Секунду он раздумывал, как поступить с моне-тами, -- о том, чтобы оставить их в кармане, он и не помыслил. И вдруг, улыбнувшись, по дороге в ванную заглянул на кухню, где Шарофат уже на-чинала хлопотать насчет обеда.
Он подошел к ней тихо и, ласково погладив по спине, сказал:
-- Вот тебе, голубушка, от меня подарок, -- и раз-жал перед ничего не понимающей Шарофат пухлую ладошку.
У Шарофат руки оказались в масле, и он опустил монеты ей в карман, а сам, насвистывая песенку, довольный, что отделался за счет ее мужа, напра-вился принимать душ.
Мылся он долго и с наслаждением, и все время не шел у него из головы муж Шарофат, Хаким Нурматов.
"Как же он тайком от меня начал собирать зо-лото? -- думал он. -Почему посмел так своевольни-чать, не поставил в известность, не согласовал?"
И вспомнил, как поднял, возвысил безродного и нищего пса, ничтожного лейтенантика районной милиции, сделал своим родственником, доверенным лицом. Теперь этот мерзавец, заполучив полков-ничьи погоны, тайком от него собирал золото, ко-торое по праву должно принадлежать только ему.
Учиться в Москве они с Шарофат закончили одновременно, но Анвар Абидович настоял, чтобы она задержалась еще на два года в столице -ос-тавляли ее на кафедре, и появилась возможность защитить кандидатскую диссертацию по творчеству поэтессы прошлого века Надиры Бегим. Так надо, сказал Анвар Абидович, и Шарофат перечить не стала.
Вернувшись домой и вновь возглавив район, Ан-вар Абидович не забывал о Шарофат, о том, что следует как-то определить ее судьбу и сохранить на нее права.
Однажды в застолье у начальника районной ми-лиции, с которым он сдружился за время учебы в академии, пришла ему спасительная идея. Он спро-сил у полковника, нет ли среди его подчиненных заметного жениха, с одним ярко выраженным ка-чеством -- жадностью. Полковник рассмеялся, поду-мал, секретарь шутит, и ответил: что-что, а жад-ность -- главная черта всех его сотрудников, и старых и молодых. Посмеялись они тогда от души, но, сообразив, что гость не шутит, он тоже всерьез сказал: надо подумать. Через три дня он показал ему одного парня и, характеризуя его, сказал: этот за деньги мать родную продаст, а отца удавит. Пар-нем оказался Хаким Нурматов.
С месяц приглядывался к нему Наполеон и по-нял, что парень неглупый, беспринципен до предела и действительно патологически жаден. Когда план окончательно созрел, секретарь вызвал Нурматова к себе и без обиняков спросил: не хочешь ли ты со мной породниться? Безродный лейтенант опешил, он знал: у Анвара Абидовича незамужних сестер нет, все они давно состояли в браке и имели детей, и о разводах он ничего не слышал, в ближайшей его родне ни одной хромоножки, -- на иную девушку из рода ходжа он рассчитывать не мог.
Видя его растерянность, хозяин кабинета пояс-нил: мол, в Москве у него учится в аспирантуре свояченица, Шарофат Касымова, сестра его жены, и на каникулах она вроде видела его, и он ей понравился, и на правах родственника он решил поговорить с ним. Мол, есть и ему возможность поехать в Москву на полуторагодичные курсы ра-ботников ОБХСС, а там он может встретиться с Шарофат.
Лейтенант был неглуп, он знал, как покрывают свои шалости большие люди, выдавая своих любовниц и блудливых дочерей замуж за покладистых людей, обещая им свое покровительство. Здесь он сразу почувствовал подобное.
Конечно, лейтенант знал Шарофат, учился с ней в школе, в параллельном классе, видел летом, какая она красивая и важная стала, пожив столько лет в Москве; прямо француженка, как сказал кто-то из его сослуживцев. Видя его колебания, Наполеон об-ронил как бы случайно: если будешь хорошо учить-ся, сразу после окончания станешь начальником ОБХСС района. Нурматов на меньшее и не рас-считывал -- через неделю он уехал на курсы. Из Москвы он вернулся капитаном и с женой.
С тех пор Анвар Абидович и опекал мужа Ша-рофат, держал его рядом с собой, а став секретарем обкома, доверил ему пост начальника ОБХСС об-ласти. Надо отдать должное, проблем с Нурматовым у него не возникало: он знал свое место и понимал, за что ему выпала величайшая милость, догадывался, что любое его ослушание будет стоить ему не только выгодной должности, без которой он себя уже не мыслил, но и жизни -- при желании на полковника можно было каждый день по три дела заводить.
Но вот золото в карманах его халата не давало покоя -- Наполеон сам любил золото именно в мо-нетах. Сколько же он смог уже накопить червонцев, и не означает ли сей факт, что Хаким вышел из-под контроля?
"Ну монеты-то я у него все до одной отберу -- золота в области не так много, чтобы я мог терпеть еще одного конкурента", -- решил он вдруг и пове-селел.
Распаренный после горячего душа, надушенный парфюмерией полковника, Анвар Абидович появился в столовой.
-- Ну и нагулял я аппетит, милая, где моя боль-шая ложка? -- сказал он, озоруя, с порога.
Шарофат, поджидавшая его за накрытым столом, всплеснула руками.
-- Ну настоящий китайский мандарин, только тонких обвислых усов не хватает. Вон посмотри -- на вазе изображен твой двойник.
В углу столовой стояла высокая трехведерная напольная ваза-кувшин старинного фарфора; с нее почти в полный рост Анвара Абидовича был изо-бражен улыбающийся китаец с бритой головой и в таком же халате с золотыми драконами на черном атласе. Шарофат тонко понимала антиквариат -не зря семь лет прожила в Москве.
Анвар Абидович с улыбкой рассматривал двой-ника, затем встал в обнимку с кувшином, словно позируя для фотографа, и Шарофат ничего не ос-тавалось, как сбегать в соседнюю комнату за "Полароидом" и сделать моментальный цветной снимок. Сходство с моделью художника так поразило сек-ретаря обкома, что он долго не выпускал фотогра-фию из рук, любовался, спрашивал:
-- Как ты думаешь, это император? -- И сам же подтвердил: -- Да, похоже, очень похоже, но только мне не нравится мандарин, уж лучше китайский богдыхан, верно?
И оба весело рассмеялись.
-- А где же выпивка? -- спросил затем строго Анвар Абидович, оглядев стол.
-- Ты разве не пойдешь на работу? -- обрадова-лась Шарофат.
-- Нет, золотая, не пойду и вообще сегодня ос-таюсь у тебя на всю ночь. Имею я право загулять, как поступают мои верноподданные?
У Наполеона начинался кураж -- Шарофат чув-ствовала это и поспешила к домашнему бару, и тут же подкатила к столу звенящую дорогими бу-тылками тележку с напитками. Анвар Абидович чи-тал редко, только газеты, да и то без чего нельзя было обойтись, занимая такой пост. Но когда-то, во время учебы в академии, он наткнулся то ли в поваренной книге, то ли в романе из светской жизни на указание, что к малосольной семге хороша ох-лажденная водочка, к севрюге горячего копчения и вообще к рыбе -- белое вино, к мясу и дичи -крас-ное, а к кофе требуются ликер и коньяк, -- это он запомнил на всю жизнь и требовал на всех застольях соблюдать этикет. Из-за стола, где он оказывался тамадой, редко кто выходил трезвым.
Сегодня в обкомовском буфете была семга, неж-ная, розовая, жирная, и обед начали с водочки. Выпив, неспешно закусив, Анвар Абидович, как бы между прочим, спросил Шарофат в надежде, что потянется ниточка к золотым монетам, к которым пристрастился ее муж:
-- Как, Хаким не обижает?
Никогда прежде он о нем не расспрашивал, не интересовался, словно того и не существовало, и вдруг такая забота. Простой человеческий вопрос несколько смутил Шарофат, и она ответила вполне искренне:
-- Нет, не обижает. Но мне кажется, ему сле-довало бы бросить нынешнюю работу -- он плохо кончит.
-- Ну, ты не преувеличивай, он мне родственник все-таки, и, пока я жив, ни один волос с его головы не упадет.
-- Я не о том, -- настойчиво перебила его Ша-рофат. -- Его срочно следует показать хорошему пси-хиатру -- мне кажется, деньги уже свели его с ума.
-- Почему? -- с заметным любопытством пото-ропил он Шарофат. Золото не шло у него из головы.
Но Шарофат имела в виду другое: ее действи-тельно не интересовали ни деньги, ни золото, сте-кавшееся в дом, обилие того и другого и поведение мужа вызывали в ней порой отвращение -- оттого она искала уединения в надуманной, отвлеченной от жизни поэзии и неожиданном увлечении анти-квариатом.
-- Ты ведь знаешь, я не вмешиваюсь ни в твои дела, ни в его -- так воспитали дома, так вымуш-тровал меня ты. Раньше я не замечала, как и с чем он уходит на работу и с чем возвращается, мое дело женское: чтобы он ходил аккуратным, был сыт и в доме был уют, комфорт. Но вот года два назад я стала замечать, что почти каждый день он приходит домой то с портфелем, то с "дипло-матом", а уходит на службу с пустыми руками. Такое не могло не броситься в глаза, хотя, повто-ряюсь, я не ставила целью шпионить за мужем, вмешиваться в его дела -- это я на тот случай, чтобы ты не подумал обо мне плохо. Когда в доме скопилось портфелей и "дипломатов" сотни четыре, я сказала шутя: Хаким, не пора ли нам открыть галантерейный магазин? Если бы ты видел, как обрадовался он моей идее! На другой день он привез завмага галантерейного магазина с крытого базара, и все вывезли, почистили, на радость мне, все углы в доме.
Но он опять продолжал каждый день приходить с "дипломатом" или портфелем, один мощнее дру-гого и, конечно, с новехоньким. Сначала я думала: может, специфика работы такая -- важные документы каждый день к вечеру поступают, потом отбросила эту версию -- не такое уж у нас богатое государство, чтобы респектабельными "дипломатами" разбрасы-ваться. К тому же, если бы они принадлежали МВД, значит, были бы похожи один на другой.
Потом я решила, что это -- подарки: и портфель, и "дипломат" до сих пор в дефиците да и модны. Но зачем же начальнику ОБХСС тысяча "дипло-матов"? Абсурд какой-то! Мое женское любопытство взяло верх, и, ты уж меня извини, стала я под-глядывать, когда он по вечерам, поужинав, скры-вался у себя в кабинете с очередным "дипломатом" и, запершись, проводил там долгие часы. Порою я, не дождавшись его, одна засыпала в нашей ро-скошной спальне или в глубоком кресле у телеви-зора.
И что ты думаешь -- оказывается, он приносил деньги... Когда меньше, когда больше, и целыми вечерами он перебирал, сортировал, пересчитывал купюры. Приносил он всякие деньги: от замусо-ленных рублевок до новеньких, хрустящих сотен-ных -- эти ему были очень по душе, я видела. Если бы ты знал, с каким наслаждением он предавался своим ежедневным тайным делам! Он постоянно вел какие-то записи, что-то фиксировал в толстых амбарных книгах. На мой вопрос, чем он занима-ется по ночам, он неизменно с улыбкой вежливо говорил: служба, служба, дорогая, тайна, ты же зна-ешь, твой муж государственный человек, полковник. Поначалу меня это смешило, я даже развлекалась, представляя, чему он предается в единственные сво-бодные часы: ведь он тоже, как и ты, уходит на работу спозаранку, возвращается затемно, ни суб-бот, ни воскресений.
Мне казалось, что, появись ты в те вечера, когда он приезжает с "дипломатом", и займись мы лю-бовью при открытых настежь дверях, он бы этого не заметил -- так он бывает поглощен деньгами.
Через год все углы дома, кладовки, антресоли, шкафы вновь оказались забиты портфелями и "дип-ломатами", но тут уж выручил ты...
Анвар Абидович вспомнил, какой гениальный ход он придумал в прошлом году на похоронах отца. По мусульманским обычаям людям, пришед-шим на похороны, дарят платок или дешевую тю-бетейку, полотенце или рубашку. Наполеон вспом-нил о чапанах и халатах, скопившихся у него дома и у свояка, начальника ОБХСС, и о портфелях и "дипломатах", о которых он, конечно, знал; не мень-шее количество находилось у него самого и дома, и в шкафах просторного кабинета в обкоме; правда, до галантерейного магазина он не додумался. И на каждого пришедшего на похороны был надет чапан, и каждому вручался "дипломат" или портфель, но и тут делали подарки по рангу: кому парчовый халат и кожаный "дипломат" с цифровым кодом, а кому попроще. Таких роскошных подарков в этом краю не делал никто -- даже эмир бухарский, так уверяли аксакалы, и молва о щедрости Анвара Абидовича, об уважении его к памяти отца еще долго жила в народе.
Не исключено, что среди восьмисот шестидесяти человек, посетивших в скорбный день дом Тилляходжаевых, а учет велся строго, кто-то и получил обратно именно тот чапан, что сам некогда дарил секретарю обкома или его свояку, полковнику Нурматову, или тот "дипломат", в котором приносил взятку.
Надо отметить, что с похорон не только воз-вращаются с подарками, но и приходят туда с тугими конвертами -- должностных лиц и свадьба и похороны не оставляют внакладе, и день скорби превращается в официальный сбор дани и взяток -- везут и несут не таясь, прикрываясь народными обычаями и традицией.
Анвар Абидович только принимал соболезнова-ния и конверты и до подсчета, как свояк, не сни-зошел, не располагал на такие пустяки временем, но жена доложила, что собрали чуть более ста тысяч.
Кто скажет, что нынче похороны разорительны?
-- Я, конечно, не призналась, что знаю его тайну, только просила его почаще бывать со мной, читать, смотреть телевизор, но он упрямо говорил: нет уж, читай сама за нас двоих, а у меня дела. Но вот странно: уже скоро почти год, как он стал приходить без портфеля или "дипломата", но по-прежнему по вечерам запирается в кабинете и вновь пересчиты-вает деньги -- наверное, поменял те трешки и рубли, что собирал годами; мне кажется, он свихнулся и переписывает в бухгалтерские книги номера своих любимых купюр...