякого, предполагал, что ему все-таки могут оказать сопротивление, а один он не справится.
Ведь этим придуркам светит дисбат за такие дела, а покрывать наркотов майор не собирался. По той простой причине, что обиженная ударом по голове Лизочка обязательно растрезвонит о случившемся, а заткнуть ей рот просто не представляется возможным.
Придется организовывать показательный процесс и марать и без того запятнанную честь батальона. Посчитав, что медсестра будет обузой на обратном пути в часть, Холодец высадил ее из машины и сказал, что они с Мудрецким вернутся через пятнадцать минут. Действительно, до территории части было рукой подать.
Нехотя медсестра согласилась остаться и подождать. Скрутив руки солдат ремнями, Холодец засунул в машину арестованных, вытер носовым платком блевотину с переднего сиденья. Мудрецкий также все протер и после этого опустился на свое место. В кабине воняло. Пришлось открыть окна, благодаря чему стало намного свежее, тем более что ехали быстро.
Оставшаяся в одиночестве Елизавета Дмитриевна глядела на стоящие невдалеке дома и жалела, что ни в одном из них пока еще не зажегся свет. Будучи облаченной в один только халатик, который теперь был еще и облеван безответственными солдатами, которые могут напиваться в патруле, хотя сами призваны ловить пьяных, толстопопая Лиза стала сразу объектом внимания сотен комаров, которые были не прочь перекусить полными белыми ляжками. Набрасываясь на нее целыми тучами, злостные насекомые заставили пышную девушку постоянно перемещаться по местности. Она егозила из стороны в сторону, насрывала веточек и постоянно обмахивала себя. Но ничего не помогало. Видать, сладкое тело так манило к себе комарих, что они были готовы расставаться с жизнью, лишь бы только напиться медицинской крови.
Когда Холодец и Мудрецкий вернулись, они нашли медсестру в истеричном состоянии. Ее зажрали. Всю. Лицо, руки и ноги были покрыты сплошным слоем укусов. Она села в машину, не в силах даже чесаться.
– Ну вот, сдал голубчиков, – улыбался Холодец, с некоторой озабоченностью поглядывая на медсестру. – Что это с вами?
– Все нормально, – как-то не по-доброму ответила Лиза.
– Теперь едем разоблачать преступников! – радостно воскликнул начальник штаба, и служебный «уазик», прорезая лучами фар темноту, устремился к возводимому солдатами свинарнику.
Простаков был весь в мыле. Он, бросив небрежно тело своего друга Фрола на топчан, снова откинул брезентовый полог и вышел на улицу. Взяв ведро, он пошел к колодцу. Набрав воды, вылил ее себе на голову и после этого только почувствовал себя более-менее сносно.
Вокруг него, словно Луна вокруг Земли, бегал Резинкин.
– Ну как, тебе полегчало? Тебе полегчало?
Здоровый, проделав колоссальный объем работы, сейчас не был склонен к разговорам. Ему бы дух перевести. И в этот момент, когда он стоял, склонившись к земле с мокрой башкой, появился «уазик».
– Еще бы две минуты...
– Заткнись, – цыкнул Простаков на Резину, потряхивая бритой головой. Крупные капли летели с его головы в разные стороны. – Мы спим, понял? Уходим.
Оба шуганулись обратно к жилищу и умерли на своих топчанах.
Холодец поставил так свою машину на стройплощадке, что свет фар освещал брезентовый полог.
Подождав, пока Мудрецкий подойдет к нему, Холодец показал пальцем на полог и одними губами произнес:
– Пошли.
Они приближались медленно, стараясь наступать на носки, чтобы ничто не хрустнуло под ногами. Холодец даже расстегнул кобуру, хотя пистолета не достал. Отбросив брезент, майор остановился.
Свет от фар осветил часть жилого помещения. Все солдаты как ни в чем не бывало спали на своих местах.
– Встать, – заорал Холодец. – Подъем!
Первым поднялся потревоженный Терминатор и с неудовольствием захрюкал и завозился в загоне.
Простаков с Резинкиным подорвались со своих мест и вытаращили на майора невинные глаза. Остальные трое продолжали лежать, словно бревна.
– Встать!
Лейтенант подошел к Сизову и потряс его за плечо. Тот открыл глаза и пробормотал:
– А, товарищ лейтенант, доброе утро. А че такое? – Он медленно сел на кровати.
Холодец третий раз раззявил пасть:
– Встать!
Теперь уже зашевелился и Ануфриев, а Фрол продолжал спокойно спать на своем месте.
– Он очень устал, – пояснил Резинкин. – Вон все за свиньей ухаживает. Спит как убитый.
Терминатор тут же подтвердил сказанное частым сопением.
Простаков подошел к Валетову, которого положили спать, естественно, в одежде, и, приподняв его, поставил спящего перед майором. Взял его одной рукой за голову, а другой за воротник и, как кукловод, приподнял голову и вновь отпустил ее. Колганчик Валетова безжизненно мотался на согнувшейся вниз шее.
– Что с ним такое? – майор подошел ближе.
Хорошо, что рядом с ним не стояла медсестра, она бы объяснила, что с ним такое.
– Устает очень.
– Так люди спать не могут, – не поверил начальник штаба, взял и сам пальцем приподнял упершийся в грудь подбородок Валетова.
Случилось чудо. Зрачки под закрытыми веками забегали, и тут Фрол открыл глаза.
– Чего, – бормотнул он, угоняя комок кадыка вниз, – надо?
– Чего мне от тебя надо? – переспросил злобно Холодец. – Ничего, иди спать.
Терминатор, разбуженный воплями начальника штаба, завозился в углу, загородка затрещала.
– Только свиньям не спится, – попытался пошутить Простаков, неловко гыгыкнул и показал рукой на хряка. – Может, ему, того-этого, бабу надо?
– Молчать! – Холодец неистовствовал. – Ануфриев и Сизов, на выход!
Потом посмотрел на Простакова и Резинкина:
– И вы двое тоже.
Построив солдат в одну шеренгу, начальник штаба пригласил для опознания медсестру. Она выбежала из машины и быстрыми шагами подошла к построившимся. Она смотрела на Простакова, потом на Резинкина.
– Эти двое, – тут же живо затараторила она, но Простаков состроил страшную рожу, и медсестра, которой этот сибиряк был не безразличен, как оказалось, осеклась и не стала продолжать. – Эти двое – это не те.
И Простаков с Резинкиным, повинуясь взмаху девичьей руки, тут же отошли в сторону. Теперь она стояла перед Ануфриевым и долго разглядывала его.
– Чего, – не вытерпел Холодец, – не узнаете, что ли?
По дороге, когда Простаков переносил на своем плече наркотов, Резинкин, освещая дорогу впереди фонарем, все время говорил о том, что медсестра действительно может опознать по фотографии и Сизова, и Ануфриева. Потом они приедут к ним на стройку и заберут обоих на губу. Впаяют лет по пять. А им дадут по годику за то, что не доложили о самоволке.
– Чего это мы должны докладывать? – не соглашался Простаков, глотая ртом воздух. – Мы у них в подчинении, а не они у нас. Сами ушли, нас, можно сказать, бросили. Пусть теперь сами и расхлебывают.
– Да нет. Ну-ка, положи его, – распорядился Резинкин, когда они миновали открытое место и вновь скрылись за деревцами.
Простаков рад был отдохнуть и тут же отпустил на землю недвигающееся тело Ануфриева, издающее время от времени стоноподобные звуки.
Размахнувшись со всей дури, Резинкин заехал с левой прямо под глаз дембелю.
– Ты чего делаешь-то? – не понял Простаков. – Че, он тебя так достал, что ли? Пользуешься случаем?
– Молчи! – огрызнулся Резинкин. – Лупи давай. Только башку ему не разнеси, здоровый. Пусть у него рожа распухнет.
Простаков заулыбался, поняв, в чем состоит идея напарника. Тем более что настучать дембелю по роже, пусть даже и находящемуся в наркотическом дурмане, милое дело.
Неудивительно, что сейчас толстопопая Лиза стояла, светила в лицо фонарем Ануфриеву и не могла разобрать, он это или не он. Простаков с Резинкиным постарались на славу и отделали обоих так, что теперь их рожи будут еще долго в два раза шире против обычного.
– Господи, – бормотала она, – что же это у них лица-то такие побитые?
– Дрались они, – небрежно бросил Алексей. – Мутузили друг друга сегодня вечером.
– Кто? Кого? – начал мычать Ануфриев.
– Заткнись! – почти взвизгнул Холодец. – Так это те или не те?
Медсестра перешла к Сизову.
– Нет, товарищ майор, извините, я не могу быть полностью уверенной. Те были какие-то другие.
Тут из недостроенного хлева вышел находящийся еще в дурмане Валетов.
– Спаситель! – воскликнула Елизавета и подбежала к Фролу. Солдатик был не в состоянии чему-либо удивляться. Она прижала его голову к своей пышной груди.
– Хорошо, – бормотал счастливчик, чья голова оказалась как на перине. – Может, мы с вами как-нибудь потом встретимся, я вот только от укола отойду.
Она тут же перестала выражать свою благодарность спасителю и отпрянула от него.
– Какой! Какой ты, – повторила она, развернулась и быстрыми шагами направилась к «уазику».
Холодец выдохнул:
– Ну ладно. А че, где сено-то?
– Какое сено? – Алексей забрал из рук майора посудину.
– Ну, вы на носилках сено носили.
– А, сено, – обрадовался Резинкин. – Сено уже, товарищ майор, все наш боров покушал. Ему уже сразу стало лучше. Он и навалил целую кучу. Прокакался, так сказать. Не хотите взглянуть?