Она развернулась в ярости, но сумела сдержаться и прошла к дверям.
- Пошли.
Далеко идти не пришлось. Через дверь, ведущую на галерею, расположенную над центральной частью старого храма. В дальнем конце зала стояла статуя Будды, мерцали свечи, слышался приглушенный говорок молящихся дзенских монахов в желтых сутанах.
Мадам Ню произнесла:
- Если я спрошу, кто является командующим гарнизоном Тай Сон, ты ответишь, что полковник Чен-Куен из Народной Китайской Армии.
- Ну и что?
- В настоящий момент командующий находится там, внизу.
Монахи поднялись на ноги, и я разглядел среди них величественного аббата в шафрановых одеждах. Прежде чем отправиться к статуе, монах взглянул наверх и посмотрел прямо мне в глаза. Полковник Чен-Куен.
Молча мы вернулись в кабинет Мадам Ню.
- На самом деле все сложнее, чем кажется на первый взгляд, даже сам Эллис Джексон.
Я ничего не ответил. Пришел вестовой с обычным чайником полуденного китайского чая и тоненькими фарфоровыми чашечками. Чай замечательно освежал уставшую голову. Женщина без слов передала мне чашку, и я сделал первый долгий глоток со вздохом наслаждения... тут же сообразив, что попал в беду.
Я соскользнул в очередную временную щель, увидев, как руки застыли в пространстве. Вестовой появился вновь, искаженный, как в кривом зеркале, а Мадам Ню открыла ящик стола и вытащила несессер, в котором находилась целая обойма иголок для шприца.
Голос ее донесся откуда-то издалека, но с удивительной ясностью:
- Боюсь, Эллис, что мы топчемся на месте, а время у нас ограничено. Придется применить другую методу. Больно не будет. Обычные уколы. Вначале пентатол, то, что вы называете - ошибочно - наркотиком правды. - Я не почувствовал ни малейшей боли, когда игла вонзилась в руку. - А затем небольшая доза метедрина.
Я знал, как должна подействовать подобная смесь. Хиппи в Нью-Йорке называли ее "скорость". Смертельная скорость, так, кажется?
Я поплыл и через секунду увидел самого себя, сидящего в кресле. Мадам Ню придвигалась со своим креслом поближе, вестовой выходил из кабинета и закрывал за собой дверь. Иногда я понимал, что отвечаю, иногда разговор сильно смахивал на шорох волн на далеком берегу, но я все говорил и говорил, не переставая, и над всем этим витала с пугающей правдивостью одна мысль. Как та, в Клетке...
Хельга Йоргенсон на самом деле была не француженкой и даже не финкой только по мужу, - а шведкой и приехала в дом моего деда в Чилтерне, когда мне только-только стукнуло четырнадцать лет. Овдовев в предыдущем году, эта тридцатипятилетняя северянка обладала шикарными пепельно-белыми волосами и, как чудилось распаленному мальчишечьему воображению, самой соблазнительной фигурой на свете. К тому же у нее был превосходный характер: она всегда улыбалась и всегда у нее находилось для меня время.
Мы проводили друг с другом бессчетные часы. У меня постоянно болело горло из-за воспаленных гланд, поэтому врач предписал мне сидеть дома, а не бродить по школе с температурой.
Это было счастливейшее лето в моей жизни, ибо деда вызвали на англо-американскую военную конференцию в качестве советника по спорным вопросам, что призвало его сначала в Лондон, а затем в Вашингтон на целый месяц.
Я обучал Хельгу верховой езде, мы играли в теннис и подолгу бродили по окрестностям, валялись в траве, ели бутерброды и говорили, говорили без конца. Так я еще ни с кем в жизни не разговаривал. Для меня наступила пора расцвета, а она была красивой чувственной женщиной, привыкшей к обществу мужчин и только что потерявшей любимого мужа.
Хельга обычно целовала меня на ночь и трепала по щеке, что сотрясало мое тело дрожью наслаждения. Эти ее материнские ласки да еще запах наполняли мои сны эротическими фантазиями, вполне нормальными для моего возраста.
В тот июльский вторник, когда разразилась гроза, стояла немыслимая жара, воздух застыл и даже птицы не щебетали. Хельга покачивалась в гамаке под буками в бикини и старой соломенной шляпе. Я лежал рядом на траве и в четвертый раз за месяц перечитывал "Великого Гэтсби" Скотта Фицджеральда.
Странно, как всякие мелочи прочно удерживаются в памяти: божья коровка на моей руке, пот на лице и вид ее тела сквозь паутину гамака, когда я перевернулся на спину.
Одна рука свесилась через край, пальцы безвольно разжаты. Повинуясь безотчетному импульсу, я потянулся к ним. Хельга находилась в полудремотном состоянии, что и объяснило ее ответную реакцию.
Пальцы сомкнулись на моих, и живот будто воздухом надули, выкачав из него все, кроме страха. Да, страха, а не наслаждения. Я медленно, полубессознательно встал, ведомый ее рукой.
Она сняла лифчик от бикини - из-за жары, как мне кажется, - и лежала, надвинув соломенную шляпу на глаза. Пучок бледного полуденного света зажег ее груди огнем.
Меня начало трясти, и боль, боль в соответствующих местах, стала просто невыносимой. Хельга лениво улыбнулась, полуоткрыв глаза, которые внезапно, словно она только теперь поняла, что происходит, распахнулись широко-широко.
Она высвободилась и, не смущаясь, прикрылась лифчиком. Затем привстала, чтобы застегнуть пуговку на спине.
- Я дремала.
Меня трясло, и, увидев это, Хельга нахмурилась и взяла мои руки в свои.
- Прости, - только и смог промямлить я.
- Но ведь это же глупо, - откликнулась женщина. - В этом не было ничего дурного, Эллис, ничего такого, о чем бы стоило сожалеть. Тебя потянуло к хорошенькой женщине, к ее телу, - это понятно и совершенно нормально.
Я не очень-то ей поверил, потому что было ясно, что никакие отговорки в этом деле не помогут, точно так же как и утомительные игры в регби и бесконечные холодные души. Я мучительно искал какую-нибудь подходящую фразу, но был спасен самим небом. На протяжении последних нескольких часов гром порывался устроить нам ловушку и расколоть горизонт, и вот наконец он разверз небеса прямо над нами, и тут же хлынул проливной дождь.
Хельга рассмеялась и, перекрывая грохот, прокричала:
- Давай-ка, Эллис, наперегонки. К дому!
В ту же секунду она выскочила из гамака и, прежде чем я сумел сорваться с места, уже бежала в нескольких ярдах впереди - желтая вспышка в серой занавеси.
- Опоздал! - крикнула она, взбежав по ступеням и исчезая в холле.
В доме было тихо - базарный день. Повар уехал в город с самого утра. Я медленно взошел по ступеням, стараясь перевести дыхание, а потом вошел в ее спальню.
Хельга стояла перед трюмо, вытирая мокрые волосы огромным купальным полотенцем. Обернувшись, она рассмеялась:
- Ну и видок у тебя. Дай-ка сюда...
Она быстро вытерла потеки грязи с моего тела, а затем принялась подсушивать полотенцем волосы, покачивая издевательски головой:
- Бедный Эллис. Бедный маленький Эллис Джексон.
Бледно-желтое бикини намокло от дождя и так прилипло к телу, будто его и вовсе не было, но я думал не о нем. Видимо, мне надоело быть малюткой Эллис ом.
Я неуклюже поцеловал ее безо всякого намека на ответную реакцию. Улыбка погасла. Она не рассердилась, просто погрустнела.
То, что случилось дальше, видимо, зависело от многих слагаемых, и ее как и меня - нельзя полностью винить в происшедшем. Все было против нас. Мне казалось, что в каком-то смысле она меня любила. В ней тоже проснулась жажда, но мою она не заметить не могла. Все было очень символично: никто и никогда не предлагал мне такой откровенной и безоглядной любви.
Она поцеловала меня очень неторопливо: ее рот раскрылся, как цветок, чтобы я смог почувствовать ее язык. Боль в паху стала просто невыносимой.
Я попытался было отодвинуться, но она удержала меня и положила руку мне...
- Здесь нечего стесняться. Совершенно...
Остальное смахивало на сон в такой же степени, как и все ему предшествовавшее. Она была так нежна, так спокойна. Сняла бикини, вытерлась насухо, затем проделала то же самое со мной. Я трясся как в лихорадке, когда она потянула меня к постели и, завалившись на спину, прижала мое лицо к своей груди.