- Да, в чем-то другом. Ты должна поспать. А я сейчас оденусь и вернусь к себе.
- Черта с два! Ты проведешь эту ночь здесь, нравится тебе это или нет! Будь я проклята, если смирюсь с тем, что ты удерешь отсюда!
Я улыбнулся ей.
- Вовсе не собираюсь удирать. Просто подумал, что составляю тебе паршивую компанию. Я стесняюсь и краснею от того, что делю постель с самой Салли Рэнд, даже зная случайно, что в действительности она Элен Бек из Миссури.
Она ударила меня подушкой. Потом зажгла настольную лампу. Это была полупрозрачная стеклянная трубка с серебряным основанием. Лампа разливала мягкий сияющий свет. Салли наклонилась ко мне, ее красивые груди качнулись. Она поцеловала меня в губы, и поцелуй этот длился секунд тридцать, потом последовал другой.
- Давай, встанем, - сказала она, - и я приготовлю тебе какую-нибудь полуночную еду.
- Уже далеко за полночь.
- Не играй словами.
- У меня нет пижамы. Не будешь ли ты возражать, если я оденусь?
- Буду. Поешь в трусах. Я никому не расскажу. Она встала и грациозно пересекла комнату, словно сцену, потом облачилась в белое шелковое кимоно, подпоясалась и стала ждать, пока я встану с кровати и последую за ней.
Она провела меня через гостиную, мои босые ноги утопали в мягком плюшевом ковре. Комната была словно перенесена из Голливуда, обставленная современной, округлой мебелью - софа, диван, кресла, накрытые какой-то золотистой плетеной тканью. Вся обстановка была белого цвета, даже мраморный камин, над которым висела картина с воздушными орхидеями. По пути на кухню Салли остановилась, чтобы включить лампу на краю светлого столика у софы. Лампа была похожа да свою хозяйку - серебряная обнаженная женщина, держащая круглый кусок матового стекла, за которым маленькая бледная лампочка испускала неяркий свет.
До того, как рухнуть в постель, мы сидели в этой гостиной и пили мартини, который я ненавижу. Но когда сама Салли Рэнд в своих белых великолепно декорированных апартаментах предлагает вам мартини, прежде чем отправиться с вами в постель, можно немного пострадать, полистать, например, большой альбом с вырезками из ее шоу. Здесь были рекламные кадры с ее участием в немом фильме "Париж в полночь" (тогда, в 1926-м, она еще носила свои светло-каштановые волосы), в другом, под названием "Гольф и вдовы" (где она уже блондинка), несколько снимков со съемочной площадки вместе с Де Милли, а также несколько рекламных снимков ее спектакля в "Орфеуме" под названием "Салли и ее ребята". В альбоме я увидел громадное фото ее выхода в образе леди Годивы в "Айн-Артс балл", множество повесток в суд за ее голые танцы (она получила год тюрьмы, но выиграла апелляцию, не просидев и дня). Здесь же было несколько ругательных отзывов о ее выступлениях, распространяемых "лигами против непристойности" (в моем представлении "антинепристойность" во многом похожа на "пропристойность"), и несколько кадров из фильмов, в которых не так давно она снялась вместе с Джорджем Рэфтом. Я сказал ей, что знал Рэфта, но она ответила, что мир тесен, и мы оставили эту тему. При Салли не следовало упоминать знаменитостей.
В белой современной кухне, где светлый мозаичный кафель приятно холодил ступни моих ног, она взбила несколько яиц, а меня заставила очистить несколько апельсинов. Потом приготовила яичницу и тосты, и мы вновь прошли в гостиную, где была включена только одна лампа; огни города проникали сквозь сплошное, во всю стену окно. Мы сели на софу с тарелками на коленях.
- Где ты научилась так кухарить? - спросил я.
- Дома на ферме. К тому же я незамужняя, почти тридцатилетняя женщина. Геллер.
- У тебя неплохо получается, - подтвердил я. - Почему бы тебе не бросить шоу-бизнес и не выйти за меня замуж? Ты смогла бы мне все время готовить. Черт побери, я зарабатываю хорошие деньги. Правда, чтобы заработать столько, сколько ты зарабатываешь в неделю, мне надо год работать.
Она улыбнулась, жуя, потом сказала:
- Если это серьезное предложение, то я должна подумать. Но хорошенько запомни: я никогда не оставлю шоу-бизнес. Придется тебе терпеть меня и моих фанов41.
- А кто эти фаны? В перьях или мужики с разинутыми ртами?
- Фаны вообще. Или ты осуждаешь то, чем я занимаюсь?
- Нет, - ответил я, - это вполне безобидно. И ты хороша в своем деле. Я восхищаюсь тобой. Твое представление действительно очень мило.
- Спасибо, Нат, - сказала она. Она откусила кусочек тоста. Глаза ее сверкнули, уголки рта дрогнули. - Я могу для тебя пойти на многое. В самом деле могу.
- Готов поспорить, что ты говоришь это всем своим парням.
Ее улыбка исчезла. Она не разозлилась, просто стала неожиданно серьезной и положила мягкую, теплую ладонь на мою руку.
- Ты к ним не относишься, Нат. Я не шлюха.
- Я не имел в виду...
- Знаю, но ты имеешь право знать, с кем я сплю. Любой мужчина, который трахал меня на полу моей раздевалки, имеет право думать, что я легкомысленна и... неразборчива в связях. Но это не так. Ты первый мужчина здесь за долгое время. Тот "нефтяной миллионер", которого ты для меня выслеживал, не мог и мечтать, чтобы побывать здесь.
- Ты хочешь сказать, что никогда не готовила ему завтрак?
- Ни разу. Ты меня понял?
- Понял...
- Хорошо. Только то, что я снимаю трусики, чтобы заработать доллар, еще не делает меня...
- Нет, конечно.
Она наклонилась и поцеловала меня.
- Спасибо, Нат.
- Все о'кей, Элен.
Она улыбнулась.
Я решил, что мы закрыли эту тему, но она встала, подошла к окну и рассеянно взглянула на огни Голд-Коаст.
- Все это потому, что я не приучена приглашать мужчин к себе на квартиру. Во мне воспитали честность, веру в торжество добродетели... Но эти ценности человеческой души не приживаются в реальном мире, не так ли, Нат?
- Во всяком случае, не в Чикаго.
- Пожалуй, вообще нигде. Не в эти времена. После Краха42. Как может случиться, что человек, проработавший тридцать лет, вдруг внезапно оказался без работы? Как может случиться, что бизнес, которым занимались целые поколения, вдруг внезапно перестает существовать? У меня были друзья, Нат, которые покончили с собой, выбросившись из окна.
- Дела теперь идут лучше, Элен. Немного лучше.
- Не знаю. Может быть, меня просто мучает чувство вины.
- Почему?
- Потому что я дрянная девчонка и снимаю трусики, чтобы заработать. Не этого хотел от меня мой отец, да и я сама. Я хотела стать балериной, актрисой.
- Девушка должна прокормить себя.
- Да, понимаю, - продолжала она, доедая последний кусок яичницы. Мрачно его дожевывая, сказала: - Может, чувствую себя виноватой потому, что делаю тысячи долларов, расхаживая голой, в то время как мужчины, имеющие семьи, детей, зарабатывают какие-то гроши на фабриках или еще где. Или вообще ничего не получают, потому что не могут найти фабрику, где есть работа для них. Это все неправильно.
- Почему же тогда ты не отдаешь все свои деньги бедным?
- Не говори глупостей! Я не могу накормить весь мир. И я для этого недостаточно хороша. Ты меня не подкалывай!
Я молча пожал плечами, прожевывая кусок яичницы и улыбаясь.