А затем ее рот впился в мой, бедра распахнулись навстречу, впустили меня, и я вошел с таким наслаждением, с таким безумным огнем в крови, что закричал.
Я привстал на руках, оседлав ее, как буйволицу, - и увидел в трюмо тройное отражение стоявшего в дверях деда с гневом Господним на лице и любимой палкой из терновника в руках.
Дубинка опустилась мне на спину раз, затем второй и сломалась, когда мне удалось вырваться.
- Ты маленькое грязное животное! - ревел он. - Убирайся отсюда! Убирайся!
Я старался улизнуть от его гнева, чувствуя себя втоптанным в грязь. Хельга пыталась встать. Дед тыльной стороной ладони ударил ее по лицу.
- Значит, ты так мне отплатила? - завопил он. - Наставила мне рога с моим же собственным внуком?!
Больше я ничего не слышал, потому что дед выкинул меня за дверь и закрыл ее. Я услышал, как щелкнул замок, и пополз в свою комнату.
Что между ними произошло, я никогда не узнаю. Тем же вечером Хельга отправилась в Лондон, а я на следующий день в Итон. Мало ли что там говорил врач.
Больше я эту женщину не видел.
* * *
Когда я очнулся, то все еще наполовину находился под действием наркотика.
- Наставила мне рога с моим же собственным внуком! - кричал голос. Наставила мне рога с моим же собственным внуком!
Казалось, Мадам Ню пребывала в полном восхищении. Потрепав меня по подбородку, она наклонилась ближе и произнесла:
- Ведь ты впервые вспомнил целиком этот кусочек, разве не так?
Я кивнул и скучным голосом проговорил:
- И что же это означает?
- Да то, что она жила с твоим дедом. Это объясняет все. Например, ее возраст. Ты говорил, что она была не просто девкой по вызову, но зрелой женщиной. Видимо, твой дед выбирал ее очень осмотрительно. Его ярость - это ярость старого быка, увидевшего, что молодой берет себе то, что он всегда считал своим. Потому-то он никак не мог тебя простить.
- У меня во рту, как в пересохшем колодце, - промямлил я.
- Так всегда. - Она налила в стакан воды. - Ты на меня не сердишься?
Заглотнув примерно с пинту, я вытер рот.
- А с какой стати? Чтобы заставить вспомнить, ты меня кое-чему научила. С какой стати мне стыдиться этого старого сластолюбца?
Мадам спокойно произнесла:
- Твоя сексуальная жизнь была далека от удовлетворительной, правда?
- Еще бы, - согласился я. - Меня влечет любая юбка, а потом начинает грызть стыдоба. Да и в постели я - как было неоднократно замечено второсортное барахло.
- Думаешь, что настало время измениться?
- Сама ведь лучше знаешь. Ведь это ты начальник...
Она медленно покачала головой:
- Ты ошибаешься...
Пока она подходила к двери и запирала замок, я не до конца понимал, что именно она имела в виду. Мадам развернулась, и заходящее солнце впустило ей в глаза - темные-темные - золотые искорки. Она пошла прямиком ко мне, расстегивая рубашку.
- Бедняжка Эллис, - произнесла она мягко. - Бедный маленький Эллис Джексон. Никто его не любит. Никто, кроме меня.
И когда я взял ее - на столь заботливо подставленной психиатрической кушетке, - то вновь очутился в спальне Хельги. По высушенной земле молотил дождь, растекаясь по стеклам освежающим душем. И снова меня захватил, смешавшись со звериной, дерущей душу радостью, страх: сердце забухало в ожидании Божьей кары, долженствующей ворваться через дверь. Но на сей раз не было Немезиды, не было безотчетного ужаса. На сей раз я испытал самое чудесное наслаждение, какое только может быть.
Мадам Ню подавила крик из-за дежурившей за дверьми охраны, подавилась моим именем, но с моих губ сорвалось имя Хельги, и в момент высочайшего наслаждения именно Хельгу я брал с боем, как крепость.
* * *
Сен-Клеру я ничегошеньки не рассказал. Потому что где-то в подсознании звучало его предупреждение об используемой китайцами технике. Найти антитезу человека, его слабину, то, чего он стыдится, и выставить это на всеобщее обозрение, пока антитеза не превратится в доминанту его личности.
Но ведь Мадам Ню сделала совершенно не то. Она вскрыла мою кровоточащую рану и показала ее мне, для моего же блага. Почему я даже не стал над этим размышлять? Не знаю. Но события последующих нескольких недель привели меня к единственному заключению.
На следующий день, когда меня привели на очередной сеанс, Мадам Ню была спокойна и корректна, не подавая даже намека на то, что вчера между нами что-то произошло. Что же касается меня, то я горел от одной мысли о ней. И это было понятно.
Мадам мерила комнату шагами, бубня что-то из марксистской диалектики.
- Как видишь, Эллис, - говорила она, - мы должны выиграть, а вы проиграть. Сама история против вас.
Меня не слишком интересовали марширующие под знаменами коммунистические колонны, и она остановилась всего в нескольких футах от меня, положив руку на стол.
Я резко притянул ее к себе, посадил на колено и страстно поцеловал в рот, поймав в ладонь напрягшуюся грудь. Она прижалась ко мне, ее рука скользнула по шее вниз, а затем встала и, подойдя к двери, закрыла ее на замок.
* * *
С того самого дня мы оба очутились на крючке: я и она. С каждым днем разговоров становилось все меньше, зато активность на кушетке возрастала. Мадам полностью занимала мои мысли, поэтому я не был способен сконцентрироваться на чем-нибудь ином.
Сен-Клер ничего не мог с этим поделать, хотя и понимал, что что-то происходит. Несколько раз он пытался выспросить, в чем дело, - пытаясь сделать это ненавязчиво, - но я настойчиво продолжал объяснять, что, мол, все в порядке.
- Нельзя им доверять! - шипел генерал яростно. - Надеюсь, хотя бы это ты понимаешь? Она одна из них, и поэтому нельзя доверять ей.
Но я ему не верил и, как бестолочь, плелся, закрыв на все глаза к концу, который не замедлил наступить.
Стоял жаркий, душный день конца мая, и все в природе жаждало наступления периода муссонов. Мадам Ню казалась призрачно далекой, отстраненной, встревоженной, хотя и отрицала это, когда я поинтересовался ее состоянием.
Черт, ну и пекло! Прямо затишье перед бурей. Наши тела липли друг к другу, и все-таки она прижималась ко мне с безумной страстью и спрашивала снова и снова, закрыв в экстазе глаза, люблю ли я ее, чего никогда не делала раньше.
Она, как обычно, закрыла дверь - в этом я был уверен, и все-таки почуял слабейший ветерок, начавший поддувать, - слишком поздно.
Длинный бамбуковый шест, используемый в качестве тренировочного меча в кендо, легонько дотронулся до моего плеча. Мадам Ню с полными ужаса глазами уперлась мне в грудь обеими руками и отпихнула меня.